. Возможно, это произойдет, лишь когда еще очень несовершенное существо, созданное по образу божьему, станет более компетентным для управления делами планеты, которая ему подвластна»[414].
Фишер уехал в Австралию в 1959 году, похоронен в кафедральном соборе Аделаиды, Южная Австралия.
Стивен Джей Гулд справедливо отмечал, что многие ведущие дарвинисты относили себя к религиозным людям и не видели в этом никакой проблемы[415]. По его словам, любое предположение о том, что дарвиновская теория эволюции обязательно атеистична, выходит далеко за рамки компетенции естественных наук и забредает на территорию неприменимости научного метода. Если же он все-таки там применяется, то применяется неправильно. Так, Гулд утверждает, что Чарльз Дарвин был агностиком (утратившим свои религиозные убеждения после трагической смерти своей любимой дочери), в то время как великий американский ботаник Эйса Грей, сторонник естественного отбора и автор книги «Дарвиниана», – набожным христианином.
В более близкое к нам время, продолжает Гулд, Чарльз Д. Уолкотт (1850–1927), открывший окаменелости сланцев Бёрджес, был убежденным дарвинистом и столь же твердым христианином, верившим, что Бог поручил естественному отбору реализовать историю жизни в соответствии с Его планами и целями. Еще совсем недавно «два величайших эволюциониста нашего поколения» демонстрировали радикально различное отношение к существованию Бога: Джордж Гейлорд Симпсон (1902–1984) был гуманистом-агностиком, Феодосий Добжанский – воцерковленным членом Русской Православной Церкви. Как заключает Гулд: «Либо половина моих коллег чрезвычайно глупы, либо дарвинизм полностью совместим с общепринятыми религиозными верованиями и в равной степени совместим с атеизмом»[416]. И на этом, если в двух словах, похоже, спор надо и закончить. Можно считать, что дарвинизм не противоречит ни традиционным религиозным верованиям, ни агностицизму, ни атеизму. Все зависит от того, как эти термины определены. Дискуссия в этой области сама по себе увлекательна и открывает много важных вопросов о границах научного метода, об интерпретации Библии, о доказательной основе веры, о мировоззренческих следствиях научных теорий и об истории биологии. Коснувшись или приняв участие в таких спорах, невозможно не получить вызов и стимул обдумать некоторые важные жизненные проблемы.
Но эта дискуссия, полезная и увлекательная сама по себе, достаточно нерезультативна в религиозном отношении. Докинз представляет дарвинизм как интеллектуальный трамплин к атеизму. На самом деле, интеллектуальная траектория, намеченная Докинзом, похоже, ведет к колее агностицизма, и в ней все движение останавливается. Существует значительный логический разрыв между дарвинизмом и атеизмом, который Докинз, похоже, предпочитает преодолевать риторикой, а не доказательствами. Если мы хотим прийти к твердым выводам, они должны быть сделаны на других основаниях. А тем, кто искренне говорит нам обратное, придется еще основательно поработать над объяснениями.
Глава 5Дарвинизм в культуре: изобретение мема
Докинз считает дарвинизм слишком масштабной теорией для того, чтобы ограничивать его использование лишь биологией. Зачем замыкать дарвинизм в мире генов, если он имеет огромное значение для всех аспектов человеческой жизни и мышления? В «Эгоистичном гене» Докинз упоминал свой давнишний интерес к аналогии между культурной и генетической информацией. Нельзя ли найти применение дарвинизму за пределами биологии в сфере человеческой культуры? Это превратило бы его из научной теории в мировоззрение, метанарратив, всеохватывающее видение реальности.
Универсальный дарвинизм: эволюция культуры
Докинз не первый, кто пытался применить теорию эволюции Дарвина к культуре[417]. Однако этот подход связан с серьезными сложностями, во многом потому, что культура предполагает активную деятельность самих людей. Не все события из мира культуры являются результатом продуманной целенаправленной деятельности, но многие из них именно таковы, а потому поддаются планированию, если знать базовые принципы манипулирования культурной эволюцией (вроде тех, что сформулировал Антонио Грамши)[418][419]. «Люди действуют намеренно, желая достичь определенных результатов. Они не «слепые часовщики»»[420]. Применение любой модели эволюции к культурному развитию сопряжено с трудностями, и в силу того, что за некоторыми аспектами культурной эволюции стоят сознательные намерения, для ее объяснения больше пригоден ламаркизм, а не дарвинизм[421].
И все же, если попытаться перенести законы эволюции на область культуры, требуется найти эквивалент гена – «культурный репликатор», обеспечивающий передачу информации во времени и пространстве. Научное подтверждение концепции культурного репликатора позволило бы преобразовать дарвинизм в универсальный подход, охватывающий не только биологическую, но и социокультурную область[422].
Идея «культурного репликатора» разрабатывалась эволюционным психологом Дональдом Т. Кэмпбеллом (1916–1996) еще в 1960 году в качестве составной части модели культурной эволюции, основанной на «слепой изменчивости и избирательном сохранении»[423]. Для такого репликатора Кэмпбелл придумал термин «мнемон»[424]. Родственная мнемону идея «культургена» привлекла значительное внимание в североамериканской социобиологии[425][426], и все же эти неуклюжие термины не стали популярными в более широких кругах. В отличие от них, подход Докинза был замечен.
Знакомство с мемом
В «Эгоистичном гене» Докинз ввел ставший популярным в дискуссиях о культурной эволюции термин «мем». Это слово подчеркивало аналогию между «культурным репликатором» и геном и было похоже на «ген» по звучанию[427][428]. По этимологии это было сокращением термина «мимема», который Докинз вывел из греческого mimesis («подражание»). Мем был предложен в качестве гипотетической «единицы передачи культурного наследия или единицы имитации»[429], чтобы объяснить процесс развития культуры, используя дарвинизм.
Хотя понятие культурного репликатора существовало и ранее, Докинз благодаря доходчивым объяснениям и примерам сделал его известным и доступным широкой публике. Успех термина «мем» отчасти объясняется более точной и запоминающейся терминологией, которую использовал Докинз. Другим фактором стала популярность книг Докинза, благодаря которой о потенциале биологических аналогий применительно к развитию культуры узнало гораздо больше людей, чем ранее, и был дан старт широкой общественной дискуссии[430]. В этой главе мы рассмотрим вклад Докинза в развитие дарвинистского подхода к эволюции человеческой культуры.
Так что же такое мем? Ответ на этот вопрос находится в «Эгоистичном гене», хотя механизм передачи информации посредством мемов проговорен не четко:
«Примерами мемов служат мелодии, идеи, модные словечки и выражения, способы варки похлебки или сооружения арок. Точно так же, как гены распространяются в генофонде, переходя из одного тела в другое с помощью сперматозоидов или яйцеклеток, мемы распространяются в том же смысле, переходя из одного мозга в другой с помощью процесса, который в широком смысле можно назвать имитацией»[431].
Наиболее удачным примером мема Докинз считает веру в Бога, что особенно заметно в его современных полемических работах, посвященных пропаганде атеизма. Но насколько эта идея верна?
«Меметический» подход, несомненно, полезен для исследований в области интеллектуальной истории и социокультурного развития, так как здесь присутствуют все три основных элемента эволюционной теории: отбор, вариация и репликация. Анализируя концепцию мема, Кейт Дистин показала, как все эти три элемента можно обнаружить в феномене культурной эволюции[432]. Например, мем может мутировать, видоизменяться и подвергаться процессу отбора[433]. Несомненно, это часть картины культурной эволюции, но только часть. Да, мемы могут мутировать, но их могут и умышленно изменять люди, которые хотят и умеют влиять на восприятие идей и ценностей. В этом контексте нельзя пройти мимо социологических проблем, связанных с человеческой деятельностью, контролем и властью. Мы можем допустить, что в некоторых аспектах культурная эволюция аналогична биологической эволюции, однако общая картина гораздо сложнее[434].
Необходимо прояснить еще один момент. В «Эгоистичном гене» к мемам Докинз причисляет мелодии, идеи, крылатые фразы, моду, архитектуру, песни и веру в Бога. Однако здесь есть проблема. В подходе Докинза к неодарвинистскому синтезу единицей отбора является именно ген, хотя процессу отбора фактически подвергается фенотип организма. Ген – это репликатор, набор инструкций, а фенотип – это физическое проявление того, как организм выполнил эти инструкции, например у него проявились какие-то заложенные в ДНК физические характеристики или поведение. Однако примеры мемов, предложенные в «Эгоистичном гене», являются результатом выполнения инструкций, а не самими инструкциями. Выбрав аналогию между мемом и геном, Докинз проиллюстрировал ее, обратившись фактически к культурному эквиваленту фенотипа, а не гена. Таким образом, параллель, которую Докинз проводит между распространением генов в генофонде и мемами в (гипотетическом) пуле мемов, не совсем корректна.