Я его рассмотрел. О, майгадабал! Каждую чёрточку прозрел, а когда он открыл глаза и уставился на кружащего меня, я и в глаза его заглянул, и ужас первородный в них узрел, ведь он в свою очередь увидел прикреплённый к моему брюху ВОГ. Соломаха! Чёрт кудлатый! Не мудрено же, что Виталия, вовсе не приняв всерьёз меня, Мякиша, и оставив побоку самого Шумера, выбрала тебя. Однако и я тоже имею свой собственный личный выбор: сбросить или не сбрасывать ВОГ — вот в чём вопрос.
Я таращился в монитор ноута. Монотонный гуд генератора лез мне в уши, в которых и без того было слишком много шума. Ревность — это когда каждое биение сердца, каждый толчок крови эхом отзывается в ушах. Они далеко от меня, в нескольких километрах. Я не услышу их воплей. Их, возможно, и не найдут, если только Пётр Петрович Призрак не постарается. А моя боль со временем утихнет. Мама говорит: время всё лечит. Всё, да не всё. Соломаха и Виталия пусть живут. Пусть радуются второму рождению, подаренному мной. Так слон человеколюбия вонзает бивни в бочину носорога ревности и вражды. Однако носорог издох не сразу.
Я думал-размышлял, прикидывал так и эдак. Ладони мои чесались. Потенциальные жертвы мои, прикинувшись земляными червями, поползли в разные стороны прятаться. Я поднял «птичку» выше на тот случай, если у Соломахи где-то неподалёку припрятано оружие. Я думал, но решение принять никак не получалось. Внезапно на периферии зрения, в левом нижнем углу картинки мне почудилось какое-то движение. Я поднял «птичку» повыше, сделал вид будто улетаю.
О, майгадабал! Я, как Карлсон, почти улетел, но обещал вернуться. И вернулся, и, рискуя потерять «птичку», завёл её в периметр стен храма. И кого бы вы думали я там застал? Не Уолли, не Соломаху, и даже не Призрака, а нашего марксиста Тенгиза. И не только обнаружил, но и успел заснять из-под каких кирпичей он собрал оставленные кем-то закладки. И тогда я сбросил свой ВОГ.
Аллах велик! Наша жизнь и смерть, наша удача и невезение — всё в Его руках. Я думал: Тенгизу хана. Невозможно выжить человеку в периметре четырех стен, в пространстве, заполненном разлетающимися в разных направлениях осколками кирпича. Каково же было моё удивление, когда всего через пару часов я услышал гудящий баритон товарища Тенгиза у себя над головой.
— Это немецкий дрон!!! Но я бежал, прятался. У хохла операторы — лохи!
Я вылез наружу. Плясун и Апостол суетились вокруг него. Один ставил противостолбнячный укол. Другой что-то там ему перевязывал. Значит, всё-таки задело товарища кирпичом.
Но на следующий день я снова направил «птичку» по одному из маршрутов Виталии, но не обнаружив её, направился к храму. К тому моменту я знал окрестности Великомученицы Варвары так же хорошо, как собственную ладонь. Я знал наперечёт каждый оконный проём, каждую выбоину в его стенах. Самонадеянный, я зачем-то повторил вчерашний трюк и влетел в периметр стен. Виталия нашлась там. Я успел снять её ползающую по кирпичам. О, майгадабал! Моя прекрасная и чистая Виталия ищет закладки? Обескураженный, я не заметил Соломаху, и это стоило мне «птички».
О, майгадабал! Меня сбили самым пошлым образом, одиночным выстрелом из автомата. Пусть так. Зато я не сбросил на них ВОГ. Будь я христианином, гореть мне в аду за такое. Впрочем, я и так в аду. Ревность, ненависть — это ад.
Лучший способ выхода из стресса — физическая нагрузка. Пробежка, прогулка, поездка на гироскутере, фитнес. Однако в наших местах особо не разгуляешься, ибо надо знать актуальную конфигурацию минных полей. Я бы пошёл за Тенгизом пешком. Малохольный марксист знает все тропки и пути не хуже Призрака или Виталии, ведь таскается в серую зону и обратно едва ли не каждый день. Но я не решился. Выждал, когда Тенгиз притящится к нам, усядется на крыше, чтобы побалакать с Плясуном и Апостолом о проблемах диктатуры пролетариата. Потом, отдохнув таким образом, он потащит свой груз туда, откуда явился, то есть в штаб Шумера. Не для того ли Шумер спускает своего пса с поводка, чтобы тот принёс ему поноску из храма Великомученицы Варвары?
Итак, в тот день Тенгиз со своею раненной осколком кирпича рукой слез с нашей крыши, потерпел, скрылся в прореженной минными разрывами посадке. Тогда-то я и поднял в воздух свою новую «птичку», по приказу Шумера переданную мне Апостолом.
Я кружил на максимальной высоте, преследуя простую и логичную цель. Мне требовалось узнать, куда Тенгиз понесёт взятое в храме. Я таращился на монитор ноута, где крошечной букашкой, величиной с зёрнышко пшёнки, ползла фигурка Тенгиза. Идейный марксист двигался перпендикулярно линии боевого соприкосновения в том направлении, где предположительно могла находиться штаб-квартира Шумера. Где конкретно находится Шумер, я знать не мог. Этот таинственный персонаж всегда являлся к нам неведомо откуда и без предупреждения. Апостол проболтался как-то, что командир в принципе не имеет места постоянной дислокации, и если кто хочет видеть его, то тому следует ехать в Донецк, где у Шумера есть офис с личным кабинетом и секретаршей.
О, майгадабал! Один месяц в этих чёрно-зелёных полях, и ты забудешь о секретаршах, кафе, библиотеках, моллах с их магазинами, кинотеатрами и запахом попкорна. Когда над твоей головой три наката земли, а под ногами полчища оголодавших мышей, с которыми ты конкурируешь из-за куска хлеба, ты перестаёшь верить в маникюрные салоны, контролёров в электробусах и утреннюю давку в метро. Иная жизнь — иные приоритеты.
Рассуждая так, я прощёлкал знаменательный момент. Мой марксист, устав сбивать ноги, на окраине какого-то сельца сел в тачку, цветом, а также видом и размером ржавых пятен сильно напоминавшую командирскую «Ниву». Завидуя отваге (или дурости?) курьера, я продолжал наблюдение, несколько сократив дистанцию, что не осталось незамеченным водителем и пассажирами «Нивы». С водительского места выскочил Леший (усатого-брюхатого дядьку с Ростова узнает любой даже с высоты 50 метров) и открыл по мне огонь. Пришлось прятаться за ближайшую посадку. Тем временем «Нива» понеслась дальше. Очень некстати начал накрапывать дождик. Великий Аллах решил полить ледяной водой и без того подкисшую на просёлках грязь. А я боялся только одного: «Нива» увязнет, аккумулятор моей «птички» разрядится, солнце сядет, ночника у моей «птички» нет, и я никогда не узнаю, куда Тенгиз доставит свой груз.
А тут ещё пришлось отвлечься на выполнение боевых задач: на краю соседнего поля засели две танкетки без читаемых опознавательных знаков. По корму в жидкой грязи, они вращали валами, разбрасывая вокруг себя чёрные брызги. Вокруг железа роилось два десятка озабоченных букашек. Я попытался передать информацию Шумеру. Тот ответил незамедлительно. Интонации его, как обычно, скорее напоминали собачий лай, чем человеческую речь. Я решился рассказать ему о Тенгизе. Дескать, ходит пешком через минные поля в то время, как у нас буквально каждый марксист на счету. На это Шумер ничего не ответил — оборвал связь, как обычно, не простившись.
На следующий день, когда Шумер хейтил меня за какие-то мелкие провинности, я намекнул ему вполне прозрачно на то, что Тенгиз ходит в серую зону и обратно не пустым и проносит мимо носа высокого командования ценный и опасный груз. Шумер оборвал связь. Так он делал всегда, если разговор становился ему неинтересен или неудобен.
После этого случая визиты Тенгиза прекратились. Некоторое время он перестал появляться в окрестностях Великомученицы Варвары. Но я продолжал искать и скоро обнаружил его на кладбище, ползающим на карачках среди памятников. Тогда я взмыл ввысь и с ястребиной высоты наблюдал, как козявочный Тенгиз тащит свою лёгкую ношу в «муравейник», возле которого я обнаружил припаркованными и командирский «Ниссан» и ржавую «Ниву» сопровождения. Никаких доказательств у меня не было и быть не могло. Моя «птичка» не влетала в распахнутую форточку командирской опочивальни. Я не посмел расспрашивать, а видеозапись съёмки сразу же удалил. Вся моя родня и все мои знакомые считали меня тёплым, но за полтора месяца на ЛБС я подостыл и научился чуять опасность.
И ещё одно.
Важное.
Виталия и причины, по которым она встречается с врагом.
И об этом тоже я Шумеру не докладывал. Мотив: Виталия не передавала секретные сведения. Она просто перестала быть любовницей Шумера. Вот и всё. А стала любовницей чувака по фамилии Соломаха, который совсем недавно спас жизнь мне, тёплому Мякишу — ловцу покемонов с кучей комплексов и алкогольным отравлением.
Есть на свете умельцы находить простые решения в сложных обстоятельствах. Например, мой брат Герман, который пихнул меня сюда вовсе не из личной трусости, а по иным соображениям, которое, может быть, станут мне когда-нибудь известны. Однако раз у меня есть такой брат, с которым у меня теперь много общего не только во внешности, то и я могу найти выход. Решение лежит на поверхности, буквально под ногами: нагнись и возьми. Мне вспоминался визит человека с Маросейки, его двусмысленный взгляд и слова Шумера, заложенные в фундамент моей миссии.
Вывод: я справлюсь.
Глава 15Братья
В прифронтовой полосе я являлся человеком-легендой, легитимизированным узником замка Ив в монашеской одежде, которая, как оказалось, мне очень шла. Одинокие старухи в прифронтовых сёлах просили моего благословения и тянулись целовать крест на моей правой руке. С благословением проблем не оказалось. Да что там! Я готов весь мир благословить. Пожалуйста! Совсем иное дело — целование наперстного креста. Это как-то стыдно, особенно применительно к людям пожилого возраста и воинам-танкистам, возившим меня на своей броне. Кажется, мехвод одного из таких танков, этнический якут, заподозрил неладное, когда его бородатый не первой молодости командир, склонив буйную голову, потянулся к моей руке, а я её в панике отдёрнул.
В остальном моё путешествие прошло вполне гладко. В прифронтовой полосе между Алешками в Херсонской губернии и Старомайорским в Донецкой меня привечали, кормили и всячески содействовали дальнейшему продвижению в избранном мной направлении просто потому, что я священник. Моё путешествие протекало ни шатко ни валко, но очень уж медленно. Из-за непролазной грязи на просёлочных дорогах и разных дорожных недоразумений я провёл в дороге пять суток. За это время я пообносился, борода моя отростала, и я не очень-то узнавал своё отражение.