лать девятнадцатилетней девушке в таком месте? Не поверил я и в задание Шумера. Не мог он послать туда именно её. Уверен, он и меня, тридцатилетнего мужика, не послал бы. От меня при таких-то обстоятельствах толку ноль. В обморок and get out[81]. О, майгадабал! Что-то тут не так.
Наш с ней tet-a-tet развязался довольно банально. Апостолу надоело слушать её рёв из-под одеяла, и он связался по рации со штабом. Оттуда прислали гонца на командирском джипе «Ниссан», девчонку запаковали на заднее сиденье и айда. При прощании я всячески демонстрировал холодность, о чём теперь страстно жалею. Ну, выбрала девушка меня. Решила поменять Шумера на более молодого и стройного. В конце концов я не так уж безнадежен. Конечно, для войны я пока мало приспособлен, но я стану работать над собой. В конце концов мой сводный брат, как две капли воды на меня похожий, имеет же офицерское звание. Кстати, какое? Он реально капитан или уже майор? Но точно не лейтенант. Пытаясь разрешить этот вопрос, я крепко заснул с серьёзным намерением начать вести блог в Телеграм. Не пропадать же даром моим отличным видеороликам?
Настало утро. Начался наш обычный рабочий день. Апостол намекал на какие-то возможные неприятности, но я сделал вид, что туплю, и перестал понимать по-аварски. А тут ещё настала моя очередь дневалить на кухне, а картошка кончилась. Отправиться за харчами пешком или довольствоваться остатками перловки и пшёнки?
Следующие два дня я провёл в заботах о пропитании, отважно мародёря где только можно, а на третий день явился Шумер на «ниссане» с сопровождением. Часть утра мы с Плясуном разгружали раздолбанную залатанную «Ниву» сопровождения, под завязку набитую пакетами и коробками, в которых среди прочих атрибутов общества потребления я обнаружил несколько килограммов мандаринов. Командир баловал нас, и подсчитывая связки бананов, я несколько раз сбился со счёта. С Шумером прибыли Леший и длинноногий Тенгиз в сапогах сорок седьмого размера. Этого Тенгиза Шумер нипочём не хотел от себя отпускать, водил, как пса на поводке. Однако псов своих хозяева, как правило, любят. Тут же всё ровно наоборот. Шумер Тенгиза ненавидит, презирает и побаивается, но почему-то не желает избавиться от него, а тот постоянно отбивается от рук, соскакивает с поводка и норовит исчезнуть, чем приводит Шумера в бешенство.
Мне доводилось играть в пейнтбол, доводилось брать в руки и стрелковое оружие. Цикада лично учил меня с ним обращаться, но как проверить на деле, какой с меня стрелок? Может быть, подстрелить Тенгиза так, между делом, нечаянно? Ну, типа, я плохой стрелок. Целился-целился, но всё равно не туда попал.
В конце концов мы с Тенгизом, расположившись на крыше блиндажа, драконим вязку бананов. С нами и Плясун. Он бананы не любит, а чурчхелу на войну не подвозят. Их колонки Плясуна стрекочет Мэйби Бэйби. Думаю, Плясун врубил эту муть не без умысла, а по заданию Шумера. Тенгиз морщится и топырит уши, но ничего не расслышит. Я пытаюсь говорить с ним по-английски, но он воротит фейс. Утверждает, что его мама была полькой и потому английский язык он знает плохо. Врёт. Толкует об идеях Маркса, прикидывается воодушевленным. Артист. Обладай я решительностью моего брата Германа, пристрелил бы. «Бусь-бусь тебя в щечку, бусь-бусь. Бусь-бусь тебя в лобик, бусь-бусь. Бусь-бусь тебя в губки. Бусь-бусь тебя в носик»[82]. Но мне, Мякишу, на такое трудно решиться.
Под нами, в блиндаже, Шумер, Леший и Апостол совещаются о чём-то с не известным нам чуваком. Совещание длится уже с полчаса, и с каждой его минутой уши Тенгиза становятся всё длиннее, как у героя старого советского мультфильма, евшего заколдованные сливы. В конце концов, Апостол лезет из-под земли как какой-нибудь гном, манит меня пальцем, игриво подмигивая. Плясун врубает Мэйби Бэйби погромче. Ах, как весело! Колонка Плясуна радужно переливается и даже слегка подпрыгивает.
«Ты рассказывал про маму, рассказывал про папу
Рассказывал про бывшую, и что она шалава
Ты рассказывал как сильно бесят тебя давалки
Мы пошли в кинотеатр — ты пытался меня лапать»[83].
— Эй! — Тенгиз попытался ухватить меня за рукав, но я увернулся, проскользнул мимо него в узкий лаз, ведущий под землю.
В голубом свечении экранов трое наших гостей выглядят призрачными потусторонними тенями. Шумер сидит ко мне спиной. Леший — в полоборота. На лицо неведомого гостя падает голубоватый отсвет монитора, превращая его в мистическую мёртвую маску. В углу гудит генератор. Этот благостный звук напрочь заглушает Мэйби Бэйби и создаёт благодатную звуковую завесу для заячьих ушей марксиста Тенгиза.
— Я усну и вновь тебя увижу девочкою в клетчатом пальто. Не стесняясь, подойду поближе поблагодарить тебя за то, что когда на целом белом свете та зима была белым-бела, той зимой, когда мы были дети, ты не умирала, а жила, и потом, когда тебя не стало— не всегда, но в самом ярком сне — ты не стала облаком, а стала сниться мне, ты стала сниться мне[84], — громко, так чтобы перегудеть генератор, произношу я.
Незнакомец, приехавший вместе с Шумером, в изумлении таращится на меня. Знаком с творчеством Рыжего? Наши бойцы знают русскую поэзию — это прекрасно.
— А ты молодец, Тимур, — тихо произносит Шумер. — Ролик с танком «Дядя Стёпа» завирусился в сети. Сколько там просмотров, Расул? — добавляет он, обращаясь к Апостолу.
— Вчера было полмиллиона. Сегодня, может, больше. А видос с расстрелом — семьсот тысяч набрал.
— Мне нравятся Моцарт и Вивальди, поэтому мы тебя представили к награде, — тихо проговорил Шумер.
— О, майгадабал! Меня?! За что?!
— Ты прекрасный оператор, а твои ролики — добротный идеологический продукт, который работает на нашу победу. Эта война ведётся не только на смертных полях, где гибнут сотнями и сходят с ума, — Шумер внимательно и со значением глянул на меня, будто знал о вчерашнем нашем с Виталией разговоре. — Эта война ведётся и на медийном поле, где тоже есть и убитые, и безвозвратно покалеченные, и утратившие разум. И в этой медийной войне ты, Тимур, настоящий ас.
— О, майгадабал…
— Звезда Тик-Тока, — проговорил незнакомец, не отрывая глаз от монитора. — Вот смотри, Шумер. Их человек придёт к церкви. Вот сюда. Будет ждать тебя там. Вчера звонили с Маросейки. Информацию подтвердили.
— Когда придёт? — спросил Шумер.
— Об этом сообщат дополнительно, — уклончиво ответил визитёр.
— Дополнительно — не дополнительно — не важно. Важно — когда! Туман войны, вы знаете, что это такое? Весь N. вот уже полгода в серой зоне. И храм Великомученицы Варвары находился ровно на полпути между нами и немцами, но вчера хохол поддавил и теперь храм на их рубеже.
Шумер горячится. Глаза его блестят. Но на невыразительном, правильном лице визитёра не отражалось никаких эмоций.
— Зачем так горячиться? — говорит он. — Вы же сами сказали: туман войны, а это значит, что ситуация может в любой момент поменяться…
— …и человеку с Маросейки будет угрожать ещё большая опасность.
Визитёр улыбается.
— Человек с Маросейки, как вы его называете, — это бывалый человек. Уверяю вас, это хорошо обученный человек, — сказав так, визитёр как-то странно смотрит на меня и добавляет:
— Это достойный всяческих наград человек. Крови и смерти такой не испугается. Если что — выкрутится.
— Каждая война учит нас по-новому. Иными словами, все мы готовились к предыдущей войне, а к нынешней войне никто и никогда не бывает готов, — Шумер помолчал, а потом, оборачиваясь ко мне, добавил:
— В связи со сложившимися обстоятельствами, тебе, Тимур, персонально тебе, — повторил он с нажимом. — Особое и важное задание. О результатах будешь докладывать лично мне и только мне. Понял?
— Конечно!
— Надо говорить: так точно! — поправил меня Апостол.
— Расул, посмотри, что там делает наш друг Каценеленбоген…
Апостол приоткрыл дверь.
«Ту-ту-ту-ру-ту-ту-ру-ру
Ту-ту-ту-ру-ту-ту-ру-ру
Мэйби с deck’ой пенни борда
В школьной униформе эта детка — катастрофа
Селфи на iPhone’е щёлкнули с подругой
Личико, как будто обработали в Facetune’е
Гольфы до колена, как в футболе (Это я)
И ты знаешь — эта детка в форме
Жду удар за каждым поворотом (Punch)
Но забиваю только на учёбу»[85].
Визитёр поморщился, но Апостол быстро закрыл дверь снаружи. Наверху, за потолком, послышалась какая-то возня. Возможно, наш друг Тенгиз уже спятил, как его товарищи на смертном поле. Вспомнилось белое лицо Виталии, тёмный провал её рта, в обрамлении ярких губ, бездны её глаз…
О, майгадабал! Ну как я могу сказать по-другому, если глаза у неё действительно как две бездны без краёв и без дна?
— Виталия нуждается в присмотре, — внятно проговорил Шумер.
Я вздрогнул, сосредоточился.
— И не только в ней дело. Нам необходим мониторинг квадратов с двадцатого по двадцать четвёртый. Ежедневный, ежечасный мониторинг. Понимаешь, Тимур?
— Двадцатый — двадцать четвёртый квадрат — это в черте N., кварталы, примыкающие к кладбищу и храму Великомученицы Варвары. Но отчасти — это и поля, и посадка, — рапортовал я.
— Отлично! Хорошо знаешь матчасть. Это даёт мне ещё больше оснований надеяться на тебя. Итак, мне нужно знать каждый миг о каждой мухе, пролетающей в этом районе. Докладывать незамедлительно непосредственно мне, минуя Апостола, разумеется…
— О, майгадабал!
— Отвечать по уставу!
— Есть отвечать по уставу!
— Сколько вам лет? — внезапно спросил визитёр.
— Тридцать один, так же, как и моему брату Герману.