Туринская плащаница (231)
Незначительная тайна?
Проблема подлинности Туринской плащаницы (232) очень редко оставляет равнодушным: она из тех проблем, вокруг которых разгораются нешуточные страсти. И, как мне кажется, не без причины: ведь если в нее действительно облачили тело умершего Христа, тогда она столь необыкновенна, что может послужить истинным доказательством его воскресения, а оно, в свою очередь, может дать нам много серьезных свидетельств в пользу его божественной природы. Ясно, что такие исследования для кого-то принципиально важны, а других могут просто выводить из себя. Одним словом, Христос не перестает быть знамением раздора.
Это знамение сбивает с толку многих «богословов». Как правило, не дерзая сказать об этом открыто, они занимают более элегантную позицию, изображая полное равнодушие. Но сама наигранность, с которой они его изображают, уже говорит о том, что это лишь более тонкое ухищрение. Это позицию занимают многие духовные лица — конечно же, боясь, что если чудо плащаницы таковым не окажется, это приведет к духовному кризису у всех, кто слишком надеялся на ее подлинность.
Этим, наверное, объясняется та точка зрения, которую в 1996 году, видя, как некоторые ученые пытаются доказать подлинность плащаницы, высказал отец Жан-Мишель Мальдаме, монах-доминиканец и декан философского факультета Католического института города Тулузы. В данном случае меня интересует не его мнение, которое на сегодняшний день во многом устарело, но то раздражение, которое сквозит в его оценке деятельности этих ученых. Отец Мальдаме говорит о «настоящей кампании», которую ведут эти исследователи, «молящиеся на саван» и «множащие свои семинары и публикации», и тут же с удовольствием подчеркивает, что «согласно другим ученым „тут просто не на что тратить время и деньги“». И, по-видимому, его это очень радует (233).
Если вера какого-нибудь священника, философа или теолога не зависит от подлинности или неподлинности Туринской плащаницы, то за это его можно только похвалить и порадоваться, но если ему все равно, была ли она подлинной или нет, то это говорит о черствости, которая вызывает удивление — тем более у священника или богослова. Мне гораздо ближе настрой Пьера Барбе, который более двадцати лет своей жизни потратил на строго научное исследование всего, что связано с Христовыми Страстями, начиная со «Святой Плащаницы» (234).
Кроме того, я сожалею, что этот достопочтенный доминиканец не понимает простых вещей: для множества верующих или наполовину верующих мощное свидетельство в пользу подлинности плащаницы могло бы сильно помочь. Мне кажется, что вести себя так, как это делает он, значит показывать, что ты не очень хорошо понимаешь, каким трудом большинству из нас дается вера. Но на самом деле проблема еще глубже. Для отца Мальдаме — как и для большинства теологов, которые разделяют его позицию — верующие не просто должны обойтись без этой помощи: им надо понять, что она таит в себе опасность. Ведь получается, что она «умаляет содержание веры, превращая воскресение Иисуса в некое чудо в позитивистском смысле этого слова» (235).
Однако все зависит от того, как мы это чудо понимаем. В конце концов, мне кажется, что воскресение Христа вполне можно считать самым великим чудом, но рассуждения о «позитивистском смысле этого слова» показывают, что же на самом деле беспокоит этих богословов. Они считают, что воскресение должно быть предметом чистой веры, без опоры на конкретный факт и без какого-либо доказательства или даже позитивного, материального указания. С их точки зрения надо просто верить свидетельству апостолов — верить им на слово. И вера самих апостолов была бы еще чище, если бы они вообще не нашли гробницу пустой, а просто внутренне почувствовали бы, что Христос каким-то образом продолжает жить. Именно это и внушают нам многие экзегеты. К тому же они считают, что Евангелия в любом случае не восходят напрямую к апостолам или их ученикам: Евангелия возникли в жизни христианских общин спустя какое-то время и лишь отдаленно связаны с очевидцами жизни и смерти Христа (и мысль об этом нам все сильнее внушают экзегетические «изыскания»). Но тогда надо быть честным и признать, что вся христианская вера покоится на одних только измышлениях какой-то кучки отъявленных лжецов.
Мне кажется, что Христос, жалея нас за наше маловерие, действительно дал своим апостолам «знамения», как об этом вполне ясно говорит святой Иоанн. Я даже думаю, что, изучая Христову плащаницу, наши исследователи участвуют в Божьем замысле: Бог позволил, чтобы все необычные знамения, касающиеся его плащаницы, а также некоторые другие вещи, связанные с его страданиями, были собраны воедино, — и позволил для того, чтобы укрепить нашу слабую веру, особенно хрупкую в это время. Как бы там ни было, надо знать одно: через эти знамения мы не приходим к самому воскресению, но лишь обретаем его следы, и поэтому нельзя говорить, что они «умаляют содержание веры». Мир, в котором отныне живет прославленный Христос, не соответствует нашему миру, и именно эта новая жизнь и является предметом нашей веры. Но если можно доказать, что плащаница, хранящаяся в Турине, действительно была Христовой, если можно показать, что этот образ сформировался только благодаря стечению абсолютно уникальных, совершенно необычных обстоятельств, а его сохранение и передача на протяжении многих веков вплоть до нашего времени стала возможной лишь благодаря вмешательству самого Бога, вмешательству сдержанному, но постоянному, — тогда многие благодаря этому знамению поймут: вполне возможно, что и апостолы в свое время действительно нашли гробницу пустой. Именно глядя на эти знамения, святой Иоанн говорит нам, что он уверовал, а вот отец Мальдаме в знамениях не нуждается!
Впрочем, этот почтенный доминиканец — не исключение: многие богословы одинаково враждебно относятся как к исследованиям Туринской плащаницы, так и к рассказу о пустой гробнице. Уже в 1971 году Ксавье Леон-Дюфур заявил: «Заострять внимание на том, что труп Иисуса нигде не нашли и что пелены были свернуты, значит уводить слушателя от той вести, которую он должен услышать, и сводить Евангелие к рассказу о постороннем факте». И еще в том же духе: «Пустая гробница не является основанием для веры в Воскресение, даже второстепенным» (236). Ничего себе «посторонний факт»! Я, например, никаких похожих на него просто не знаю. Впрочем, в Евангелии от Иоанна есть один текст, на который я только что намекнул и который никак не согласуется с богословием достопочтенного отца. В этом тексте говорится о том, как повел себя апостол, увидев, что гробница пуста и пелены свернуты: «И увидел и уверовал» (Ин. XX, 8). Но Леон-Дюфур ловко выкручивается, заявляя, что «смысл глагола „уверовал“ спорен». Как бы я хотел, чтобы он действительно поспорил на эту тему! Но нет, во всем его труде, посвященном воскресению Христа и насчитывающем 345 страниц, этот текст — на мой взгляд, совершенно принципиальный, — вообще никак не комментируется.
Спору нет, наш мир не видел ни пустой гробницы, ни плащаницы, ни воскресения, и он ясно об этом говорит. Достаточно посмотреть, как средства массовой информации относится к усилиям столь многих ученых, стремящихся исследовать все аспекты этой тайны.
«Клочья плащаницы» — под таким заголовком 23 апреля 1998 года появилась статья в журнале «L’Espresso», посвященная этому вопросу. В подзаголовке говорилось: «Верящие в подлинность Туринской плащаницы возобновляют полемику». Когда знаешь, сколько людей были потрясены, созерцая плащаницу, и, в конце концов, вновь обрели веру, становится понятной вся эта ярость и исступление.
Многие священники, особенно теологи, надеются, что в атеистическом мире к ним станут лучше относиться, если они откажутся от чего-то на их взгляд незначительного, если расстанутся со всем тем, что в христианстве могло бы серьезно противостоять окружающему догматическому материализму. Они еще не поняли, что, ступив на такой путь, будут вынуждены отказаться вообще от всего и вся и совсем потерять свою уникальность — и все ради того, чтобы, наконец, добиться признания, о котором так мечтают. По-видимому, так случилось с кардиналом Баллестреро, хранителем плащаницы. Он никогда не верил в ее подлинность, и, наверное, потому очень легко позволил, чтобы им манипулировали невежи, наделенные, правда, престижным званием «ученых».
К счастью, не все священники таковы, и мы увидим, что некоторые из них очень деятельно участвовали и участвуют во всех исследованиях. Сам папа Иоанн-Павел II твердо верил в подлинность плащаницы и совсем не разделял точку зрения почтенного отца Мальдаме: 9 февраля 1994 года папа заявил: «Очень важно заняться Святой Плащаницей, ибо Господь оставил ее нам в дополнение к таинствам» (237).
Итак, знамение плащаницы сбивает с толку многих «ученых» и вообще материалистов, и у нас будет возможность в этом убедиться более детально, когда мы приступим к рассмотрению совершенно неправдоподобной датировки, производимой с помощью углерода 14. Но это же знамение тревожит и всевозможных эзотериков и оккультистов, потому что оно разительным образом ставит Христа гораздо выше Будды, Магомета, Конфуция и прочих мудрецов, пророков и учителей всех времен.
История
Итак, перед вами предстанет совершенно фантастическая, чудесная история, которая — увы! — полна ярости и крови, потому что она же — слишком человеческая. Эта история захватывает своими неожиданными перепадами, обрывами и возобновлениями, ее путеводная нить теряется и появляется снова, ее следы сбивают с толку, ее свидетельства неполны, в ней есть злодеи, которые плетут интриги, есть герои и маленькие гении, — одним словом, все как в «Имени розы», но только по-настоящему и гораздо значительнее.
Кроме очень серьезных свидетельств в пользу подлинности плащаницы меня здесь интересуют и другое: мне очень хочется пройти по тем следам, которые оставлены нам как будто в какой-то замысловатой игре, пройти по следам, которые надо открывать медленно и мучительно, открывать буквально на ощупь, но которые тем не менее существуют, хотя много документов исчезло навсегда.
У тех, кто не признает подлинность плащаницы, одним из самых сильных аргументов до недавнего времени было молчание исторических документов на этот счет. Казалось, лишь научное исследование может как-то подтвердить ее подлинность — но подтвердить только научно, а не исторически.
В действительности же путь, пройденный Туринской плащаницей, можно довольно точно проследить начиная с 1357 года. У нас достаточно свидетельств, чтобы проследовать по этому пути вплоть до 1389 года, когда она была выставлена для почитания верующими в небольшой коллегиальной церкви в деревушке Лире, близ Труа. У нас есть документы, рассказывающие о том, что в 1353 году ее начали строить, а 28 мая 1356 года освятили. Кроме того, мы знаем, что Жоффруа I де Шарни, который открыл ее, пал в битве с англичанами 19 сентября 1356 года. Однако в дошедшем до нас перечне реликвий, вверенных этой церкви, плащаница не упоминается. Вполне возможно, что только после смерти Жоффруа его вдова Жанна де Вержи решила выставить плащаницу для почитания.
С этого времени можно проследить всю ее историю. Мы знаем, как она попала в дом герцога Савойского, который привез ее сначала в Шамбери, а потом в Турин, где она находится доныне. Таким образом, начиная приблизительно с 1357 года больше никаких загадок нет. Но что было раньше? Где она находилась? Откуда пришла? Как оказалась в маленькой деревушке Лире? До недавнего времени все это было совершенно не известно.
Сегодня ситуация серьезно изменилась благодаря кропотливому труду многих исследователей, которые довольно долго двигались в темноте, высказывая различные гипотезы, сопоставляя между собой редкие тексты, чтобы отличить подлинную историю от легенд, а также тщательно исследуя древние иконы и монеты, чтобы найти какие-либо аналогии с плащаницей (238). Решающим толчком, помогшим выбраться из тупика, стала гениальная догадка английского историка Яна Вильсона, который предположил, что Туринская плащаница и знаменитый «нерукотворный образ», который когда-то чтили в Эдессе, — одно и то же. Он высказал эти гипотезу на синдо-логическом конгрессе в Турине в 1978 году, и, наверное, в ту пору она удивила и заинтересовала других ученых. Впоследствии Ян Вильсон развил свое предположение в очень подробном историческом изыскании, к счастью переведенном на французский язык (239).
С тех пор ученые серьезно продвинулись в этом направлении, но исследования продолжаются до сих пор, причем каждый специалист сосредоточен на своем аспекте работы. Можем ли мы предположить, что в Эдессе действительно почитали Туринскую плащаницу или речь идет о двух различных вещах? Есть периоды в истории плащаницы, когда вполне обоснованно можно говорить о двух или трех возможных направлениях ее движения в одно и то же время. Следовательно, всего мы не знаем, и, наверное, относительно некоторых периодов ее передвижения никогда не сможем говорить с полной уверенностью. Но некоторые документы, наконец, найдены, и по отношению к каждому столетию существуют определенные ориентиры, а это уже немало. Этого, конечно, недостаточно, чтобы доказать подлинность Туринской плащаницы, но найденные точки отсчета уже годятся для того, чтобы устранить очень серьезное возражение, которое гласит, что если плащаница действительно подлинная, тогда почему на протяжении столь многих веков не сохранилось ни одного древнего текста, который говорил бы об этом. Теперь этот довод утратил силу, а это уже немало.
Каждый раз, когда следы начнут плутать и — при сегодняшнем уровне моих знаний на этот счет — появится множество гипотез, каждая из которых все еще заслуживает внимания, я буду излагать их максимально объективно. Но я вполне сознаю: любой исследователь решит, что я еще ничего не понял в его аргументации, поскольку постоянно уделяю внимание и другим аргументам.
Первый этап: Эдесса
У нас, конечно, нет нотариально заверенных документов или донесения тогдашней «жандармерии», которые свидетельствовали бы, что апостолы благочестиво решили сохранить плащаницу. Тогдашние обстоятельства не располагали к таким действиям, и к тому же апостолы никак не предполагали, что со временем плащаница станет играть такую важную роль.
У нас, конечно, нет нотариально заверенных документов или донесения тогдашней «жандармерии», которые свидетельствовали бы, что апостолы благочестиво решили сохранить плащаницу. Тогдашние обстоятельства не располагали к таким действиям, и к тому же апостолы никак не предполагали, что со временем плащаница станет играть такую важную роль.
Пока мы имеем лишь несколько свидетельств — зыбких, но тем не менее существующих (240). В одном очень древнем тексте, написанном на арамейском языке и известном как «Евангелие евреев», кратко сообщается о том, как плащаница была сохранена. Сам этот текст, к сожалению, утерян, но о нем упоминают другие авторы и в частности Климент Александрийский, умерший до 215 года, а также Ориген, умерший приблизительно в 253–254 годах. Следовательно, речь идет о тексте, который, вероятно, был написан не позднее середины II века, а может быть, даже во второй половине I века. Святой Иероним Стридонский утверждает, что видел два экземпляра этого документа: один — в Кесарии, а другой — неподалеку от Антиохии, в Алеппо (Берея), где даже, наверное, переписал его.
Итак, согласно Иерониму этот текст гласит, что воскресший Иисус, «отдав пелены (sindonem) слуге жреца (servo sacerdotis), пошел к Иакову и явился ему». Больше «Евангелие евреев» ничего об этом не говорит. Дальше в нем повествуется об этом явлении Иакову. Тем не менее из текста следует, что Христос сам, после своей смерти и воскресения, явился какому-то человеку, имени которого не упоминается, — явился слуге «жреца». Какого жреца? Учитывая авторитет, который это Евангелие имело в кругу первохристианских писателей, мы не можем просто отбросить данное свидетельство. Отметим, что в нем речь идет о «пеленах», или плащанице, а о каком-нибудь «образе» ничего не говорится.
Евсевий Кесарийский (умер в 339 году) рассказывает о довольно древнем событии, которое вполне может соответствовать следующему этапу пути плащаницы. Незадолго до войны, закончившейся разрушением Иерусалима в 70-м году, первохристиане получили видение, в котором их призывали бежать из Иерусалима за Иордан, где римская власть не могла бы их достать.
У нас, наверное, есть подтверждение этому: в конце IV века Епифаний сообщает, что в городе Пелла, расположенном в заиорданской области, он встретил христиан, которые утверждали, что являются потомками тех самых беглецов (243). В то же время можно, наверное, вспомнить и о паломнике из итальянского Плезанса (о нем упоминает Мария Сильято), который приблизительно в 530 году посетил монастырь в долине Мертвого моря, где долгое время якобы хранилась плащаница Христа (244).
По-видимому, отправная точка первого большого этапа в путешествии плащаницы находилась гораздо ближе к северу, в Эдессе (сегодня это Урфа), небольшом городке на юго-востоке Турции, в ста километрах от сирийской границы. На первых порах все, чем мы располагаем, это тексты, в которых повествуется о некоей таинственной плащанице, хранившейся в этом городе. История довольно запутанная, и поначалу кажется, что это легенда, но мы увидим, как с течением времени из нее вырастают подлинные факты.
Принято считать, что в самых древних текстах, которые дошли до нас, повествуется о переписке Христа и эдесского царя Авгаря V. Царь заболел проказой и, услышав от людей о Христе, творившем чудеса, попросил исцелить его. Однако в письмах ничего не говорится о каком-то изображении Христа.
Об этом в своей «Церковной истории» (начало IV века) рассказывает Евсевий Кесарийский, и обычно этот сообщение рассматривается как самое древнее свидетельство об обмене посланиями между Христом и царем Авгарем.
Во всем этом, конечно, есть что-то достоверное, даже если упоминание о том, что в 170 году царь Авгарь принял христианство, — не более, чем легенда (245). По крайней мере, упоминание об этой переписке, конечно же, вымышленной, говорит о торжестве христианства в Эдессе. Как бы нам ни было на самом деле, но в повествовании об обращении царя упоминается о пеленах с изображением Христа, и это можно объяснить, только допустив, что в Эдессе действительно хранилось какое-то изображение, происхождение и природа которого были таинственными. Вполне возможно, что, анализируя различные варианты этой легенды, мы постепенно выясняем истинную природу этих пелен и что речь идет о той плащанице, которая сегодня хранится в Турине.
Вот это мы теперь и рассмотрим более подробно.
Во-первых, не так уж и очевидно, что в текстах, повествующих о переписке между Христом и царем Эдессы, ничего не говорится об изображении Христа. Тщательно изучив два древних и малоизвестных текста, в которых упоминается об образе Христа, посланном царю Авгарю в виде портрета, отец Дюбарль пришел к выводу, что скорее всего эти тексты были написаны раньше «Церковной истории» Евсевия Кесарийского. Один текст написан на арабском языке и принадлежит перу Агапия Манбиджского, а другой ― на сирийском, и автором его является Михаил Сириянин (246). Вполне вероятно, что Евсевий по нескольким причинам не упомянул об этом портрете, но его молчание по этому поводу ничего не доказывает.
Есть еще один текст, который известен гораздо лучше. Он свидетельствует о том, что такой портрет действительно находился в Эдессе. Текст датируется концом IV века или более поздним периодом. Он написан на сирийском и называется «Учением Аддая апостола (Фаддея)» (247). В нем (как и в первых версиях этой легенды) говорится о том, что некий Ханнан принес Христу послание эдесского царя Авгаря, в котором тот просил Христа прийти и исцелить его. Этот посланник оказывается живописцем (в прежних текстах такого не было), который должен был написать портрет Христа и отнести его царю, своему хозяину. В первой, самой древней редакции этого рассказа художник без труда написал портрет. Мимоходом отметим, что в сирийском языке слово «sâm» означает не только «лекарство» и «яд» (двоякое значение, которое встречается и в других языках), но и «краску», «красящее вещество». Имеется в виду некая смазка или мазь. В сирийской христианской литературе выражение «sâm haïè» (лекарство жизни) часто применяется по отношению ко Христу, но следует иметь в виду, что в силу двоякого смысла упомянутого слова «sâm» в данном случае можно говорить и о «краске жизни». Тогда напрашивается вывод, что при соприкосновении с красками, которыми было написано изображение Христа, человек получал исцеление.
К сожалению, свидетельства, касающиеся этого периода, очень отрывочны. Столько текстов потеряно! Тем не менее мы определенно знаем, что в какой-то момент покрывало с изображением Христа исчезло. Мы знаем об этом потому, что у нас есть рассказ о его обретении. Но когда именно оно исчезло?
Путешествуя в 388 году по Востоку, Евферий рассказывает, что, когда он был в Эдессе, ему показали переписку Христа с Авгарем, но, по-видимому, об этом изображении ему ничего не говорили. Святой Ефрем, живший в Эдессе в IV веке и написавший на сирийском языке много религиозных гимнов, тоже о нем ни разу не упоминает.
Кроме того, в 494 году папа Геласий своим декретом причислил к апокрифам всю так называемую переписку Христа с Авгарем, включая ее первые версии, где еще не было упоминаний о Христовом изображении.
Добавим, что и Филоксен Маббугский (умер около 523 года), именитый писатель и известный богослов, в дошедших до нас текстах никогда не упоминал об этом образе (248).
До недавнего времени считалось, что и Иаков Серугский (умер около 521 года) тоже никогда не говорил об этом изображении, но в недавно обнаруженном тексте он упоминает об «образе Мессии» (т. е. о Христе (249), которого чтили в Эдессе. Речь идет об отрывке из его «Жития Даниила». Этот Даниил умер в 439 году, а его житие гласит, что свое паломничество в Эдессу он совершил около 405 года. По тому, как в данном тексте говорится об этом изображении, можно предположить, что оно уже был хорошо известно и привлекало много паломников (250). По-видимому, это свидетельство согласуется с предыдущими.
Около двух столетий никаких свидетельств об этом изображении как будто не появляется, и у нас, естественно, нет документа, который помог бы уточнить, когда именно и почему оно исчезло. Специалисты строят различные предположения, и в правдоподобных гипотезах нет недостатка. Затем, в последующих веках, рассказ о Христовом изображении вновь дает о себе знать, и это значит, что он на самом деле находился в Эдессе и его могли видеть. Это подтверждается множеством текстов (251), и мы даже можем в какой-то мере уточнить, когда о нем снова заговорили.
В труде Евагрия Схоластика, написанном вскоре после 594 года, говорится о том, как в 544 году, т. е. после кончины святого Ефрема, Иакова Серугского и Филоксена Маббугского, город Эдесса, осажденный персами, был спасен. Евлалию, епископу Эдессы, во сне было откровение о том, что изображение Христа замуровано в нише крепостной стены города (252). Образ извлекли из стены, и он возглавил грандиозную процессию вокруг всего города (вдоль внутренней стороны городских стен). После этого персы в страхе бежали.
Однако надо отметить, что рассказ Евагрия написан спустя пятьдесят лет после этого события. С другой стороны, у нас есть гораздо более подробное описание осады Эдессы, которое вскоре после ее освобождения составил Прокопий Кесарийский, секретарь византийского полководца Велизария. Прокопий вообще ничего не говорит об этой процессии и о том, какую роль в ней якобы сыграло упомянутое изображение Христа.
Однако есть тексты, прежде всего литургические песнопения, в которых содержится довольно ясный намек на то, что этот образ действительно находился в Эдессе. Как быть? Вполне возможно (как полагает Ян Вильсон, исходя из всего, что мы знаем об этой истории на сегодняшний день), что изображение было обнаружено во время восстановительных работ, вызванных огромным наводнением, случившимся в 525 году. Мы знаем, что в ходе этих работ император превратил главную церковь города в настоящее чудо (у нас есть ее описания). Кроме того, мы знаем, что тогда изображение Христа было помещено в боковом приделе, направо от апсиды (253).
Тем не менее рассказ Евагрия по-своему интересен. Во-первых, он свидетельствует о том, какое значение в сознании людей за относительно короткий срок приобрело это изображение, а во-вторых, перед нами новое повествование о формировании этого образа, очень близкое «Учению Фаддея», хотя и имеющее некоторые отличия.
Ханнан здесь становится Ананией, и это естественно, потому что Евагрий писал на греческом языке. В этой новой редакции говорится о том, что художнику не удалось написать портрет Христа, потому что его лицо сияло. Увидев его замешательство, Христос сжалился над ним и, взяв холст, на котором тот пытался его писать, вытер пот со своего лица, и — о чудо! — на этот холсте запечатлелся его лик. Потом этот холст доставили в Эдессу, и царь чудесным образом исцелился. Видя в этом Божье деяние, Евагрий Схоластик называет Христово изображение «нерукотворным» (по-гречески «achiropoïète»).
Но если речь на самом деле шла о Христовой плащанице, почему об этом не сказали напрямую, а вместо этого придумали историю о художнике, более или менее удачную?
Объяснение, вероятно, очень простое. В первохристианской общине города Эдессы наверняка преобладали евреи (как во всех общинах диаспоры), а для евреев любая вещь, находившаяся в контакте с трупом, становилась нечистой, и таким же, в свою очередь, становился человек, прикоснувшийся к этой вещи. Понятно, что несмотря на все это апостолы хотели сохранить Христовы пелены как волнующее воспоминание о своем учителе, но им было нелегко показать их, рассказав об их происхождении. Этим, наверное, объясняется и первая попытка явить их под видом обычной живописи — как портрет, написанный художником. Предание о переписке между царем Авгарем и Христом вполне подходило для того, чтобы объяснить их происхождение. Так возникло первое объяснение того, откуда появилось это изображение, но при ближайшем рассмотрении становится ясно, что эта версия не годится: не забудем, что изображение появилось как негатив и казалось очень странным. Поэтому возникла новая версия, а именно чудесный отпечаток Христова лика на пеленах. Поскольку версия о художнике уже существовала, проще было ее видоизменить, чем изобретать новую, совершенно другую. Ведь тогда было меньше опасности, что в нее не поверят.
Существуют и другие рукописи, приблизительно той же поры, позволяющие по-новому взглянуть на происхождение пелен и подчеркивающие их значительное сходство с Туринской плащаницей, как мы ее знаем теперь. Было сделано капитальное открытие: Христос запечатлел не только свой лик, но и все тело — обнаженное и простертое. Об этом, например, говорится в «Acta Thaddaei», а также в греческих минеях и даже в одном арабском тексте. Иногда делается уточнение: прежде чем лечь на покрывало, Христос омыл свое тело. В одном латинском переводе армянского текста даже уточняется, что дело было в доме Гамалиила.
В латинской рукописи X века, которая является переводом более древнего сирийского текста (VIII–IX века), дается еще одна версия легенды о царе Авгаре. Из нее мы узнаем, что «посредник между Богом и людьми, дабы полностью удовлетворить царя, простерся во всю длину на белоснежном покрывале, и тогда стало зримо и слышимо чудесное: Божьей силой единовременно на покрывале запечатлелся преславный образ Господнего лика, равно как все его тело, и теперь все те, кто не мог видеть Господа, пришедшего во плоти, могут узреть его преображенным на покрывале» (254).
Уточним, что иногда в этих новых версиях легенды покрывало называется словом, которое больше нигде в греческом не встречается (т. е. это так называемый гапакс): «тетрадиплон», т. е. «сложенный в четыре раза», а также словом «синдон», которое мы находим в итальянском языке, где им обозначается Туринская плащаница («la santa sindone»). На мой взгляд, этого достаточно, чтобы опровергнуть точку зрения, согласно которой плащаница и изображение Христа, хранившееся в Эдессе, — не одно и то же, потому что второе якобы мало по размеру. Если плащаницу сворачивали, она тоже становилась небольшой. Кроме того, некоторые древние изображения представляют Христов лик в вертикальной позиции на горизонтальном прямоугольнике: тогда очертания сильно уходят вправо и влево, что совершенно непривычно для обычного портрета. Если речь идет о плащанице, сложенной таким образом, то эта особенность изображения вполне объяснима.
Итак, во всех этих текстах содержится одно весьма драгоценное для нас утверждение: на покрывале отпечаталось все Христово тело целиком. Но связь с Христовыми Страстями еще не установлена: это покрывало еще не признано его плащаницей.
Как бы там ни было, надо признать, что в ту пору это изображение находилось в Эдессе и в последующие века его значение только возрастало. В те времена пелены хранились в запертом сундуке, сложенные вчетверо. Сундук находился в церкви Святой Софии, восстановленной императором Юстинианом после катастрофического наводнения 527 года (в храмовом приделе направо от апсиды). Вполне возможно, что их никогда не показывали верующим: во всяком случае, у нас есть свидетельства, согласно которым никто не имел права не только приближаться и прикасаться к ним, но и вообще на них смотреть. Их страшились и очень почитали, но этим объясняется и тот факт, что признание их истинной природы подвигалось очень медленно, сообразно обстоятельствам.
В 692 году Трулльский собор, решив, что речь идет о подлинном изображении Христа, запретил всякое его символическое изображение (агнец, рыба и т. д.). Император Юстиниан II повелел отчеканить монету с изображением Христа согласно мандилиону (255) из Эдессы.
В 726 году в своем послании императору Льву III Исавру папа Григорий II назвал эти пелены «нерукотворными».
Около 730 года в одном из текстов это определение было повторено, а пелены получили название «сударий», т. е. «покров», «плат». Сударий служил для того, чтобы вытирать или покрывать лицо, и если речь действительно идет о покровах или пеленах, то в таком случае это слово не годится. Вполне возможно, однако, что в ту пору пелены сворачивались не только вдвое (что соответствует их нормальному положению), но и вчетверо (на что указывает уже упоминавшийся нами термин «тетрадиплон»). В таком случае смешение понятий было почти неизбежно, и, к сожалению, с тех пор оно и утвердилось (откуда и наш французский термин «Saint Suaire», который мы постоянно используем).
В 769 году на Латеранском соборе папа Стефан III напомнил о переписке царя Авгаря с Христом и о самом его чудесном образе. И это несмотря на постановление папы Геласия, причислившего эту переписку к апокрифам!
В 787 году на II Никейском соборе, после долгих и кровавых распрей отстоявшем иконопочитание, упоминание о пеленах, хранившихся в Эдессе, играло важную роль. Если Христос сам счел возможным оставить нам свой подлинный образ, тогда ветхозаветный запрет на изображения утратил свою силу.
Однако иконоборческие споры еще не закончились, и только на Константинопольском соборе 843 года иконопочитание утвердилось почти окончательно, и по сей день эта победа каждый год празднуется в православных церквах как «торжество православия», или «ортодоксии», т. е., по сути дела, торжество иконопочитания. Слово «ортодоксия» двояко по смыслу: во-первых, оно означает «правильное мнение», и в этом смысле речь идет об «ортодоксии» в противоположность «гетеродоксии» или, проще говоря, ересям; во-вторых, оно означает «православие», и в этом смысле «православными» считаются те, кто правильно славит Бога, почитая иконы. Следовательно, «православные» церкви называются так не по причине их противостояния католикам или протестантам: речь идет лишь об их непризнании иконоборцев. И все-таки упомянутый собор еще не покончил с иконоборческими распрями: только на соборе 879–880 годов «торжество православия» утвердилось окончательно. Тем не менее в сознании восточных христиан более важным остался собор 843 года, память о котором торжественно празднуется каждый год.
Итак, мы видим, что во время долгих богословских споров упомянутые пелены играли главную роль, но из имеющихся документов все еще нельзя понять самого существенного: что на самом деле представлял собой этот образ? Как он сложился? Откуда пришел? Кто принес его в Эдессу? Еще несколько лет назад история об этом умалчивала, но недавно найденные новые тексты позволяют узнать немного больше. Неожиданным образом именно более поздние свидетельства позволили нам продвинуться в разгадке его истинного происхождения. Иногда только много веков спустя можно понять, что же происходило в прошлом.
Второй этап: Константинополь
Итак, мы видели, что великим собором, знаменовавшим торжество иконопочитания для всего Востока, стал собор 843 года, а через сто лет все готовились к тому, чтобы торжественно отпраздновать вековой юбилей собора. Но тут, к сожалению, как раз не хватало изображения, которое послужило бы прототипом всех остальных, — не хватало того самого погребального покрывала, которое хранилось в Эдессе, а Эдесса уже успела оказаться под властью мусульман. У императора Романа I Лакапина появилась превосходная идея: послать под стены города своего лучшего полководца Иоанна Куркуаса со всем его войском. Порабощенная мусульманами Эдесса возликовала: скоро пробьет час освобождения. Увы! Их чаяния оказались напрасными: полководец довольно скоро заверил мусульман, что отвоевывать Эдессу он не собирается и хочет получить лишь одну драгоценную реликвию, ревностно хранимую христианами города. Остается только догадываться, как христиане порабощенной Эдессы оценили это «деликатное» решение своих константинопольских собратьев. Теснимые со всех сторон (снаружи — собратьями-христианами, изнутри — мусульманами) они были вынуждены покориться и отдать свою драгоценную реликвию, славу и последнюю надежду всего города — отдать мандилион, чудесное покрывало с запечатленным на нем ликом Христа (256).
Однако это деликатное предприятие потребовало времени. Сначала Григорию Референдарию (257) было поручено выяснить истинное происхождение «нерукотворного» образа. Он получил доступ к сирийским источникам, находившимся в Эдессе, перевел их на греческий и между прочим заметил, что в так называемой переписке Христа с Авгарем не было никакого упоминания об этом образе. Правда, нашлись и другие документы, повествующие о происхождении таинственного покрывала.
Говорилось, что во время Гефсиманского борения, когда лицо Христа покрылось кровавым потом, он вытер его платком, на котором и отпечатались черты его лица. Потом апостолу Фоме поручили передать этот плат Фаддею, чтобы тот отнес его царю Авгарю для исцеления от болезни. Такова новая версия происхождения покрывала, и мы видим, что в данном случае речь идет только об изображении лица, запечатленного потом и кровью (258).
После торжественного вручения реликвии посланцам императора ее извлекли из сундука, где она хранилась, и исследовали в присутствии императорского хронографа и протокамергера Феофана, многочисленной дворцовой знати и, вероятно, Григория Референдария. Наверное, тогда и были обнаружены следы раны от копья, но, к сожалению, у нас нет документов, в которых бы описывалось это открытие. Тем не менее вскоре об этом начали говорить, и кое-что со временем дошло и до нас.
Под тщательной императорской охраной покрывало отправилось в Константинополь. 15 августа 944 года, во время праздника Успения Божьей матери покрывало сначала было торжественно доставлено в часовню Святой Марии Влахернской, где уже находилась досточтимая реликвия Девы Марии. В тот же вечер на галере его привезли в императорский дворец Буколеон, в часовню Богородицы Фарос, а уже на следующий день, т. е. 16 августа 944 года во время торжественной процессии его пронесли вокруг всего города, причем патриарх и вся знать следовали за ним пешком (259). Через весь город торжественное шествие прибыло к собору Святой Софии, и реликвия была, наконец, помещена в хрисотриклиний дворца Буколеон, т. е. в большом тронном зале, где ее водрузили на самом императорском престоле (260).
Григорий Референдарий произнес проповедь. У нас, конечно, нет записи этой речи, но есть текст, который, наверное, был написано чуть погодя. Об этом тексте известно с XVI века — благодаря двум свидетелям, которые и дали ему название. В 1902 году болландисты обнаружили кодекс, в котором находился этот текст, и установили время появления рукописи. И вот всего несколько лет назад благодаря этим уточнениям итальянский эрудит Джино Занинотто обнаружил в Ватиканской библиотеке оригинал этой проповеди, а отец Дюбарль сделал ее перевод и подготовил критическое издание.
Нам, конечно, хотелось бы найти в этой проповеди подробное описание реликвии, а лучше всего ее научное исследование, своего рода научный доклад, но это совсем не входило в задачу проповедника. Кажется, что сначала реликвию вообще не раскрывали: вполне возможно, что она оставалась в сундуке. В конце концов, цель оратора заключалась не в этом: он стремился пробудить в собравшихся чувства, подобающие такому событию. Наконец-то завершились долгие иконоборческие споры, тесно связанные с богословским вопросом о единстве двух природ во Христе — божественной и человеческой. Да, старый запрет на создание изображений упразднен, потому что сам Спаситель счел возможным оставить нам свой образ. Да, это правда, но правдой является и то, что истинный Божий образ не сотворен искусственными красками, не создан художником: он сотворен потом. И вот этот самый образ мы должны воссоздать в своих душах потом наших добродетелей. Сияние этого полотна исходит от того, что «было запечатлено каплями предсмертного пота на лике Князя жизни, Божьим перстом пролившимися как сгустки крови. Вот они-то и есть, поистине, прекрасные цвета, создавшие отпечаток Христа, украшенный каплями, струившимися из его бока» (261).
Итак, перед нами новое и принципиально важное открытие: на этом полотне есть и след раны на боку. Григорий Референдарий, конечно, знал об этом, когда готовил проповедь, знал даже до того, как драгоценную реликвию поместили во дворец Буколеон. Наверное, он узнал об этом во время ее торжественного перемещения, о чем мы уже говорили.
Итак, дело двигается. Теперь нам известно, что изображение было создано потом и кровью и что речь идет не только о лице: ведь имеется в виду и рана на боку. Григорий не описывает всего тела: для духовно-богословского наставления, которое он задумал, это не было необходимо. К тому же никто из верующих не мог видеть реликвии, потому что она, вероятно, все еще оставалась запертой в раке. К тому же отметим, что еще не произошло отождествления этого полотна с плащаницей Христа. Тем не менее дело двигалось. Не забудем, что до нас дошло очень немного текстов той поры.
В 958 году император Константин VII возвестил своему войску, что обрести освященную воду можно через приобщение к различным реликвиям, среди которых «плащаница, которую носил Бог». Можно, наверное, говорить, что это первое дошедшее до нас свидетельство, в котором недвусмысленно упоминается о том, что погребальное покрывало Христа находится в Константинополе. Кроме того, в монастыре Святой Екатерины, что на горе Синай, есть икона, на которой изображен этот император, держащий мандилион: небольшое покрывало с бахромой, квадратной формы. Было бы очень странно, если бы речь шла о каком-то другом покрывале.
Приблизительно в 1050 году начинают множиться тексты, недвусмысленно говорящие о «плащанице». Например, в одном из гимнов Христофора Митиленского в обращении ко Христу говорится: «Ты запечатлел свои черты на покрывале, и для тебя, почившего, последним облачением стали погребальные пелены».
Отметим, что именно в это время, т. е. в XI–XII веках, очень показательно меняется картина «положения во гроб». Мы видим, что теперь Христово тело не изображают завернутым в пелены, как мумию, которую полагают в гробницу Иосиф Аримафейский и Никодим: теперь оно, обнаженное, с одной лишь набедренной повязкой, простерто на плащанице; Божья Матерь склоняется над Христом в последнем поцелуе, а святой Иоанн поднимает левую руку Христа и подносит ее к своим губам.
Мы имеем описание Христовых реликвий (1093 год), хранившихся в императорском дворце, среди которых упоминаются «пелены, найденные во гробе после его воскресения». Таким образом, появляется еще один намек, хотя и не такой точный.
Сообщается, что в 1174 году французский король Людовик VII увидел плащаницу в небольшой часовне церкви Святой Марии Влахернской, соседствующей с одноименным дворцом. Однако обычно во Влахернской часовне хранились погребальные пелены Святой Девы, а пелены Христа находились в часовне рядом с Буколеоном. Имеем ли мы дело с ошибкой (как, например, считает отец Дюбарль) или Христову плащаницу действительно перенесли из одной часовни в другую? Это вполне возможно и даже нормально, если иметь в виду, что в XII веке императорским дворцом был не дворец Буколеон, а Влахернский дворец. Ведь согласно другим свидетельствам плащаница хранилась именно во Влахернской часовне.
В 1150 году в Константинополе со всеми почестями принимали одну венгерскую делегацию: дело шло о возможном браке венгерского наследного принца с дочерью императора Мануила I Комнина. Мы знаем, что по сложившемуся обычаю константинопольские императоры показывали всем почетным гостям-христианам самые ценные сокровища, т. е. христианские реликвии. Позднее мы увидим, что, наверное, именно в этот момент кто-то из венгерских гостей обратил внимание на очень характерную особенность плащаницы, через несколько лет воспроизведенную на венгерской миниатюре 1192–1195 годов.
Приблизительно в 1151–1154 годы Николаю Семундарсону, бенедиктинскому аббату, пришедшему в Константинополь из далекой Исландии, тоже показали плащаницу, о чем он оставил достаточно точное свидетельство (263).
В 1171 году Гийом Тирский сообщил, что франкский король Иерусалима Амори I посетил императора Мануила I Комнина, который показал ему свои самые тайные сокровища и даже «священные реликвии, самые драгоценные свидетельства страстей Господа нашего Иисуса Христа, т. е. крест, гвозди, копье, губку, трость, терновый венец, синдон и сандалии…». Чуть позже автор уточняет, что такое «синдон»: «ткань, в которую завернули его [т. е. Христа]» (264).
В 1201 году во время дворцового переворота, каковых Константинополь знавал немало, чернь грозила уничтожить священные реликвии, и тогда, стремясь спасти их, Николай Месарит объяснил толпе, о чем идет речь. Он сказал, что в сокровищнице в частности хранится «погребальный синдон Христа, сотканный из льна, материала недорогого и легкодоступного, все еще источающего запах помазания и не ветшающего, ибо в него после Страстей было обернуто обнаженное, мертвое тело, преисполненное тайны» (265).
В 1203 году ситуация в Константинополе резко изменилась: император был низвергнут, началась война с франками. Драгоценные реликвии по-прежнему находились в часовне Святой Марии Влахернской: по крайней мере, именно там была выставлена плащаница. Некоторые даже считают, что «погребальный синдон Христа» никогда не находился в часовне Богородицы Фарос, но с самого начала был помещен в часовню Святой Марии Влахернской. Свидетельства, которыми мы располагаем, не полны, и кроме того, несмотря на документы, согласно которым в чрезвычайных ситуациях устраивались шествия с несением плащаницы, нет оснований полагать, что ее когда-либо действительно извлекали из раки.
Тем не менее мы располагаем текстом 1203–1204 годов, в котором впервые появляется намек на то, что плащаницу все-таки показывали собравшимся. Можно думать, что она была намотана на горизонтальный барабан, который вращали за рукоятку, и потому изображение Христа появлялось постепенно и вертикально (как вытаскивают ведро из колодца), по крайней мере, до пояса. Вот что в 1203–1204 годах писал Робер де Клари:
«Была еще одна из этих церквей, которую называли церковью Святой Марии Влахернской: там хранился синдон, в который обернули нашего Господа. Каждую пятницу его показывали совсем прямо, так что можно было ясно видеть образ нашего Спасителя» (266).
Именно в эту пору складывается новый тип иконописи: Христос, хотя и умерший, изображается как бы возвышающимся из гроба по пояс, с опущенными и скрещенными руками, как на Туринской плащанице (хотя иногда, в более редких случаях, руки разведены в стороны — к краям гробницы, как будто в широком жесте приятия). Эта тема появилась и на Западе, где она известна под названием «Imago pietatis». На православном Востоке такое изображение называется «Христос во гробе», причем часто тут же делается надпись: «Царь славы». Таким образом, появления такой темы полностью соответствует упомянутому особому способу демонстрации и косвенным образом подтверждает свидетельство Робера де Клари.
Сказанное подтверждается и недавними исследованиями, о которых в апреле 2002 года говорилось в Париже во время IV научного симпозиума CIELT. Принимая во внимая поперечные складки, которые видны на плащанице, Джексон и Пропп попытались объяснить, как они могли появиться. Это сложное складывание не соответствует тому, которое можно было бы ожидать, если плащаницу просто расположить на досках. «Исходя из этого, они решили, что такие складки получаются тогда, когда плащаницу разворачивают так, чтобы показать, что Человек Плащаницы как бы поднимается из гроба; с их точки зрения это вполне согласуется со знаменитым свидетельством Робера де Клари» (267).
12 апреля 1204 года Константинополь был захвачен крестоносцами и подвергнут разграблению. Все сокровища, даже религиозные, были похищены. Строительство некоторых западных соборов было завершено только благодаря золоту, награбленному крестоносцами.
Плащаница исчезла, о чем свидетельствовал тот же Робер де Клари.
После взятия города ее никто не видел.
Третий этап: Лире, Франция
Итак, перед нами одна из великих исторических загадок. Можно ли быть уверенным в том, что плащаница, внезапно и таинственно появившаяся в деревне Лире в 1357 году, — там самая, которая в 1204 году исчезла в Константинополе? Огромный разрыв в сто пятьдесят лет дает серьезные основания сомневаться в подлинности Туринской плащаницы, но ничто не стоит на месте. Удалось обнаружить некоторые следы, и у каждого есть свои защитники. Порой некоторые свидетельства просто впечатляют, и само обилие следов показывает, что пока связь между Константинополем и Лире точно не установлена. Но, с другой стороны, это же обилие говорит о том, что плащаница проделала определенный путь. Мы приступаем к расследованию, которое захватывает не меньше детективного романа. Начнем с первого следа.
Виллардуэн сообщает, что после того, как Константинополь был разграблен, поступил приказ вернуть похищенные реликвии, однако многие крестоносцы отказались это сделать. Им вообще так понравилось в восточной христианской империи, что они совсем забыли, зачем сюда пришли (освободить гроб Господень) и прочно обосновались в завоеванных областях. Бодуэн из Фландрии осел в самой столице, т. е. в Константинополе, Бонифаций Монферратский провозгласил себя королем Фессалоник, Жоффруа Виллардуэн стал князем Морейским, Гийом де Шамплитт — князем Ахейи, а Оттон де ля Рош назвал себя «герцогом Афинским» и переоборудовал акрополь в укрепленный феодальный замок.
Пойдем дальше. Несколько лет назад отец Ринальди обнаружил в Неаполе одно важное письмо. К сожалению, это всего лишь копия, но интересно то, что ее сделал Бенедетто д’Акисто, архиепископ Монреальский, о котором известно, что он человек весьма сведущий и серьезный. Оригинал (или копия оригинала), по всей вероятности, находился в Палермском картулярии и, наверное, был уничтожен во время бомбардировок 1943 года (269). Итак, это письмо написал Феодор Ангел Комнин, брат Михаила I, правителя Эпира, и адресовалось оно папе Иннокентию III. Время написания — август 1205 года. Приведем главные места.
«Иннокентию, господину и понтифику древнего Рима Феодор Ангел Комнин, от имени брата своего Михаила, владыки Эпира и от своего имени — многая лета.
В минувшем году, в месяце апреле войско крестоносцев, позабыв об освобождении Святой Земли, опустошила город Константина. Во время этого опустошения солдаты Венеции и Франции предались разграблению священных храмов. Награбив золота, серебра и слоновой кости, они поделили все это между собой: венецианцам отошли священные реликвии, но французам досталось самое святое — плащаница, которой обернули Господа нашего Иисуса Христа после его смерти и перед воскресением. Мы знаем, что эти святыни хранятся в Венеции, Франции и других местах, а Святая Плащаница — в Афинах».
Далее автор просит папу содействовать тому, чтобы эти «современные варвары» и «грабители», оставив себе золото и серебро, «вернули нам священное».
Вполне возможно, что здесь мы имеем подтверждение того, что плащаница в ту пору находилась в Афинах. Папа на самом деле отправил на развалины византийской империи двух посланников, велев им узнать, что сталось с реликвиями. Это были кардинал Бенедикт ди Санта Сусанна, папский легат, и Николай Гидрунтский, настоятель монастыря св. Николая в Казоле, неподалеку от Отранто. Последний сообщил о том, что в Афинах им обоим втайне показали плащаницу (270).
Кто мог ее туда привезти? Мы знаем, что одним из тех, кто командовал бургундцами, захватившими Влахернский дворец, был тот самый Оттон де ля Рош. Нам, как вы помните, также известно, что в последний раз плащаницу видели в часовне Святой Марии Влахернской, построенной неподалеку от дворца.
В Безансоне есть предание, которое гласит, что в 1208 году Оттон де ля Рош привез плащаницу в замок своего отца, в Ла Рош сюр л’Оньон, однако это всего лишь предание. Тем не менее мы знаем, что, в конце концов, Оттон де ля Рош вместе со своей супругой Изабеллой де Рей вернулся во Францию. Вместе с женой он до самой смерти (1224 год) жил в своем огромном замке. Замок существует и по сей день, и в нем хранится небольшой ларец в форме византийского креста, где спрятана частица креста настоящего. Но там же хранится и сундук, в котором, согласно семейному преданию, плащаницу привезли из Афин в поместье Рей.
Отсюда пут дальнейшего движения плащаницы становится неясным. Вкратце рассмотрим наиболее возможные варианты.
Возникает вопрос: сам ли Оттон привез плащаницу во Францию или сначала доверил ее тамплиерам? Похоже, что некоторые признаки говорят в пользу второго предположения. Тамплиеров обвиняли в том, что во время своих тайных ночных бдений они поклонялись загадочному «идолу»: бесцветному, ужасному лицу человека, которого считали своим Спасителем. Дошедшие до нас описания и, наверное, даже копия, недавно найденная в Англии, заставляют думать, что речь идет об изображении Христа на плащанице (271). Но есть кое-что более интересное: Жак де Моле, великий магистр ордена тамплиеров, и один из его товарищей до конца ни в чем не признавались. В 1314 году их сожгли заживо. Этого товарища, магистра ордена в Нормандии, звали Жоффруа де Шарней. Скоро мы вновь обнаружим плащаницу: и на сей раз в руках некоего Жоффруа де Шарни. Известно, что довольно долго имена собственные не имели однозначного написания, и, следовательно, в данном случае нельзя говорить о какой-то описке. Тем не менее до сих пор между Жоффруа де Шарней и Жоффруа де Шарни никаких родственных связей не найдено.
В гипотезе о тамплиерах есть еще один след, который тоже ведет к Жоффруа де Шарни. Известно, что в 1350 году он томился в темнице в Англии, и есть мнение, что копия, найденная в конце пятидесятых годов XX века в центре тамплиеров в Темплкомбе, могла быть крышкой от ларца, хранившего саму плащаницу и спрятанного от преследований Филиппа Красивого. Спустя недолгое время Жоффруа мог вернуть его во Францию и показать плащаницу в Лире (272).
В любом случае плащаница прибывает во Францию и вскоре появляется в деревушке Лире, рядом с Труа. Пустой период между 1204 и 1357 годами начинает заполняться, как и расстояние между Константинополем и Западом. Но путь, по которому плащаница добралась до Франции, как следует еще не установлен. Мы только что увидели ее возможный след.
Недавние исследования, касающиеся родословной Оттона де ля Роша, наводят нас на другой след, тоже вполне возможный. Да простит меня читатель за скуку, которую я нагоню на него перечислением некоторых имен, но это на самом деле важно.
Итак, у Отонна де ля Роша был сын Отон II де Рей, женившийся на Элизавете де Рэй, которая родила ему сына, Жана де Вержи, ставшего сенешалем Бургундии. У него, в свою очередь, родился сын Гийом де Вержи, ставший отцом Жанны де Вержи. Таким образом, вполне возможно, что плащаница могла оказаться в деревне Лире благодаря Жанне де Вержи. Тем не менее в деталях здесь много неясностей. Маргарита де Вержи, младшая дочь Жоффруа I и Жанны де Вержи утверждала, что плащаницу «завоевал покойный мессир Жоффруа де Шарни», ее дед. Отметим, что слово «завоевал» не обязательно означает битву: речь могла идти о простой женитьбе (273).
Благодаря работам Джан-Марии Дзакконе известно, что «род Шар-ни имел постоянные связи с франками, осевшими в Афинах в начале XII века» (274).
Выходит, все надо начинать сначала и вся предыдущая работа лишь запутала нас? Некоторые так и думают.
Большинство историков исходят из утверждения Робера де Клари, который, как мы помним, заявил, что после того, как крестоносцы разграбили Константинополь, никто больше не видел плащаницы. Однако это не совсем верно. Виллардуэн сообщает, что перед взятием города крестоносцы решили: тот, кого потом изберут императором, в качестве военного трофея получит оба дворца (Буколеон и Влахерны), а также все реликвии, связанные со страданиями Христа. У нас даже есть опись этих реликвий, сделанная Николаем Гидрунтским и датированная 1207 годом, — они хранились в императорской сокровищнице. Почетное место там занимает плащаница, а также подлинный крест и терновый венец. Эту опись подтверждает другая, которую в том же году сделал Николай Месарит, — тот самый, кто спас реликвии от народной ярости в 1201 году (275).
Позднее император Бодуэн II, не имея денег для того, чтобы обеспечить безопасность своей империи, якобы передал плащаницу (в числе других реликвий, общим числом доходивших примерно до двадцати) королю Франции Людовику IX, или святому Людовику. К сожалению, по дошедшим до нас описям нельзя точно определить, что именно имеется в виду. Речь как будто идет о некоей дощечке с отпечатком головы Христа и следами его крови. Можем ли мы предположить, что плащаница снова была свернута и помещена в деревянный ларец? Согласно каноникам, жившим в Лире, Филипп VI Валуа передал ее Жоффруа де Шарни, но исследования, проведенные Эммануэлем Пуллем, кажутся вполне однозначными: нельзя предположить, что среди прочих реликвий находилась и плащаница (276). Впрочем, в Толедском соборе хранятся некоторые реликвии, подаренные святым Людовиком, и среди них — небольшая часть полотна. Можно было бы предположить, что она принадлежит плащанице, но исследования, недавно проведенные в Толедо испанскими учеными, показывают, что упомянутая часть не имеет к ней никакого отношения (277).
Если предположить, что плащаница хранилась в часовне, то как в таком случае воспринимать письмо Феодора Ангела Комнина папе, в котором он просит вернуть плащаницу, находящуюся, как он считает, в Афинах? Можно просто предположить, что он был плохо осведомлен в истинном положении дел и слишком быстро поверил сплетням, но можем ли мы так же легко отказаться от свидетельства кардинала Бенедикта ди Санта Сусанна и Николая Гидрунтского, которые, как мы видели, заверяли, что плащаницу они видели в Афинах? Впрочем, в других текстах говорится о том, что среди реликвий, полученных от Бодуэна, находилась лишь «часть» плата (partem sudarii) (так недвусмысленно сказано в одном документе 1247 года).
Есть гипотезы (и нельзя сказать, чтобы совсем безосновательные), согласно которым путь плащаницы пролегал через южную Германию (278), что она находилась у катаров (279), была в Венгрии, Испании, на Кипре и т. д. Как бы там ни было, но она прибыла в Лире, в родовое поместье де Шарни. Однако если мы и можем говорить о том, что плащаница действительно принадлежит Христу, то в силу научных доводов, а не исторических. Исторические исследования отвечают лишь на одно главное возражение, а именно на то, что до ее появления в Лире о ней не было никаких свидетельств. Сегодня мы, наоборот, сталкиваемся с их обилием, но также с их неточностью и непоследовательностью, которые создают немалые трудности.
Можем ли мы сказать, что именно Жоффруа I де Шарни, в полном согласии со своей женой, решил показать плащаницу всем, кто желал ее увидеть? Такое действительно можно предположить, потому что в 1855 году в русле Сены, неподалеку от моста Понт-о-Шанж, была обнаружена оловянная эмблема паломника, происходящая, вероятно, из Лире, — с двойным изображением Христова тела (как на плащанице) и с гербами Жоффруа I и Жанны де Вержи.
Однако несмотря на то, что именно Жоффруа I повелел построить в Лире коллегиальную церковь, ни в одном документе (ни в акте дарения, ни в апробации епископа Труа, Анри де Пуатье, ни в мемориале на его смерть, случившуюся 19 сентября 1356 года) ни разу не упоминается плащаница и не содержится даже никакого намека на нее. Если в ту пору ее уже показывали в Лире, это должно было произойти как раз до его смерти или вскоре после нее. Именно в тот период Анри де Пуатье, наверное, уже высказывал свои сомнения относительно подлинности плащаницы, и тогда же он заставил Жанну де Вержи увезти ее: сначала, вероятно, в замок Монфор-ан-Оксуа, владелицей которого она была, а потом в замок Монфор, где та и находилась с 1360 года по 1389 год. По-видимому, именно с этого года плащаницу снова начали показывать в Лире, что привело к новым протестам — на сей раз со стороны Пьера д’Арси, нового епископа Труа (280).
Протест, высказанный новым епископом, еще долго будет служить аргументом в поддержку противников подлинности плащаницы. Здесь мы снова сталкиваемся со страстным и очень характерным неприятием, о котором я уже говорил в начале книги. Поскольку Пьер д’Арси в своем меморандуме (281) на имя папы Климента VII, заявлял, что изображение Христа на плащанице — всего лишь живопись и даже сам художник уже найден и признался в этом, немало авторов продолжают утверждать, что тем самым вопрос можно считать решенным. Им не хочется даже мельком взглянуть на все те научные исследования, которые были сделаны за несколько лет и которые прекрасно показывают, что утверждение о живописи несостоятельно. Вспоминаю, как в мае 1997 года на международном научном конгрессе в Ницце некий крайне возбужденный субъект, вскочив с места, повторял, что все эти исследования не имеют никакого интереса, потому что в своем время епископ Труа ясно сказал, что речь идет лишь о живописи.
Мы еще поговорим об этих научных работах, которые ясно показывают, что о живописи или какой-нибудь другой искусственной процедуре здесь не может быть и речи. Пока же вернемся к истории плащаницы — такой, какой она является нам лишь в дошедших до нас документах.
И вот что сразу вызывает удивление. По мнению английского историка Яна Вильсона, прежде чем приступить к какому бы то ни было показу плащаницы, всем тогдашним ее обладателям (282) сначала надо было посоветоваться с местным епископом или, по крайней мере, предупредить его об этом, будь то Анри де Пуатье или Пьер д’Арси. Но переговоры на эту тему шли напрямую с легатом «авиньонского папы» Климента VII, т. е. через голову епископа Пьера д’Арси, который горько сетует на это в своих записках. В ходе переговоров, протекавших по-разному, Жоффура II де Шарни никогда не обращается к своему епископу. Он обращается только к Пьеру де Тюри, папскому легату, к самому Клименту VII или к королю Карлу VI. Род Шарни был связан с «авиньонским папой» семейными узами (284), но этого недостаточно, чтобы объяснить позицию, занятую папой, тем более что, почитав меморандум Пьера д’Арси, понимаешь, что у того были веские причины не допускать никаких религиозных церемоний в деревне Лире. Он пишет, что тамошние каноники достаточно осторожны и публично не заявляют, что у них есть подлинная плащаница Иисуса Христа, но в частных беседах не прочь пустить такой слух, так что рано или поздно все в это поверят. Епископа сильно тревожит, как поведут себя люди, когда однажды выяснится, что на самом деле речь идет о подделке.
Однако в этом документе есть нечто, заставляющее несколько усомниться в его весомости: нет сомнений в том, что епископ из Труа предпринимал какие-то действия в адрес папы и короля, вызывая определенную реакцию со стороны Климента II, но вот подлинность этого знаменитого меморандума, напротив, некоторые сомнения вызывает. Единственная рукопись, в которой он представлен, не имеет ни даты, ни подписи, но еще больше удивляет тот факт, что ни в одном из имеющихся документов, касающихся этого дела, даже в письме Климента VII Пьеру д’Арси, датированном 6 января 1390 года, о нем не упоминается. Луиджи Фоссати, у которого я черпаю эти сведения, вполне категоричен (285): он считает, что такое молчание совершенно противоречит непреложному обычаю папской курии — как в Авиньоне, так и в Риме. Если курия кому-то отвечает, то всегда — независимо от характера ответа — она упоминает об уже полученной корреспонденции.
Папа один за другим делает три шага. Сначала, 28 июля 1389 года, он дарует отпущение грехов всем паломниками, которые приходят почтить этот Христов образ, затем, 6 января 1390 года, вводит некоторые ограничения и, наконец, 1 июня 1390 года снова дарует широкие привилегии. Изменение в установке выражается изменением в словах. В первой булле изображение на плащанице называется «figura seu representatio» (форма или изображение), во второй, в которой вводятся ограничения и многочисленные условия, оно называется «pictura seu tabula» (картина или доска), а в третьей, где торжественно восстанавливаются все прежде дарованные привилегии, снова появляются слова из первой буллы. Но есть еще кое-что. Вторая булла, в которой вводятся ограничения, хранится в Национальной библиотеке в Париже, но в архивах Ватикана есть ее копия, и в ней слова «pictura seu tabula» вычеркнуты и заменены на «figura seu representatio», т. е. на те слова, которые употребляются в первой булле (286). Итак, если Климент VII восстановил все прежние привилегии, значит, он убедился, что речь идет не о живописи.
Добавим, что в наших руках лишь малая часть документов, но из меморандума Пьера д’Арси и папских посланий мы узнаем:
— о прошении, которое Жоффруа II де Шарни направил папскому легату;
— о том, что легат удовлетворил прошение;
— о прошении, которое Жоффруа II де Шарни и дуайен коллегиальной церкви направили Святому Престолу;
— о том, что Жоффруа II де Шарни обратился с прошением к королю Франции Карлу VI и тот, вероятно, ответил ему;
— о том, что за помощью к Святому Престолу обратились каноники;
— о том, что Жоффруа II де Шарни обратился с прошением к Клименту VII.
К сожалению, ни один из этих документов до сих пор не найден. Какие доводы в них приводились? Что убедило Климента VII согласиться с тем, что на плащанице не живописное изображение? И если это не живопись, то что тогда? Наверное, папа был глубоко убежден в исключительной важности этого полотна, коль скоро он пригрозил отлучить Пьера д’Арси от Церкви, если тот по-прежнему будет препятствовать поклонению плащанице. Но почему тогда он не объяснил ему причины такого решения? Если он все-таки сомневался в истинном происхождении этого изображения, он вполне мог объяснить это Пьеру д’Арси и тем самым обосновать свое решение и ту осторожность, которую по-прежнему советовал проявлять по отношению к плащанице. Скорее всего он был убежден в ее подлинности, но в то же время знал о каких-то не совсем благовидных обстоятельствах, при которых она попала во Францию (287).
Дальнейшее путешествие плащаницы хорошо известно (288). Для Франции наступили трудные времена. В 1415 году в битве при Азенкуре Карл VI потерпел поражение от англичан. Арманьяки сражались с бургундцами. Страну опустошали вооруженные банды. Над маленькой коллегиальной церковью в Лире нависла угроза разорения. В 1415 году Маргарита де Шарни, дочь и единственная наследница Жоффруа II, выходит замуж за Гумберта де Виллерсекселя, графа де ля Роша (единственного, кто не имел никакого отношения к Оттону де ля Рошу). Они увозят плащаницу из деревни и прячут ее в коллегиальной церкви св. Ипполита, в области Франш-Конте, которая в ту пору еще не была французской.
В 1438 году Виллерсексель умирает, в 1443 воцаряется мир, и каноники из Лире настойчиво просят, чтобы Маргарита вернула плащаницу. Но затерянная в лесу маленькая церквушка еще не оправилась от произошедшего и к тому же каждую минуту просто может сгореть. Я не стану вдаваться в подробности тяжбы, которую затеяли каноники: скажу только, что Маргарита, отдав им другие реликвии, оставила плащаницу себе, и та в течение нескольких лет сопутствовала ей в ее переездах. Она показывала ее в Женеве и многих других местах, и, наверное, делала это в надежде найти для нее надежного покровителя. Наконец, в 1453 году плащаница оказалась в доме герцога Савойского и отныне следовала за ним во всех его переездах или покоилась в его владениях в Шамбери. 11 июня 1502 года за ней начинают присматривать местные каноники, а начиная с 1506 года ее показывают все чаще и чаще. Приходящие к ней паломники получают прощение грехов, а саму реликвию отныне называют «святым сударием», т. е. «святым платом». Почтить ее приходят даже папы и коронованные особы. Папа Юлий II повелевает учредить в честь нее ежегодное торжественное богослужение, которое должно совершаться 4 мая. Чудеса множатся.
В ночь с 3 на 4 декабря 1532 года в часовне, где хранилась плащаница, вспыхивает пожар. На тот момент она лежала в серебряном ларце, довольно плотно свернутая. Серебро начало плавиться, и некоторые складки полотна загорелись. Чтобы спасти плащаницу, ее обильно поливают водой, и это оставляет свои следы. Впоследствии местные монахини-клариссинки стараются восстановить ущерб: они ставят двадцать две заплаты на прожженные места и укрепляют плащаницу суровым голландским полотном.
После этого плащаница еще много путешествовала: она побывала в Турине, Милане, два раза была в Ницце, вернулась в Шамбери и, наконец, в 1578 году вновь появилась в Турине, где находится и по сей день.
Четвертый этап: Турин
Во время очередной демонстрации плащаницы, которая состоялась 28 мая 1898 года, адвокат и фотограф-любитель Секондо Пиа сделал свою знаменитую фотографию, показавшую всему изумленному миру, что на полученном негативе появилось вполне определенное изображение.
Сразу же начались исследования: сначала исторические, а потом естественнонаучные. Первый международный конгресс состоялся в Риме в 1950 году, второй — в марте 1977 года в Альбукерке, в Нью-Мексико. Именно тогда около сорока ученых всех вероисповеданий сформировали исследовательский проект по изучению Туринской плащаницы, или сокращенно STURP (Shroud of Turin Research Project). В 1978 году во время очередной демонстрации плащаницы было сделано около трех тысяч новых фотоснимков. В 1988 году с нее были взяты частицы ткани для датирования методом углеродного анализа. Результаты, обнародованные 13 октября 1988 года кардиналом Анастасио Баллестреро, гласили: плащаница — всего лишь средневековая подделка! (289).
Реакция не заставила себя ждать. 7–8 сентября 1989 года в Париже состоялся новый научный конгресс, в ходе которого был основан Международный Центр по изучению Туринской плащаницы (CIELT: Centre International d’Études sur le linceul de Turin). В июне 1993 года в Риме состоялся международный научный симпозиум, материалы которого были опубликованы в Париже в 1995 году (290), а 12–13 мая 1997 года в Ницце прошел новый международный научный конгресс, на котором я имел счастье присутствовать (291).
Но за месяц до этого, 11 апреля 1997 года, пожар охватил часовню, где обычно хранилась плащаница, а 13 апреля агентство Франс Пресс сообщило, что огонь начался сразу «в четырех или пяти местах внутри часовни». Самое вероятное предположение — криминальный поджог, причем чувствовалось явное стремление придать ему максимальную огласку, потому что тем же вечером во дворце Турина, напрямую связанном с часовней, давали праздничный обед в честь генерального секретаря ООН Коффи Аннана. 16 апреля 1997 года в газете «Oggi» папский историограф Витторио Мессори прямо заявил: «Поверьте, кто-то хочет уничтожить Плащаницу, и я не исключаю здесь международного заговора».
Но благодаря героизму человека по имени Марио Трематоре плащаница была спасена. Этот пожарный рассказывал, как ощутил божественную силу, исходящую от реликвария. Обычным молотком, который весил четыре килограмма, ему удалось разбить толстое стекло, защищавшее реликварий. Плащаницу спасли, но реакция некоторых священников была просто невероятной. Настоятель одного монастыря высказал сожаление о том, что пожар не уничтожил ее, ибо, по его мнению, все споры, наконец, прекратились бы (292). Я думаю, что преподобный отец Мальдаме, о котором я уже упоминал, охотно бы с этим согласился.
Говорят, что плащаницу перевезли в какое-то тайное место, но на самом деле она не покинула Турин и осталась в соборе. В июне-июле 2002 года ее подвергли серьезной реставрации, в ходе которой были удалены двадцать две заплаты, поставленные после пожара 1532 года, а также подкладка из голландского полотна, которая была заменена на… такую же. Во время реставрации удалось сделать множество снимков лицевой и обратной стороны плащаницы. Спектроскопию Х-лучами не проводили, потому что это было сделано в 1978 году, но зато были осуществлены другие мероприятия: ультрафиолетовое излучение, флуоресцентный анализ, рамановская спектроскопия и т. д. (293).
В настоящее время плащаница находится в целостной емкости, выполненной из сплава, используемого при производстве спутников. Она защищена пуленепробиваемым стеклом толщиной в двадцать восемь миллиметров, с высокой термостойкостью и мощным противодавлением (10 миллибар). Эта емкость, наполненная аргоном, находится в Туринском соборе под кафедрой.
Другие плащаницы
Ради полноты картины надо сказать несколько слов и о других, ложных плащаницах, о которых постоянно вспоминают те, кому хочется доказать, что ложны они все без исключения. Мы знаем, по меньшей мере, пятьдесят копий Туринской плащаницы, и на двадцати семи из них есть дата их создания. Понятно, что речь идет о живописи. Обычно холст натягивали на оригинал: не только для того, чтобы облегчить работу копировщика, но и потому, что, как считалось, соприкосновение холста с оригиналом в какой-то мере усиливало ценность будущей копии (294).
Я не буду перечислять все «плащаницы», которые могли показывать там и сям: упомяну лишь те, которые могут или когда-то могли создать проблему, внося неясность.
Аркульф, епископ Перигë, свидетельствует о том, что в 670 году в Иерусалиме чтили ткань, считавшуюся погребальными пеленами Христа. Но он говорит о вышитом изображении, которое не было похоже на образ Туринской плащаницы. Еще мы знаем, что эта ткань была передана Карлу Великому и что в 877 году Карл Лысый отдал ее на хранение королевскому аббатству в Компьене, где она и исчезла во время революции (295).
Эта плащаница была всего лишь живописью, изображавшей тело и лик Христа без дорсального вида. Круглые красные пятна изображали раны на руках и ногах. До нас дошло очень подробное описание этого изображения, и сейчас оно восстанавливается с помощью компьютера. У нас нет никаких свидетельств о пребывании этого полотна в Безансоне до 1523 года. Во время революции оно было уничтожено (как многие другие предметы христианского культа) (296).
Приближаясь к концу этой длинной истории, вобравшей в себя так много столетий, я хотел бы, чтобы читатель немного подумал о судьбе плащаницы. В древнем Иерусалиме она чуть не погибла вместе с городом, когда римляне с ожесточением уничтожали все, что напоминало о христианах или иудеях. Оказавшись в Эдессе, она словно убежала от римлян, но когда город захватили мусульмане, ей понадобилось новое убежище. На многие столетья им стал Константинополь, но если бы она так и осталась в этом городе, она попала бы в руки турок. Она оказалась на Западе — быть может, не в самых лучших условиях, но именно так она в очередной раз была спасена. Однако если бы она осталась в Шамбери, она попала бы в руки революционеров и наверняка была бы уничтожена, как это случалось со всеми христианскими реликвиями. И даже в Турине она опять чуть не погибла, если бы не мужество обычного пожарника.
Вот так! В этом нет ничего чудесного, если считать «чудом» только что-то яркое, необычное и необъяснимое. Но если подумать о том, сколько раз во всей этой долгой истории плащаница могла окончательно потеряться и погибнуть, невольно кажется (хотя я никому не навязываю эту мысль), что, наверное, во всем этом кроется Божий замысел и сказывается совершенно особое покровительство, некий особый знак.
Ложь углеродной датировки
Теперь эта знаменитая углеродная датировка (углерод 14) больше не актуальна. Сегодня она совершенно устарела, но, к сожалению, заявление кардинала Баллестреро еще долго будет вспоминаться и понадобится немало книг, конференций и телепередач, чтобы нейтрализовать его воздействие.
Никто из исследователей не воспринимает эту датировку всерьез по нескольким причинам. Во-первых, такая система датирования сама по себе очень ненадежна: уже много раз она давала совершенно неверные результаты. Например, одна из трех лабораторий, занимавшихся датировкой плащаницы, а именно лаборатория Tucson в свое время датировала рог викинга 2006 годом н. э. (297). В 1983 году другая лаборатория, на сей раз в Цюрихе, ошиблась в датировке выбранных образцов на целую тысячу лет (298). В другой раз, датируя льняную скатерть, изготовленную в 1950 году, она «состарила» ее до 350 года (299). Наконец, даже оксфордская лаборатория, так гордившаяся своими результатами, ошиблась в датировке перуанской ткани, возраст которой можно было достоверно определить обычными археологическими средствами. Она же датировала 1200 годом наскальную живопись, сделанную на одиннадцать лет раньше. Кроме того, определяя возраст мумии, найденной в Загребе, сотрудники этой лаборатории пришли к выводу, что она была обернута пеленами шестьсот или семьсот лет спустя (300). Но есть примеры и получше. «Несколько лет назад в Южной Африке был найден артефакт, который, как полагали, датировался 1200 годом. Обратились в Оксфорд с просьбой установить возраст артефакта с помощью радиоуглеродного анализа. Оксфорд подтвердил датировку, но потом выяснилось, что на самом деле вещь была изготовлена около десяти лет назад сотрудниками дома престарелых для того, чтобы развлечь стариков. Одним словом, находят то, что хотят найти» (301). Но, наверное, самой смешной оказалась датировка раковины еще живых улиток: их «возраст» составил 26 000 лет! (302).
Самым красноречивым оказался эксперимент, проведенный Британским исследовательским советом. Тридцати восьми лабораториям по всему миру разослали предметы, датировка которых заранее была хорошо известна. Требовалось установить их возраст. Только в семи лабораториях результаты оказались удовлетворительными. Михаэль Винтер, человек, сведущий в таких делах, признает: «Если радиоуглеродная датировка подтверждает наши теории, мы охотно упоминаем ее в основном тексте; если она им противоречит, но не полностью, мы отправляем ее в примечания, а если она противоречит им целиком, мы просто прячем ее от всех» (303).
Сторонники подлинности плащаницы, как говорится, не заставили себя ждать. Они заметили — и не без оснований — что при датировке предмета надо все-таки учитывать историю его существования, поскольку привходящие события могут сильно повлиять на него и радикально сказаться на результатах анализа (благодаря увеличению или уменьшению количества радиоактивного изотопа в исследуемом предмете). Некоторые ученые считали, что как раз пожар в Шамбери и мог самым решающим образом сказаться на датировке. Взяв древнюю льняную ткань, возраст которой был хорошо известен, итальянские исследователи Морони и Беттинелли нагрели ее до 170 °C, после чего углеродная датировка «прибавила» ей сто пятнадцать лет. Вероятно, пожар 1532 года мог так же «состарить» плащаницу.
Более полный эксперимент предложила провести исследователь Мари-Клер Остервик-Гастуш. Да, плащаница едва не сгорела в огне, но, когда ее спасали, ее же обильно поливали водой. Вода, попавшая на плащаницу, наверняка давала много пара и привела к обмену изотопов углерода и газов СО и СО². Два российских исследователя, Андрей Иванов и Дмитрий Кузнецов, провели эксперимент, создав приблизительно такие же условия и за полчаса нагрев льняную ткань до 140 °C. На этот раз по их вычислениям датировка в 960–1070 лет увеличилась до 1210–1290 года, причем наблюдался явный изотопный обмен (304).
К сожалению, этот эксперимент нельзя было повторить, и, следовательно, нельзя с полной уверенностью утверждать, что пожар наподобие случившегося в Шамбери мог изменить содержание углерода в плащанице. Кроме того, вычисления, сделанные на основе анализа и призванные определить предполагаемое «омоложение», не корректны. Все это, по-видимому, достаточно ясно показал Жорж Сале, хотя и нет оснований предполагать, что он сомневался в подлинности плащаницы (305).
В столь долгом и бурном путешествии, которое выпало на долю Туринской плащаницы, на нее могло воздействовать и многое другое. Какой бы достоверной ни была радиоуглеродная датировка или другие способы датирования (тоже немного автоматические, как и она), необходимо учитывать и измерять степень всех возможных влияний. Иными словами, в этом конкретном случае было бы лучше вообще отказаться от такой системы датировки. Впрочем, как недавно заявил отец Ринодо, сам процесс, приведший к формированию образа на плащанице, мог способствовать обогащению ткани углеродом 14.
В конце концов, сегодня все специалисты признали, что эти исследования не отвечали требованиям необходимой научной точности и были очень пристрастными. В статье, опубликованной в журнале «Nature» в 1989 году (за подписью двадцати одного исследователя), предлагается два варианта: 1260–1313 или 1353–1384 годы. Но известно, что в этой же статье другие датировки приведены не были (306). «В это невозможно поверить, но это действительно так, — говорит профессор Реми ван Халст, ― а теперь Британский музей просто отказывается отвечать». В этой связи преподобный отец Жувенру высказывается еще резче: «По-видимому, речь идет о подмене научной истины, чего в науке делать не следует» (307).
Впрочем, сами ответственные за проведение этих тестов в той же публикации признали (хотя и весьма сдержанно), что не очень уверены в ценности проведенной ими работы. На это, правда, не обратили внимания, и кардинал Баллестреро, к сожалению, тоже не принял это к сведению. Относительно проведенной датировки он заявил, что «ее достоверность составляет 95 %». Но этот весьма высокий процент сопровождался «уровнем значимости», который составлял 5 %. Тесты были проведены в одно и то же время, в одних и тех же лабораториях на трех образцах: на ткани, взятой с захоронения в Нубии, на мумии маленькой Клеопатры (умершей в одиннадцать лет в годы правления Адриана (117–138 н. э.) и на фрагменте мантии св. Людовика Анжуйского. Во всех трех образцах опубликованные результаты имели «уровень значимости» соответственно 90 %, 50 % и 30 %. Этот «уровень значимости» соответствует степени совпадения результатов, достигнутых различными лабораториями. Если результаты очень разнятся, делается вывод, что в ходе анализа что-то функционировало не очень хорошо или, быть может, какие-то внешние элементы, сказавшиеся на предмете исследования за все время его существования, исказили полученные результаты и, следовательно, окончательная датировка достоверна лишь в большей или меньшей степени. В случае с плащаницей нам говорят, что при 95 % достоверности мы имеем «уровень значимости» в 5 % (308). Но, сделав повторные вычисления с опорой на те же самые данные, которые были опубликованы в упомянутой статье за подписью, как мы уже говорили, двадцати одного исследователя, ответственного за анализ, инженер Эрнесто Брунати обнаружил, что их выводы ошибочны. На самом деле «уровень значимости» в случае с плащаницей не превышает 1, 04 %! (309).
Это — как, впрочем, и многое другое — наверное, ускользнуло от внимания преподобного отца Мальдаме, который в 1998 году, т. е. через три года после опубликования материалов Римского симпозиума, по-прежнему заявлял, что «самой авторитетной» научной экспертизой, «проведенной по просьбе церковных властей, была радиоуглеродная датировка, выводы которой отвергают подлинность плащаницы, хотя, как во всяком научном измерении, остается допустимая ошибка, которая по данным лабораторий, проводивших экспертизу, составляет 5 %» (310). Мы только что видели, что на самом деле «допустимая ошибка» колоссальная, и после тщетных попыток получить более подробную информацию Эрнесто Брунати задался вопросом, на самом ли деле проверявшиеся образцы были взяты из ткани плащаницы.
Обвинение в подмене образцов кажется невероятным: ведь в таком случае речь идет о вопиющей нечестности и непорядочности. Хотя… (311). Много вопросов остаются без ответа. Почему опубликованные измерения взятых образцов оказались ложными? (312). Почему «углеродники», т. е. специалисты в области датировки углеродом 14, яростно противились тому, чтобы волокна плащаницы подверглись физико-химическому анализу? Уже упоминавшаяся Мари Остервик-Гастуш следующим образом объясняет причину: «В действительности они лучше всех поняли, что могут обнаружиться загрязнители, наличие которых раз и навсегда положить конец и так уже спорному авторитету углеродного анализа, совершаемого под видом „хронометрии“» (313).
И действительно, в 1993 году профессор Гарса-Вальдес из Католического университета Сан-Антонио рассмотрел под микроскопом несколько образцов, взятых из ткани плащаницы в 1988 году. Он обнаружил вещество, образованное грибами и бактериями, причем сформировавшийся слой мог достигать от одного до пятисот микронов. За несколько веков он мог превратиться в сплошное покрытие, причем традиционное промывание образцов, принятое в радиоуглеродных лабораториях, не устраняет такого загрязнения. В результате проводимая датировка соответствует не столько возрасту ткани плащаницы, сколько возрасту таких грибов. Все это оказалось настолько правдоподобным, что Гарри Гоув, один из руководителей исследования, а также один из самых ярых противников подлинности плащаницы, сам начал сомневаться в достоверности полученных результатов и высказался за проведение новой экспертизы (314).
Да и сами статистические вычисления, опубликованные в знаменитом журнале «Nature», полны неоправданных обобщений и ошибок, а метод датировки вызывает самую суровую критику («необъективный подход, сообщение тканям их возраста прямо в лабораториях, отсутствие публикаций черновых результатов дозировки углерода 14, непоследовательность в методике вычисления и выборе статистической оценки, наконец, неоправданное упразднение всякой эпистемологической дискуссии» (315).
Наверное, последнее объяснение этой злополучной датировки, освобождающее от всех прочих попыток как-то все это объяснить, заключается в довольно простом предположении: взятые для анализа образцы на самом деле были взяты не из ткани самой плащаницы, а из добавок, т. е. из того, что было в нее привнесено в ходе различных событий. Именно об этом на римском симпозиуме 1993 года и заявила Мария Сильято, археолог, специализирующийся по Средиземноморью и Ближнему Востоку. Согласно самым квалифицированным экспертам средний вес плащаницы составляет 25 миллиграммов на квадратный сантиметр, тогда как средний весь образца, взятого 21 апреля 1988 года, составлял 38, 89 миллиграммов на квадратный сантиметр, т. е. на 11, 89 миллиграммов больше. Но потом оператор подрезал образец, устраняя «некоторые неровности и свободные нити». В результате средний вес образцов, подвергшихся радиоуглеродной датировке, составил 42, 85 миллиметров на квадратный сантиметр, т. е. на 17, 85 миллиграммов больше среднего веса плащаницы. За всю свою долгую историю плащаница подверглась многочисленным реставрациям. «Больше всего во время демонстраций плащаницы страдало и грубо реставрировалось как раз то место, откуда вырезался образец» (316). Это подтверждается и анализом химического состава волокон. Содержание соли в волокнах образцов гораздо концентрированнее, чем в остальных волокнах плащаницы (317).
Такая ошибка в выборе той части плащаницы, из которой брались образцы, нисколько не удивляет, когда подумаешь, что после многолетних жарких дискуссий и трудных переговоров, которые велись между соответствующими лабораториями и архиепископами Турина и Ватикана, этот принципиально важный выбор делался в последний момент и без всякой подготовки. К тому же профессор Джованни Риджи, в задачу которого и входило взять образцы, имел доступ к плащанице уже в 1978 году, но он совершенно не разбирался в тканях (318). Необходимая подготовка была у профессора Франко Тесторе, и он мог избежать подводных камней, но на сей раз на выбор образцов, по-видимому, повлияло чрезмерное стремление не навредить плащанице (319). Последующие сообщения о весе и размерах образцов выглядят просто фантастически и постоянно меняются — порой в одном и том же докладе (320).
Но интереснее всего другое: как быстро и нагло некоторые люди воспользовались заявлением кардинала Баллестреро о том, что плащаница ― средневековая подделка.
С 9 марта по 2 сентября 1990 года в Британском музее под заголовком «Подделка? Искусство обмана» проходила выставка, посвященная художественно-историческим фальсификациям. Выставка заняла два центральных музейных зала, и главным экспонатом был диапозитив Туринской плащаницы (4, 5 метра на 1, 2 метра), помещенный в секции под названием «Фабрикация и выявление подделок». В справке сообщалось: «Туринская плащаница […] представляет собой льняное полотно […]. Многие считают, что им был обернут Христос при его положении во гроб […]. В 1988 году три лаборатории провели радиоуглеродный анализ образцов плащаницы и установили, что она была изготовлена в 1260–1390 годах, т. е. в среднике века».
Текст в каталоге начинался так: «Что такое подделка и зачем их изготовляют? Можно ли сказать, что тот, кто изготовил Туринскую плащаницу, и люди, сфабриковавшие „пилтдаунского человека“, имели одинаковые мотивы?».
Мимоходом отметим, что сравнение с «пилтдаунским человеком» особенно пикантно, если вспомнить, что большинство людей, сфабриковавших эту подделку, чтобы «подкрепить» теорию Дарвина, были из этого самого музея. Знать, здесь, в Британском музее царит какая-то особая тяга к фальсификациям! (322).
Международный центр по изучению Туринской плащаницы (323) отреагировал незамедлительно, потребовав от директора музея подтвердить:
«— что тенденциозное включение Туринской плащаницы в эту выставку было сделано без ведома дирекции Британского музея;
— что эта выставка не была задумана и не проводилась под контролем представителей радиоуглеродного анализа;
— что оскорбительные слова, содержащиеся в выставочном каталоге, были удалены, после чего экземпляр каталога должен быть переслан в Международный центр по изучению Туринской плащаницы».
В случае неполучения скорого подтверждающего ответа Центр обещал устроить грандиозный скандал. Ответ последовал незамедлительно. Директор музея оказался в отпуске, но за него ответил чиновник по связям с общественностью. «Речь не шла о том, — говорилось в ответе, — чтобы навязать представление, будто плащаница является подделкой […]. Текст на обратной стороне каталога, который вы имеете в виду, не был авторизован и появился по недосмотру…». Потом тот же чиновник проследил, чтобы были исправлены все взывающие и тенденциозные надписи, однако в рассеянность сотрудников Британского музея верится с трудом.
Но на этом история не заканчивается. Выяснилось, что в марте 1990 года, т. е. в том месяце, когда эта выставка открылась, Эдвард Холл, заведующий оксфордской лабораторией, где проводилось датирование некоторых образцов, получил от сорока пяти знакомых ему бизнесменов «небольшую сумму» денег, а именно миллион фунтов стерлингов (приблизительно два миллиона франков) — за то, чтобы показать, что плащаница — всего лишь средневековая подделка. Деньги предназначались для развития археологической кафедры Оксфордского университета после того как мистер Холл выйдет на пенсию. Одна маленькая, но забавная деталь: преемником Холла на кафедре стал Тайт, директор лаборатории Британского музея и координатор работы тех трех лабораторий, которые занимались датированием возраста плащаницы (324).
Можно ли, зная об этом, поверить, что в деяниях ученых мужей не было ничего предвзятого? И что думать о тех бизнесменах и всех прочих «друзьях»? Бывает, что чудеса расстраивают! Но заметьте: в каком-то смысле своими действиями эти люди, напротив, даже как бы почтили плащаницу — ведь если бы она ни была так значима, они не приложили бы столько стараний, чтобы эту значимость умалить.
Эти люди, из науки и бизнеса, прекрасно поняли одно: плащаница почти доказывает нам, что Христос воскрес и что само это воскресение свидетельствует о его божественной природе. Их расстроило не столько само чудо, сколько то, что из него почти неизбежно вытекало:
Божество Иисуса.
Не будем обманываться: такая борьба может стать жестокой.
«Углеродники» подвергли кардинала Баллестреро самому настоящему шантажу: если он не принимает их условий, значит, Церковь — против науки, и ей есть что скрывать (325). Условия, однако, были простыми: все, что надо, они сделают сами. Кардинал Баллестреро, сам никогда не веривший в подлинность плащаницы (326), не оказал должного сопротивления, а Луиджи Гонелла, его советник по науке, ничего не смог сделать. «Это был просто антикатолический заговор», «они вели себя, как мафиози», — скажет он позднее, получив возможность свободно высказаться перед прессой. Всю эта историю с датированием образцов подробно рассказали два итальянца, получившие прямой доступ к источникам. Советую почитать и уверяю ― не соскучитесь! Но каковы интриги, какая ложь из уст так называемых «людей науки»! Да, порой слепая страсть заставляет творить ужасные вещи! (327).
Я уже говорил, что пожар, случившийся в Шамбери в 1532 году, серьезно повредил плащаницу и что ее попытались отреставрировать монахини этого города. Но были и другие повреждения. С обеих сторон изображения, на высоте рук имеются четыре небольшие отверстия, причем три из них расположены по длине плащаницы, а четвертое ― под прямым углом к ним, так что все четыре образуют нечто вроде буквы L. Этот рисунок воспроизводится все четыре раза: два раза на фронтальном изображении и два — на дорсальном. В результате мы имеем шестнадцать отверстий на четырех рисунках довольно точной формы.
Эту столь характерную особенность мы обнаруживаем на рукописной миниатюре, которую можно точно датировать 1192–1195 годами. Это так называемый «Венгерский молитвенный кодекс», хранящийся в Национальной библиотеки в городе Будапеште (328). На этой миниатюре изображены две сцены: «положение во гроб» (тело Христа расположено так же, как и на плащанице, т. е. со скрещенными руками) и прибытие женщин к пустой гробнице. Ангел показывает им плащаницу схожего плетения, на которой можно разглядеть четыре отверстия, расположенные в той же самой форме (в виде буквы L).
У нас есть очень правдоподобная гипотеза о том, при каких обстоятельствах венгерский живописец мог узнать об этой особенности. Мы уже говорили, что в 1150 году в Константинополь прибыло венгерское посольство для переговоров о браке между дочерью императора и наследным принцем Венгрии, которому в ту пору было всего два года. Начиная с 1163 года он около десяти лет жил в этом городе, и, вероятно, именно тогда кто-то из членов посольства смог подметить столь характерную особенность плащаницы (329).
Судя по фотографиям, сделанным в 1978 году, эти отверстия соответствуют не столько прожженным местам, сколько пятнам крови. Этим, конечно же, объясняется и тот факт, что на многочисленных копиях эти знаки воспроизводились ярко-красным цветом (в Лиссабоне, Гвадалупе, Алькое, Наваретте, Риме и бельгийском Льере). Копия из Льера достоверно датируется 1516 годом, но надо сказать, что она воссоздает более древнее произведение, принадлежавшее кисти Альбрехта Дюрера или Бернарта ван Орлея и, к сожалению, утраченное. Копия сделана с помощью трафарета, а это значит, что можно говорить о серийном производстве в мастерской. Для нас, однако, важнее упомянутый «молитвенный кодекс», потому что он гораздо древнее датировок, полученных с помощью радиоуглеродного анализа (330).
Состояние научных исследований
Итак, речь идет о сотканном льняном полотне. Тип тканья — так называемый саржевый 3/1, где в числителе — количество основных перекрытий, а в знаменателе — количество уточных перекрытий, в результате чего на поверхности образуется диагональный узор из рубчиков, т. е. шевронный рисунок. Так ткали в Египте уже приблизительно с 3400 года н. э., но в основном ― циновки с довольно грубыми нитями (331). У нас до сегодняшнего дня нет примеров того, чтобы такой способ тканья применялся к льняной ткани: речь всегда идет о шерсти или шелке, а тот вид ткани, который являет собой плащаница до сих пор остается совершенно уникальным (332).
Пьетро Верчелли показал, что техника станка, на котором ткалась плащаница, находилась в зачаточном состоянии, но анализ ткани, деланный под микроскопом, не обнаружил никаких следов шерсти. Еврейский закон (333) не позволял использовать на одном и том же станке материалы растительного и животного происхождения. Если же мы попытаемся объяснить отсутствие следов шерсти на станке, не ссылаясь на этот запрет, тогда нам придется признать, что станок, использовавшийся для тканья плащаницы, прежде никогда в работе не был, однако такое объяснение несостоятельно, потому что на той же плащанице обнаружили следы хлопка (причем даже можно назвать его вид: речь идет о так называемом Gossypium Hebraceum, который выращивался именно на Среднем Востоке (334). Известно, что в этом регионе хлопок использовали уже в VII веке до н. э. В Европе хлопчатник не рос, и согласно Морису Пийе, одному из лучших специалистов в области древних тканей, почти наверняка известно, что такое полотно ткали именно на Среднем Востоке, точнее в Сидоне.
Недавние исследования выявили еще одну интересную особенность: размеры плащаницы точно соответствуют восьми еврейским локтям на два локтя, что вполне понятно, если предположить, что речь идет о куске, сотканном в ту пору в Палестине.
В 1978 году плащаницу поместили в вакуум, чтобы высосать из нее пыль, копившуюся веками. В льняных волокнах было обнаружено значительное количество соли, и это объясняется распространенным по всему Востоку обычаем (пошедшим от египтян) посыпать тела умерших крупинками ароматизированной соли, а также сыпать соль на саван, куда их клали. Для своих мертвецов евреи привозили рафинированную соль из Египта (ее добывали в озерах долины Вади-Натрун), которую египтяне использовали для мумий. Вполне вероятно, что соль на плащанице — того же происхождения (336).
Известно, что плащаница пострадала от пожара 1532 года, устроенного протестантами в Шамбери. Монахини-клариссинки, находившиеся в этом городе, наложили заплаты на прожженные места и укрепили плащаницу, сделав подкладку из голландского полотна. Во время реставрационных работ 2002 года было удалено некоторое количество «пылевидных материалов», находившихся между подкладкой и упомянутыми заплатами. Были также удалены складки, образовавшиеся на полотне за все то время, когда плащаницу сворачивали после очередной ее демонстрации (337).
И, наконец, последняя интересная новость: 29 марта 2002 года «Daily Telegraph» сообщила, что израильский археолог Шимон Гиб-сон обнаружил в Иерусалиме гробницу I века, в которой находятся погребальные пелены и кости. Вот бы сравнить их с Туринской плащаницей!
Когда на плащанице обнаружили пыльцу, сильно надеялись, что именно она поможет определить происхождение плащаницы и подтвердит проделанный ею путь (если судить по историческим документам). Сегодня какие-то надежды еще остаются, но для прояснения ситуации понадобятся дополнительные исследования. В 1873 и 1978 годах Макс Фрай, бывший руководитель криминалистической лаборатории города Цюриха, взял пробы с плащаницы, используя клейкую ткань. После исследования пыльцы под микроскопом стало ясно, что она принадлежит пятидесяти восьми видам растений и полностью подтверждает происхождение плащаницы и проделанный ею путь.
К сожалению, Макс Фрай скончался, не успев опубликовать подробные результаты своих исследований. Ги Жалю, профессор ботаники Тулузского университета, подошел к этой проблеме более основательно. Он считает, что недостаточно просто знать о наличии той или иной пыльцы: необходимо учитывать частоту ее попадания на ткань (339). Некоторые виды пыльцы и особенно пыльца оливок, часто встречающаяся в регионах, которые пересекала плащаница (например, Франция или Италия), в списке Макса Фрая не упоминаются. Кто-то объясняет это тем, что опыление оливковых деревьев производится насекомыми, а не ветром, и потому отсутствие на плащанице именно этой пыльцы неудивительно. Можем ли мы говорить, что список Фрая полный или он упоминал только те виды пыльцы, которые показались ему интересными? Как бы там ни было, надо помнить и о том, что при каждой демонстрации, находясь в вертикальном положении, плащаница теряла значительную часть своей пыльцы. Такого мнения придерживается Марта Мариотти Липпи из Флорентийского университета, а профессор Сильвано Сканнерини из Туринского университета подчеркивает, что всем предыдущим исследованиям недоставало научной строгости (341).
Тем не менее работа, проделанная Максом Фрайем, в последнее время вновь обрела весомость и значимость. В 1988 году все взятые им образцы были отправлены в Соединенные Штаты. Пыльца была изучена израильскими экспертами, которые утверждают, что она вполне соответствует растениям Палестины, а Авиноам Данин, профессор ботаники Иерусалимского университета даже заявил, что, судя по составу пыльцы, плащаница проделала путь через пустыню Негев до высокогорий Ливана (342).
Сообщается, что благодаря фотографическим снимкам плащаницы, выполненным в поляризованном и ультрафиолетовом свете, были обнаружены отпечатки цветов, полностью соответствующих тем, которые можно видеть в гербариях. Алан Вангер, заслуженный профессор Университета Дьюка, что в Северной Каролине, определил двадцать восемь видов цветов, причем все они цветут в Палестине между мартом и апрелем, а двадцать пять из них соответствуют пыльце, найденной Максом Фрайем. «Это те растения, — утверждает Данин, — которые в своем подавляющем большинстве произрастают только в Израиле, а некоторые — только в окрестностях Иерусалима» (343).
Понятно, что контакт плащаницы с этими растениями был недолгим, а на формирование их отпечатков ушли десятилетия. Профессор Волкрингер показал, что этот контакт мог быть довольно кратким: достаточно, чтобы он вообще имел место. Однажды начавшись, окисление целлюлозы далее продолжается самостоятельно (344). Будем надеяться, что новые объективные исследования подтвердят эту информацию.
На последнем большом конгрессе по Туринской плащанице, проходившем в апреле 2002 года, Алан Вангер, используя фотографии, показал, что можно разглядеть и следы некоторых предметов, причинявших страдания Христу. Кроме того, мы знаем, что по местному обычаю в саван мертвеца вместе с ним клали и орудия его казни. Говорят, что среди прочего можно разглядеть и следы двух терновых венцов, причем один как будто соответствует венцу, хранившемуся в Соборе Парижской Богоматери. Видевшие его всегда немного удивлялись отсутствию шипов. Говорят, что епископы и князья имели привычку делать из реликвий подарки, и, может быть, колючки и иглы просто со временем разошлись по разным аббатствам? А может быть, некоторые сами опали, когда венец совсем высох? Но когда шип вырывают, должна оставаться небольшая впадина. Реликвия, хранившаяся в Париже, была, вероятно, сделана из тростника.
Наличие двух венцов, наверное, можно объяснить. Первый был на Христе во время сцены осмеяния, когда ему вручали трость и облачали в багряницу. На этом венце не было никаких шипов. Второй же, надетый на него во время распятия, был, скорее всего, настоящей каской с длинными шипами, отпечатки которых можно рассмотреть на плащанице (345).
Мы уже знаем, что изображение Христа не было живописью. В 1980 году американский химик Уолтер Маккроун обнаружил на плащанице следы киновари, и тогда некоторые решили, что все изображение — не что иное, как живопись, но вскоре проблема разъяснилась. Ничтожно малые следы киновари действительно присутствовали, но не они формировали изображение (346). Они могли появиться от ткани, соприкасавшейся с плащаницей, например, от ленты, которой натирали священный «столб бичевания» Христа. Позднее мы увидим, что есть и другие объяснения.
Итак, изображение на плащанице — не живопись. Вот что по этому поводу говорится в заявлении, сделанном в Нью-Йорке 9 октября 1981 года всеми членами STURP:
«На волокнах плащаницы не было обнаружено никакого пигмента, лака, никакой краски или пятен. Флюоресценция в Х-лучах и микрохимический анализ исключают всякую возможность живописи в формировании изображения, а ультрафиолетовое и инфракрасное исследование только подтверждает эти результаты» (347).
Изображение не могло появиться и благодаря поту (в документах, которые я упоминал, такое предположение высказывалось). Да, небольшое количество пота действительно было обнаружено, но все-таки оно было очень незначительным. Изображение не могло появиться и от пролития мирры или алоэ, а также от разложения тела. Это также засвидетельствовал бы микрохимический анализ.
Изображение сформировано высушиванием волоконец: это даже не волокна льна, которые легко красятся, а только их волоконца. Вот почему само изображение находится как бы совсем на поверхности и не проникает собою материю. Его не видно на обратной стороне ткани, о чем стало известно 14 октября 1978 года. Это высушивание привело к легкому порыжению и пожелтению. Поскольку ткань представляет собой переплетение нитей льна, это порыжение появляется только там, где нити налагаются друг на друга, и исчезает, как только одна нить ныряет под другую. На большинстве фотографий контраст немного усиливается, и потому на них изображение выглядит четче. Сразу возникает вопрос: что могло вызвать это осушение и, следовательно, сформировать изображение тела? К этой проблеме мы вернемся чуть позже.
В 2000 году во время конгресса, проходившего в Овьето, Альдо Геррески обратил внимание на то, что под левым глазом Христа (на фотографии это правый глаз) имеются два своеобразных пятна. Здесь пожелтения не наблюдалось, т. е. в этих двух местах окисление льняных волокон, сформировавшее изображение, не происходило. Исследователь предположил, что на этих местах были слезы, точнее — две слезы (348).
Была замечена еще одна особенность, наверное, недостаточно исследованная: на правой руке имеется двойной отпечаток, причем он особенно четок на концах пальцев. Складывается впечатление, будто перед нами следы движения, быть может, соответствующего определенному периоду воскресения (349).
Наконец, отметим, что, согласно Адлеру, изображение «как будто имеет признаки нижележащего скелета, как на изображении в Х-лучах» (350).
Если плащаница — ткань, тогда у нее только два измерения, и в развернутом виде она плоская. Однако вскоре заметили, что упомянутое пожелтение не везде было одинаково интенсивным. В 1902 году Поль Виньон высказал предположение, что причина тому — неодинаково плотный контакт тела с тканью по всей длине плащаницы, и там, где это соприкосновение было слабым, слабым оказывалось и пожелтение. Но на самом деле изменяется не цвет волоконец: все они имеют почти одинаковое пожелтение, а более четкий цвет обусловлен большим количеством окрашенных волоконец, приходящихся на один квадратный сантиметр (351). В 1913 году Габриэль Кидор, а затем в 1974 году Поль Гастино сумели получить рельефное изображение тела плащаницы, но только в 1976 году два американца, Джексон и Джампер, используя анализатор изображений «VP8», применяющийся в NASA, получили наиболее основательные рельефные фотографии (352). Уточним, что теперь мы располагаем лицевым и дорсальным рельефным изображением.
Совершенно очевидно, что в данном случае мы имеем дело с необычным явлением, и воспроизвести его какими-то искусственными средствами совершенно не под силу никакому мошеннику или художнику. Но это еще не все. В июне 1998 года на Международном конгрессе в Турине канадский исследователь Жиль Пикар рассказал, что, изучая механизм формирования голограмм, он обнаружил, что некоторые из них могут одновременно функционировать как голограммы и как диапозитивы. Так в частности бывает с «контактными голограммами», получающимися тогда, когда пленка накладывается прямо на предмет фотографирования.
Голограммы — это трехмерные изображения, получающиеся благодаря лазерным лучам, т. е. когерентному свету. Живые клетки излучают когерентный свет, и к тому же известно, что после смерти человека его клетки умирают не сразу, а постепенно. Вполне возможно, что на плащанице мы имеем изображение, которое функционирует как обычная фотография в негативе. Но поскольку с предметом фотографирования, т. е. с телом Христа, и «фотографической пленкой», т. е. плащаницей, имелся контакт, образ на плащанице может функционировать и как голограмма (353).
На фотографиях, воспроизводящих негативное изображение, можно различить две черные полосы вдоль щек и такую же черную поперечину под подбородком. То же самое повторяется (правда, не так четко) на некотором удалении от лица и, следовательно, как бы вокруг первого изображения. На самой плащанице эти геометрические формы имеют белый цвет, потому что она дает негативное изображение. Помню, что во время последней демонстрации плащаницы в 1998 году я был поражен четкостью этого рисунка.
Наиболее вероятное объяснение этому феномену дают археологические раскопки еврейских и христианских древних и средневековых захоронений, где были обнаружены приспособления, которыми обрамляли голову умершего. Впрочем, до сих пор не был найден образец второго обрамления, более широкого, в которое входило бы первое (354).
Обстоятельно исследовав изображение Христова лица на плащанице, Поль Виньон определил пятнадцать его особенностей, а также выявил, что большинство из них встречается на самых древних его изображениях (мозаика, фрески, иконы, миниатюры, медали, шитье и т. д.). Тринадцать этих особенностей встречаются, например, в мозаичном изображении Христа-Вседержителя, находящемся в куполе монастыря Дафни близ Афин. Такое же исследование предпринял и Ян Вильсон (355), а недавно Моника Бланден-Хекар заявила, что, изучив изображение Христа-Вседержителя на так называемом «золотом алтаре» собора Сан-Марко в Венеции, она обнаружила характерные черты, полностью совпадающие с чертами лица на плащанице (356). Все это выглядит очень убедительно, тем более что сравнение проводится только между различными изображениями Христа и изображением на плащанице. Однако Диана Фулбрайт решила расширить сравнительный анализ на всю область нерелигиозного искусства (от изображений периода эллинизма до фаюмских портретов в Египте). Это стало темой на IV симпозиуме CIELT, проходившем в Париже в 2002 году. Доклад подкреплялся многочисленными фотографиями, и я должен сказать, что большинство этих особенностей встречается почти во всем Средиземноморье, причем и в дохристианскую эпоху. Только нечто в виде буквы V между глазами кажется характерным именно для изображений Христа (357).
Некоторые исследователи, следуя начатому Полем Виньоном, расширяют поиск: например, Марио Морони привлекает для этого нумизматику, а Нелло Балоссино обращается к информатике (358).
По-настоящему удивляют обнаруженные пятна крови: их много и они довольно отчетливы. Следовательно, вопреки всем правилам тело перед погребением не омывали, но в определенных случаях еврейский закон именно это и предписывал. Итак, тело не омывали:
— если человек умер насильственной смертью с истечением крови (359) (в данном случае так оно и есть);
— если речь шла о приговоренном к смерти за религиозное преступление (как в данном случае);
— если речь шла об умершем, который был исключен из еврейской общины (как в данном случае).
— если речь шла о том, кто был убит не евреем (как в данном случае).
Итак, смерть Христа полностью подпадает под все четыре условия.
Был проведен последовательный анализ крови, давшей вполне определенные результаты. В ультрафиолетовых лучах железо, содержащееся в гемоглобине, слегка флюоресцировало. Наличие крови можно было выявить в каждой ссадине, обнаруженной на изображении тела. Нашли даже такие, которые прежде никак не отмечались. С помощью клейкой ленты были взяты образцы с тех участков, где наличие крови предполагалось: с запястий, ног, головы и бока. Спектрографический анализ показал наличие порфирина и метгемоглобина, а химическое исследование подтвердило, что речь идет о крови. Сегодня даже можно уточнить ее группу: АВ. Наконец, в самой крови обнаружили билирубин, появляющийся у тех, кого подвергали жестоким пыткам (361).
Отметим, что некоторые пятна были сгустками, т. е. свернувшейся кровью, смешанной с потом. Если бы ткань вырвали из-под тела или попытались вытащить его из плащаницы, некоторые сгустки и волокна непременно были бы сорваны, но ничего подобного не обнаруживается на всей поверхности плащаницы (362). Доктор Барбе в этом отношении более категоричен: «Когда, прикладывая ткань к сгустку, отпечатывают его на этой ткани, а потом ее убирают, какая-то часть сгустка остается на этой ткани, а другая — там, где она и была раньше.
В результате сам сгусток утрачивает свою целостность, но мы видим, что отпечатки плащаницы остаются совершенно нетронутыми, цельными, воспроизводя образ нормального сгустка. При сегодняшнем уровне наших познаний (о будущем я говорить не буду) научно это не объяснимо» (363).
Кроме того, медики заявляют, что все следы крови остаются совершенно четкими. «Как могло получиться, что снятие с креста и положение во гроб никак не сказалось на этой четкости?», — спрашивает доктор Жан Сола (364). Сегодня это никак не объяснить. Тело оставалось в плащанице недолго, потому что на ней не видно следов разложения, но оно вышло из нее так, как будто и не отделялось от полотна! Тело словно исчезло в самой плащанице! (365).
Но на этом тайна не заканчивается. Если в тот момент, когда тело заворачивали в плащаницу, вытекшая кровь уже засохла, она никак не отпечаталась бы на ткани, но если бы она была еще свежей, тогда ткань начала бы ее впитывать и никаких четких кровяных пятен не было бы. Мы же имеем совершенно правильную середину и вокруг нечто вроде ореола. Такое просто невозможно! «Для этого непременно надо было, — замечает профессор Антуан Легран, — чтобы (и в этом суть проблемы) контакт с телом прекратился в тот момент, когда кровь становится липкой (ее плотность сравнима с плотностью желе из смородины) и достаточно жидкой, чтобы запечатлеться на ткани, но все же не настолько жидкой, чтобы бесформенно расплыться по ней. Иногда такое сгущение крови действительно наблюдается, особенно у людей, обезвоженных длительной жаждой, но получить такой отпечаток можно только при условиях, которые очень трудно создать. По крайней мере, до сих пор медиками этого сделать не удавалось». Доктор Жан Сола завершает свое исследование такими словами: «При сегодняшнем уровне наших познаний невозможно объяснить, как на Святой Плащанице после смерти Христа появились эти столь реалистичные следы». С ним единодушен и доктор Пьер Мера: «Перенос пятен крови на ткань в настоящее время никак не объяснить» (367). Обратим внимание на осторожные формулировки:
«При сегодняшнем уровне наших познаний», «в настоящее время».
Вполне возможно, что когда-нибудь, наконец, мы сможем это сделать, и тем не менее пока это остается чем-то совершенно исключительным, а значит, здесь можно усмотреть некий знак.
Более того, удалось обнаружить, что под пятнами крови изображение не продолжается и пожелтение льняной ткани не происходит. Следовательно, можно предположить, что причина, сформировавшая это изображение, находилась внутри плащаницы, и именно она привела к тому, что сухие пятна отделились от тела и отпечатались на ткани одновременно с формированием изображения, даже если верно и то, что иногда эти пятна немного смещены по отношению к нему. Этого достаточно для того, чтобы отвергнуть гипотезу, согласно которой изображение появилось при наложении ткани на металлическую фигуру, разогретую до высокой температуры. Кроме того, имеются важные детали, которые надо учитывать при любой попытке объяснить формирование изображения. Известно, что в 2000 году, когда произвели частичную продувку плащаницы, выяснилось, что пятна крови видны и на ее обратной стороне. Когда же в июне-июле 2002 года благодаря реставрационным работам обратная сторона плащаницы была полностью освобождена, можно было удостовериться, что «вся кровь видна снизу, поскольку она прошла через волокна, причем так основательно, что можно было увидеть ее соответствие с изображением наверху». Обнаружили даже пятна пота и лимфы, которые не разглядели на лицевой стороне изображения. Но зато на обратной стороне изображения не было — за исключением двух прядей волос, да и то, наверное, благодаря тому, что на них были следы крови (368).
Отметим, что, согласно проведенному исследованию, пятна крови не могли быть нанесены художником, использовавшим для этой цели человеческую кровь. Кроме пятен, соответствующих ране на сердце, все остальные возникли из свежей, брызнувшей крови (369). «Кровь цельная: такая, какой она выходит из вен — без каких-либо манипуляций». Кроме того, было доказано, что — вопреки некоторым гипотезам — для «оживления красок» никакая живопись не использовалась.
Сегодня исследования продолжаются. В 1997 году на конгрессе в Ницце Карло Гольдони рассказал о свои попытках датировать следы крови (370), а в 1998 году на конгрессе в Турине другой исследователь заявил, что на плащанице имеется не только мужская кровь (с хромосомой XY), но и женская (с хромосомой ХХ). По-видимому, это только какие-то привнесения, а в целом речь идет о мужской крови. Может быть, одна из монахинь, штопавших плащаницу, уколола себе палец?
Более интересными оказываются находки Виктора Триона, генетика из университета Сан-Антонио. Он считает, что кровь на плащанице — мужская, но очень древняя. Она представляет только 323 пары оснований, тогда как последний образец ДНК содержит миллионы. Леонсио Гарса-Вальдес, микробиолог того же университета, попытался объяснить это тем, что более 90 % крови поглотили бактерии. Что касается теорий Алана Адлера, то большинство из них грешат незнанием состава ткани.
Уже ведутся разговоры о воссоздании отобранных образцов (371), и что-то в этом направлении уже делает Леонсио Гарса-Вальдес.
В 1978 году образцы крови были взяты из левой руки изображения; кроме того, 21 апреля 1988 года кровь была взята и из затылочной области. Три сегмента генов были клонированы (ген бетаглобина, ген X амелогенина и ген Y амелогенина (372). Однако Адлер отмечает, что недостаточно иметь изолированную ДНК: надо показать, откуда она происходит. На протяжении веков человеческие контакты с плащаницей были столь многочисленны, что риск загрязнения чрезвычайно велик. Это признает тот же Виктор Трион, сотрудничающий с Гарса-Вальдесом, а согласно Адлеру «вряд ли стоит удивляться тому, что церковные власти отказались признать значимость этой работы» (373).
Но есть кое-что, вселяющее еще большую тревогу: в двадцать пятом номере Международного обозрения по Туринской плащанице (Revue internationale du linceul de Turin) сообщается о статье, которая сначала была опубликована в мадридском «El Mondo», а потом (9–15 января 2003 года) — в «Courrier International». В статье сообщалось, что «многочисленные секты» хотя клонировать Иисуса. Особенно — как говорилось в статье — на это настроены участники проекта «Второе пришествие», разрабатываемого в протестантской конгрегации Беркли (Калифорния) (Berkeley Second Coming Project. Они хотят взять цельную клетку крови с плащаницы, выделить из нее образец ДНК и пересадить его в цитоплазму энуклеированной яйцеклетки, которая потом будет введена в матку девственницы. Таким образом, христианам больше не надо будет ждать второго пришествия Христа в конце времен: они получат его сейчас. Идея не только экстравагантная, но и нелепая, если вспомнить, что в любом случае у клонов сходства с их прототипом еще меньше, чем у настоящих близнецов между собой. Сам Гарса-Вальдес предостерегает от этих бредовых затей, подчеркивая, что десяток исследователей по всему миру уже имеют образцы крови с плащаницы!
Надо отметить, что исследования крови намечались и в совсем другом ракурсе: в связи с реставрацией надстройки над гробницей Христа в Храме Гроба Господня в Иерусалиме. Древние свидетельства сообщают о пятнах крови и ароматических веществах, следы которых можно было видеть на гробнице. Ян Вильсон предложил провести сравнительный анализ ДНК этих пятен и ДНК на плащанице. Обе реликвии подтверждают друг друга (374).
Недавно с такой же целью проводились другие исследования, нацеленные на то, чтобы через образцы ДНК доказать подлинность мощей св. Луки, хранящихся в Падуе и Праге (375).
Отпечатки ран и ушибов обладают удивительной анатомической точностью. Вот что об этом говорит профессор Роберт Баклин, судебно-медицинский эксперт из Лос-Анжелеса: «На этой фотографии раны показаны с такой ясностью и в таких деталях, что стало возможным судебно-медицинское исследование… На правой щеке — опухоль, приведшая к частичному закрытию правого глаза. На носу — смещение и, вероятно, перелом носового хряща. На конце носа — ушиб, возникший, наверное, в результате падения, когда нос вошел в соприкосновение с каким-то твердым предметом. На коже головы — несколько кровавых пятен, причем кровь одного из них стекла на лоб, образуя нечто вроде числа 3. Пятна имеются не только на лбу и макушке, но и на задней части кожи головы. Они были сделаны остроконечными предметами, которые, разрывая кожу, вызывали кровотечение» (376).
Исследование показало, что Христа бичевали особым бичом, к рукоятке которого были прикреплены несколько узких ремней с двумя свинцовыми или костяными шариками на конце каждого из них. Следы, оставленные на плащанице, в ультрафиолетовом излучении кажутся более четкими, и даже можно сосчитать количество нанесенных ударов: приблизительно сто двадцать.
Было отмечено, что следы от бича на лопатках испытали внешнее воздействие чего-то тяжелого. Вполне возможно, что это поперечина от креста, который приговоренный сам должен был нести до места казни.
Кроме того, выяснилось, что в кровоподтеках на левом колене, пятке и носу, распухшем и окровавленном, есть немного земли, смешанной с кровью, а это скорее всего говорит о падениях по пути на Голгофу.
Удалось установить, что сгустки крови на голове находятся как раз там, где проходят поврежденные сосуды. Как показывает исследование Хорста и Гезины Гюисманс, правый глаз Христа был проткнут: вероятно, одним из шипов «тернового венца», который на самом деле был настоящей каской (проткнут во время одного из падений Христа на его крестном пути) (377).
Кровь, истекшая из большой раны на лбу, по-видимому, вытекла до наступления смерти, а кровь из бока брызнула уже после нее. Рана в боку полностью соответствует размерам римского копья (48 мм на 15 мм). Удар поразил сердце, но через правый бок (что вполне естественно для римского солдата). В сражении левый бок солдаты защищали щитом, а правой рукой наносили удар. Уязвимым, незащищенным оставался правый бок, и поэтому римские солдаты обычно атаковали противника справа. Копье скользнуло над шестым ребром и вошло в межреберное пространство. Восстановив траекторию копья, доктор Пьер Барбе пришел к выводу, что оно, вероятно, вонзилось в перикард, полный серозной жидкости, и в правое предсердие, еще полное крови (отсюда истечение крови и воды, о котором пишет евангелист Иоанн). Если бы удар пришелся слева, он пронзил бы желудочки (здесь на трупе нет крови), и пролилась бы лишь вода.
Учитывая все сказанное, понимаешь досаду тех, кто заявляет, что удар копьем в сердце — всего лишь выдумка. Они считают, что «автор четвертого Евангелия» (который для них, разумеется, не является апостолом Иоанном) просто выдумал эту деталь, чтобы навести читателей на мысль, будто Христос своею смертью исполнил Писание, а точнее говоря, исполнил пророчество Захарии, сказавшего: «И они воззрят на него, которого пронзили» (Зах. 12: 10).
В 1968 году во время раскопок впервые был обнаружен скелет распятого человека. Речь идет о молодом мужчине, казненном во время первой иудейской войны, приблизительно в 70-м году. Мы даже знаем его имя: Иегоханан. Внимательно изучив кости распятого, доктор Нику Хаас из Иерусалимского университета смог определить, как именно он был пригвожден ко кресту. Стало ясно, что гвозди, вбитые в руки, были вбиты в запястья. Об этом свидетельствуют следы трения на лучевой кости, рядом с запястьем. Впрочем, доктор Барбе предполагал это еще в 1930 году. Пронзив запястье в том месте, которое называется «пространством Дестота», гвоздь задел нерв, который автоматически дает команду большому пальцу прижаться к ладони. Вот почему на Туринской плащанице мы не видим больших пальцев (378).
Однако то, что кажется несомненным в случае с Иегохананом, не обязательно совпадает с тем, что касается Христа. На последнем международном научном конгрессе по Туринской плащанице, проходившем в этом же городе 5–7 июня 1998 года, один из его участников отметил, что обычно большие пальцы (если человек не собирается что-то брать рукой) находятся за указательными, и потому вполне естественно, что они не видны на плащанице. Другой участник заявил, что гвоздь вполне мог войти в лучевую кость, не вызвав разрыва руки под весом тела. В недавних исследованиях тоже говорится нечто похожее, и потому надо признать, что пока не ясно, куда именно вбивались гвозди: в ладонь или в запястье.
Кроме того выяснили, где именно должен был пройти гвоздь, который пронзил обе ноги на кресте. У Иегоханана обе ноги были пронзены гвоздем в области пяток. Это известно потому, что кости еще держатся на гвозде. Но у Христа (как, конечно же, и у многих других) ноги были наложены одна на другую «в подошвенном изгибе, т. е. находились в том положении, которое принимают танцовщицы, чтобы ходить на пуантах». В таком положении появляется проход, который легко позволяет гвоздю пройти, не ломая костей (379), и тем самым в буквальном смысле сбывается пророчество, о котором Иоанн упоминает в своем Евангелии: «Кость его да не сокрушится» (Ин. 19:36).
В результате очень серьезных исследований, проведенных профессорами Туринского университета Байма Болоне и Нелло Балоссино, стало ясно, что во время погребения Христа на его глаза были положены римские монеты. На обычных фотографиях их почти не видно, но они отчетливо видны на объемных снимках, сделанных Джоном Джексоном при помощи видеокодека VP 8 (NASA). Впрочем, в их наличии нет ничего удивительного: здесь мы имеем дел с обычаем, широко засвидетельствованным различными археологическими находками, и его смысл, наверное, в том, чтобы веки мертвеца оставались закрытыми. Говорят, что в России так делают и по сей день (380).
После этого первого открытия некоторые исследователи даже заявили, что смогли определить, о каких монетах идет речь. Фрэнсис Филас из Чикагского университета Лойолы полагает, что монета на правом глазу — это дилептон, отчеканенный с именем императора Тиберия во время правления Понтия Пилата в 29–32 годах. Изображение довольно четкое, и даже видна опечатка: буква С вместо К в слове «кесарь». Потом археологи нашли две других похожих монеты с той же опечаткой. Используя технику наложения в поляризованном свете, Алан Вангер обнаружил семьдесят четыре точки соответствия между одной из этих монет и изображением на правом глазу Христа, тогда как для определения отпечатка пальцев достаточно лишь четырнадцати совпадений.
Что касается левого глаза, то здесь он же обнаружил семьдесят три точки соответствия с другой монетой, отчеканенной лишь в 29 году в честь Юлии, матери Тиберия.
Уже упоминавшиеся Байма Болоне и Нелло Балоссино обнаружили на левой брови небольшую монету шестнадцатого года царствования Тиберия, т. е. 29–30 год (381).
Другие исследования подтвердили эти находки. Уже существуют проекты, которые должны лучше определить, что же мы имеем на негативах (382). Совпадение датировок монет с предполагаемым временем смерти Христа уже является принципиальным хронологическим моментом, а их палестинское происхождение («при Понтийском Пилате») подтверждает и место. Надо отметить и другой важный момент: металл не мог так же реагировать на ткань, как клетки Христова тела, и потому любая попытка объяснить формирование изображения естественным отпечатком тела кажется несостоятельной. Более вероятной представляется гипотеза, согласно которой ткань пожелтела в результате какого-то излучения (383).
Здесь, пожалуй, речь пойдет о совсем недавнем открытии. Впервые предположение о том, что плащаница имеет какие-то надписи, появилось в восьмидесятые годы. На лице и вокруг лица распятого были замечены какие-то знаки. Впервые это обнаружили благодаря увеличенному контрастному фотокопированию, но сегодня цифровой метод позволяет пойти еще дальше.
Первым, наверное, следы от букв заметил итальянец Пьетро Уголотти, а отец Альдо Марастони из Миланского католического университета подтвердил это открытие. Исследования, проведенные позднее, не подтвердили наличие некоторых надписей, но позже стало ясно, что причиной тому могло быть качество негативов, потому что при таком фотографировании очень большую роль играет уровень выбранного контраста. Зато сегодня вполне подтверждено наличие других, уже обнаруженных надписей, а спустя какое-то время были найдены еще одни, которые присоединили к первым. Все это было достигнуто благодаря замечательной работе Андре Мариона и Анн-Лор Кураж, которые начиная с 1994 года вели исследования в Институте оптики города Орсе (384).
Например, на левой стороне лица (т. е. на правой стороне изображения) можно прочитать заглавные буквы INNECE, которые можно истолковать как сокращение фразы IN NECEN IBIS, принятое в разговорном языке. Фактически эта надпись воспроизводит вынесенный приговор: «Ты пойдешь на смерть». Однако если такое прочтение вполне возможно, то сам характер письма не позволят сказать ничего определенного.
На той же стороне несколько букв как будто образуют слово «назареянин» — в латинской или греческой версии (большинство букв в обоих алфавитах похожи).
Были обнаружены и другие буквы, но латинские перемешаны с греческими, заглавные с прописными — и потому расшифровать их затруднительно. Тем не менее можно различить слово «ESOU», которое здесь я передаю латинскими буквами и которое вполне соответствует слову «IESOUS».
Надписи на плащанице сделаны не художником (как думали поначалу), даже если в их основе и могла быть живопись. На полотне мы имеем лишь отпечаток надписей, сформированный пожелтением, похожим на то, которое имеет изображение тела, но отличным по степени интенсивности. Некоторые из этих букв, поначалу обнаруженные с помощью микроденситометра, впоследствии можно было различить даже невооруженным глазом.
Отметим, что на фотографических позитивах надписи написаны справа налево, тогда как на негативах они появляются в нормальном направлении. Сначала можно было предположить, что причина этих надписей скрывалась поверх уже положенной плащаницы, т. е. на той стороне, которую мы не видим с тех пор, как была подшита подкладка. Но недавно эта подкладка была расшита, обратную сторону плащаницы можно было сфотографировать, и стало ясно, что на ней нет ни отпечатка тела, ни надписей (385). Следовательно, надписи были просто помещены на плащаницу, а не нарисованы на ней. Этим, наверное, объясняется и тот факт, почему их следы едва различимы. Другое, более странное объяснение сводится к тому, что они были написаны в еврейской манере письма, хотя греческими и латинскими буквами. Наконец, они могли быть отпечатком надписей, сделанных в обычном направлении на опоре, находившейся под плащаницей, например, на рамке, о которой мы уже говорили и которая, вероятно, обрамляла лицо Христа.
Остается узнать, кем и при каких обстоятельствах они были сделаны. Некоторые исследователи увидели в этом работу римского «судебного исполнителя», который должен был наложить печати, однако пока речь идет только о гипотезах. Может быть, обнаружатся и другие надписи, и надо посмотреть, не являются ли они более четкими с другой стороны плащаницы и т. д. Поиски в этой области только начались.
Попытки объяснения
Признаться, мне немного жаль тратить время и бумагу, чтобы опровергнуть измышления, о которых я собираюсь рассказать, но, к сожалению, всегда есть доверчивые читатели, которых смутят такие выдумки. Это немного похоже на все те «истинные жизнеописания» Христа, которые появляются в результате медиумических сеансов, путешествий за пределы собственного физического тела к так называемым «хроникам Акаши», в результате «автоматического письма» — одним словом, всех тех явлений, которые действительно существуют, но которыми легко злоупотребляют всевозможные шарлатаны и всяческие ясновидцы. Значит, об этом надо сказать хотя бы два слова.
Время от времени озвучивается одна особенно смешная гипотеза, а именно мысль о том, что Туринская плащаница — не что иное, как произведение Леонардо да Винчи. Эта глупость существует в нескольких вариантах. С точки зрения одного «искусствоведа», участвовавшего в исследовательской комиссии 1976 года, странности изображения на плащанице объясняются художественным приемом «sfumato», который, как известно, очень любил Леонардо и суть которого заключается в растушевке всех контуров (386). Линн Пикнет и Клайв Принс считают, что Леонардо уже в свою эпоху открыл принцип фотографии и использовал его в Туринской плащанице, оставив нам не лик Христа, а свой автопортрет (387). Однако для всех этих гипотез существует одно затруднение: о плащанице знали уже в 1389 году (когда ее впервые стали показывать верующим), а Леонардо да Винчи родился только в 1452 году. Следовательно, надо выдумать историю с подменой, которую не заметили, а значит, надо признать, что плащаница, которую сегодня почитают в Турине, — не та, которую когда-то показывали в деревне Лире! По существу, нет совершенно никаких оснований отстаивать эту гипотезу, но как же можно сомневаться, что создателем плащаницы был Леонардо, если в сеансе «автоматического письма», устроенного Линн Пикнет, он сам сообщил ей об этом, да еще и подписался — «Леонардо»?!
Есть еще одна проблема: если это действительно дело рук Леонардо, то как объяснить наличие пыльцы на плащанице, а также отпечатков растений, монет на глазах, сгустков крови и т. д.? Получается, что тогда Леонардо обнаружил и маленькие отверстия в форме буквы L в уже упоминавшемся нами «молитвенном кодексе» и понял всю их важность. Главный недостаток всех этих объяснений в том, что они частичны и не учитывают всей полноты выявленных особенностей плащаницы.
А теперь вкратце приведем несколько особенно забавных примеров, к которым мы обратились только ради того, чтобы показать, что не стоит слепо верить какому-нибудь очередному «исследователю». Уже давно известна гипотеза профессора Броха, который считает, что изображение на плащанице — это просто отпечаток, появившийся в результате наложения полотна на рисованный барельеф. Особенно «смачный» вариант этой гипотезы разрабатывает некто Маккроун, которого иногда называют большим американским специалистом по плащанице. Он считает, что опечаток возник от живого человека, обрызганного охрой. Добавим, что Маккроун уже осрамился, когда карту канадского побережья, датированную приблизительно 1440 годом, т. е. задолго до путешествия Христофора Колумба, он сам датировал как подделку XX века и к тому же настаивал на справедливости этой датировки. Есть и такие, кто считает, что Туринская плащаница — это всего лишь простыня, появившаяся во время эпидемии чумы (389). Другие утверждают (разумеется, ссылаясь на некое абсолютно подлинное свидетельство какой-то внеземной цивилизации), что следы крови на плащанице говорят лишь об одном: на самом деле Христос не был мертвым, но переполошившийся Ватикан поспешил заменить настоящую плащаницу на копию. Третьи отмечают, что очертания кровяного пятна, возникшего после удара копья, в точности соответствует профилю Людовика XVI, а четвертые вдруг обнаружили, что прожженные места на плащанице и сделанные заплатки поразительно напоминают сатанинские личины! (390). Сразу видно, какие выводы из всего этого можно сделать.
Прежде чем перейти к рассмотрению серьезных гипотез формирования Туринского изображения, отметим, что в мире есть несколько редчайших примеров, очень похожих на Туринскую плащаницу.
В конце XIX века, ведя раскопки в Египте, археологи обнаружили в гробнице Антиноя льняное полотно, покрывающее лицо женщины, умершей две тысячи лет назад. На этом полотне сохранился очень четкий отпечаток ее лица, и было решено, что он, наверное, появился в результате воздействия на полотно ароматизирующих веществ.
О трех других весьма необычных случаях сообщает Артур Лот. В 1871–1872 годах в Булене (департамент Эндр) после смерти молодой женщины на подушке остался бледно-розовый отпечаток ее лица. 12 июня 1902 года об этом случае было напечатано в «Journal des débats».
В 1869 году во время эпидемии желтой лихорадки, разразившейся на острове Тринидад, умер молодой ирландский миссионер. На следующий день его похоронили, а вернувшись с кладбища и войдя в его комнату, чтобы сжечь его постельные принадлежности, обнаружили «цветной отпечаток его тела на простыне, где он лежал мертвым. Это, разумеется, был лишь силуэт человека, потому что умерший лежал на спине».
В феврале 1871 года прусские солдаты расстреляли одного приходского священника, а гроб с трупом положили в братскую могилу. Через пять месяцев, когда гроб раскопали, чтобы воздать павшему подобающие почести, на внутренней стороне его крышки обнаружили «основные черты лица покойного».
Добавим к этим примерам еще один, столь же необычный: мы имеем в виду Шарбеля Махлуфа, знаменитого монаха с Ливанских гор. После его смерти на погребальной ткани запечатлелось его лицо, хотя надо отметить, что сохранившийся отпечаток далеко не такой четкий, какой мы имеем на Туринской плащанице (392).
И, наконец, подчеркнем, что ни в одном из приведенных примеров нет той совокупности необычных явлений, которую можно наблюдать на плащанице.
Сразу подчеркнем: чтобы быть объективным и непредвзятым в своем стремлении объяснить тайну плащаницы, необходимо учитывать не только изображение тела, но и изображение монет, а также механизм появления следов крови (появились ли они в результате одного и того же процесса или какого-то другого, в один и тот же момент или потом). Однако на самом деле все до сих пор предлагавшиеся объяснения касаются только формирования самого изображения, и потому я вынужден ограничиться только этой проблемой, подчеркивая, что пока ни одно из объяснений не кажется удовлетворительным.
Кроме того, я должен предупредить читателя, что приведу лишь несколько попыток объяснения. Все исследователи признают, что Туринская плащаница — самый исследуемый археологический объект в мире. Число попыток объяснить тайну этого полотна просто невероятно. Количество наблюдений, громоздящиеся друг на друга гипотезы, конкретные попытки конкретных проверок — все это очень впечатляет, и понятно, что из всего этого изобилия здесь я мог обратиться только к некоторым примерам.
Однако во всех этих попытках мне особенно интересно, что все ученые, исследовавшие плащаницу, чувствуют, что находятся перед какой-то тайной. Не исключено, что однажды мы, наконец, поймем, как это изображение сформировалось и даже каким образом на нем оказалась кровь, но даже тогда мы не перестанем удивляться тому редчайшему стечению обстоятельств, которое позволило, чтобы это произошло в одно и то же время с одним и тем же предметом. Плащаница все равно останется абсолютно уникальным, необычайным знамением, подлинным «чудом» в истинном смысле этого слова.
Это гипотеза уже довольно стара, имеет несколько вариантов, а суть ее в том, что формирование изображения было вызвано аммиачными испарениями из мочевины, содержавшейся в крови и поте, а также из ароматической мирры, алоэ и т. д. Первое возражение заключается в том, что такое испарение распространялось бы по всем направлениям, а изображение на плащанице предполагает ортогональную проекцию. Кроме того, при таком испарении изображение было бы в одних местах более четким, в других расплывчатым, в то время как мы имеем совершенно однородный образ. Вдобавок дорсальное изображение было бы четче фронтального, чего на самом деле нет, да и вообще изображение должно было бы быть гораздо менее четким. Наконец, изображение, сформированное таким образом, наверняка пропитало бы ткань.
Согласно этой версии речь идет о том, что плащаницу наложили на разогретый металл, что и вызвало следы ожога на ткани (это легко достигается разогретым утюгом). Однако если эти следы рассматривать в темноте в направлении источника света, то видно, что от них исходит розовое свечение: это верно, если мы имеем в виду те места плащаницы, которые пострадали во время пожара в Шамбери в 1532 году, но неверно по отношению к самому изображению (393). Добавим, что все попытки получить изображение через соприкосновение ткани с каким-нибудь рельефным предметом приводят к возникновению сильных искажений.
В 1932 году два французских исследователя, наложив льняную ткань на потную кожу человека, заметили, что по прошествии, по меньшей мере, трех лет начиналось потемнение, вполне сравнимое с тем, которое привело к формированию изображения на плащанице.
В 1942 году профессор Волкрингер опубликовал результаты собственных исследований, начатых в 1937 году. В них он пытался показать, что отпечатки на плащанице могли возникнуть в силу природных процессов. Он исследовал старые гербарии, датированные 1840-м, 1836-м и даже 1650-м годами (этот последний находится в Музее истории природы). Имеющиеся в них отпечатки содержат те же характеристики, что и отпечатки на плащанице: никаких красящих веществ, смутное очертание и в то же время большая точность деталей; фотографический негатив воспроизводит растение в позитиве; имеется возможность воссоздать рельефное изображение на компьютере; стойкость к воздействию теплоты и всех растворителей, отсутствие свечения в ультрафиолете (как и в случае с изображением на плащанице). Он даже обнаружил, что контакт с растением не обязательно должен быть долгим: растение можно убрать очень быстро, но изображение все равно постепенно начнет формироваться. Окисление, едва начавшись от контакта с кожей, потом продолжается самостоятельно, и эта особенность снимает возражение, которое годами выдвигается против данной гипотезы. Бернар Рибай помещал растения не между листами бумаги, а между двумя льняными полотнами. В обоих случаях речь идет о клетчатке. Отпечатки начинают появляться, но не так быстро, как на бумаге (394). В 1981 году Самуэль Пелликори, сотрудник Исследовательского центра Санта-Барбара (Santa Barbara Research Center), продолжил анализ в этом же направлении, ускоряя процесс старения с помощью специальной печи, предназначенной для искусственного старения тканей, а также деревянных и прочих изделий. Результаты подтвердили данную гипотезу, и для археолога Марии Сильято они стали простым и окончательным объяснением тайны плащаницы. Она постоянно высмеивает все другие гипотезы и особенно те, в которых говорится о чуде (395).
Однако, как отмечает доктор Жан Сола (правда, не имея в виду именно эту гипотезу), «в запасниках музеев хранится много старых тканей, которых не показывает публике, поскольку они интересны только специалистам. Это длинные куски материи, которые могут иметь какие-то грязные отметины, неясные очертания, следы гниения, сукровицы или крови — как на перевязочных материалах. Но ни на одном из них нет фронтального и дорсального изображения человека как на плащанице» (396). Можно ли сделать вывод, что все эти ткани не льняные? И не лучше ли согласиться, что, даже если бы и выявили механизм формирования образа на Туринской плащанице, все равно надо было бы признать, что этот механизм функционирует так точно, что здесь вполне можно говорить о некоем знамении?
Есть немало исследователей, для которых эта гипотеза не кажется убедительной. Изображение на плащанице находится на самой поверхности ткани, тогда как отпечатки растений проникают до подложки. Кроме того, мы видели, что на плащанице на один квадратный сантиметр приходится огромное количество желтых волоконец, которые создают впечатление более или менее окрашенных участков (что и позволяет глазу разглядеть изображение). Ничего такого нельзя сказать об отпечатках из гербариев. Кроме того, рельеф этих растений, сдавленных двумя листами, не имеет ничего общего с рельефом тела. Если, как считает Мария Сильято, сама плащаница находилась на ложе из ароматических растений, пересыпанных солью, и к тому же была покрыта, то, конечно, прилегание плащаницы к телу объясняется немного лучше, что она и пытается показать. Но даже там, где имеется изображение, расстояние от плащаницы до тела порой, по-видимому, достигало четырех сантиметров (397). Это особенно верно по отношению к лицу, если оно на самом деле было обрамлено дощечками для фиксации положения (что сегодня кажется вполне вероятным) (398). И тем не менее окрашивание лица гораздо четче, чем тела. Кроме того, с такой гипотезой никак не увязываются отпечатки монет: ведь они должны были бы действовать как своего рода ширма и оставить только белые круги.
Эта гипотеза тоже не нова, и у нее есть много вариантов. Среди самых убедительных — опыты, которые проводит Себастьяно Роданте (399). Этот исследователь использовал фотографию негативного изображения лица на плащанице (которое производило впечатление позитива). С помощью небольших отверстий он определил светлые участки, соответствующие тем частям, которые были в прямом контакте с плащаницей, а затем наложил это фото (таким образом перфорированное) на льняную ткань, пропитанную водным раствором алоэ и мирры, и все выставил на солнечный свет. В результате он действительно получил негативное изображение на льняном полотне — точно такое же, какое мы имеем на плащанице. Однако если принимать эту гипотезу, тогда надо подчеркнуть, что причиной появления изображения в гробнице был не солнечный свет. Напрашивается мысль о том, что именно Христово тело, преобразившись в свет в момент воскресения, и запечатлело свое собственное изображение на плащанице, в которую было завернуто.
Главное, на что остается ответить, — почему эта проекция была только вертикальной и одинаковой вниз и вверх.
Решение этой проблемы недавно предложил Сергей Муравьев (400). С его точки зрения, изображение сформировалось не в гробнице после погребения, а до него, т. е. в результате солнечного света. Что касается фронтального и дорсального аспектов, то они сформировались не сразу, а один за другим (этим же объясняется и тот факт, что они не совпадают целиком и полностью). Благодаря тщательному исследованию стало ясно, что на фронтальном и дорсальном изображении положение тела не было одним и тем же. Своими лучами солнце пронизало плащаницу (известно, что она просвечивается при направленных на нее прожекторах). Часть этого света отразилась на внутренней стороне плащаницы, которая отреагировала как фоточувствительная пленка (поскольку благодаря мирре и особенно алоэ плащаница уже была подготовлена к такой реакции).
Слабость этой гипотезы в том, что она не подтверждается никакими документами, никаким известным нам еврейским обычаем. Почему апостолы решили выставить на солнце тело, завернутое в плащаницу, и спустя какое-то время перевернули его? И разве не смешались бы следы крови во время такого переворачивания?
Другие исследователи склонны говорить о некоем взрыве энергии, исходившей из самого тела уже в гробнице (например, так считает доктор Роданте, пытающийся объяснить, почему излучение происходило только в вертикальном направлении). Сходной точки зрения придерживается и отец Жан-Батист Ринодо. Он тоже считает, что фронтальный и дорсальный виды сформировались один за другим. «Гробница, „высеченная в скале“, во время грозы могла вести себя как электрический конденсатор. Между полом и потолком могло возникнуть электрическое поле порядка 30 000 вольт на квадратный сантиметр, что во время излучения протонов направило бы их вверх, способствуя формированию вентрального изображения». В своей статье он описывает механизм инверсии магнитного поля, позволившего сформироваться дорсальному изображению. Остается, продолжает отец Ринодо, решить «вопрос о происхождении энергии, создавшей такой феномен». Сам он подчеркивает, что она не могла исходить от трупа как такового, и, значит, тут вмешалась какая-то другая сила.
Эта энергия вызвала распад ядер дейтерия, содержавшихся в теле, высвободив протоны, сформировавшие изображение, и нейтроны, обогатившие ткань углеводородом (401). Эта гипотеза в какой-то мере уже нашла свое подтверждение. Протоны вполне могли вызвать упоминавшееся нами пожелтение, а нейтроны обогатить ткань углеводородом.
Тем не менее и эта гипотеза сталкивается со многими трудностями. Отец Ринодо меняет схемы своих рассуждений в зависимости от возражений, которые ему предъявляют другие исследователи, а профессор Эберхард Линднер тоже склонен считать, что изображение на плащанице было вызвано излучением, но он полагает, что это были электроны (402).
Если нам хочется думать, что тело исчезло, преобразовавшись в сгусток энергии, то здесь не мешает прислушаться к специалистам в области атомной физики, а они говорят, что такая энергия была бы равносильной бомбе, способной уничтожить весь Иерусалим!
Все варианты гипотезы, согласно которой изображение на плащанице сформировалось в результате излучения, исходят из якобы очевидного постулата: это излучение шло вертикально. Однако некоторые исследователи отмечают, что нельзя говорить об одном лишь вертикальном излучении. Например, Патрик Хамон полагает, что отсутствие бокового изображения можно объяснить наличием тех досок, которые, вероятно, сжимали тело, чтобы оно лучше держалось в своем достаточно искусственном положении. Кроме того, есть гипотеза, что положение головы удерживалось специальной деревянной рамкой и на голову был надет убор, имевший подбородник. Некоторые боковые участки тоже не спроецировались, потому что были укрыты плитками ароматических веществ, плотно прижатых к телу. Вдобавок надо отметить, что если бы излучение шло строго вертикально, некоторые искажения в деталях изображения не возникли бы. К тому же нельзя не учитывать того факта, что следы крови часто смещены по отношению к ранам, которые были их причиной.
В таком случае надо думать, что изображение возникло в результате простого контакта тела с плащаницей, которая заранее (согласно древнему ритуалу) была пропитана водой, смешанной с пеплом рыжей телицы (403). Согласно этой гипотезе два изображения сформировались в одно и то же время.
Однако ничто не доказывает, что апостолы использовали эти древние ритуалы и что такая процедура могла привести к формированию четкого изображения. Автор этой теории занимается весьма тщательной и подробной реконструкцией того, что во многом оказывается совершенно необоснованным. Например, он обращает внимание на одну деталь, которая, однако, вступает в противоречие с данными других исследований. Речь идет о полосе материи вдоль плащаницы, которая, на первый взгляд, была отрезана, а потом снова пришита. Теперь мы знаем, что ничего такого нет, даже если на этом месте на самом деле есть шов (405).
Однако в данном случае меня прежде всего интересует тот факт, что в этой теории есть нечто общее с уже упоминавшимся эффектом гербария или с тем процессом, в результате которого могло появиться нечто странное, о чем я говорил в начале.
Если изображение сформировалось не в результате строго вертикальной проекции, тогда точка зрения доктора Роданте, а также отца Ринодо и профессора Линднера становится более правдоподобной.
Начиная с 1999 года проводились сотни новых исследований, направленных на формирование какой-нибудь новой гипотезы. Как известно в Евангелии от Матфея сообщается о двух землетрясениях: одно произошло в момент смерти Христа, другое — тогда, когда женщины пришли к гробнице. Исследователи приступили к изучению сейсмически опасной зоны, находящейся в районе восточного Пьемонта. На льняной ткани поместили определенные предметы, причем два полотна материи были зажаты между двумя гнейсовыми плитами, параллельными почве, и все это было заперто в скалистой впадине, отчасти имеющей ферромагнитные свойства. Надо сказать, что некоторые изображения действительно сформировались в результате ортогональной проекции на два полотна ткани, но только при том условии, если они были пропитаны алоэ. Изображения были более четкими, если мирру не добавляли. Они имели три измерения, как и изображение на плащанице, а сформировались во время подземных толчков или даже за два-три дня до них. Четкость изображений зависела от их расстояния до льняной ткани (406). Если верить св. Матфею, то изображение на плащанице сформировалось в период между двумя толчками. И мне кажется, что это и способствовало формированию двух отпечатков.
Предварительный вывод
Конечно, мы никогда не получим абсолютного, непреложного доказательства подлинности плащаницы. Как говорят некоторые исследователи, даже если мы найдем в ней рукопись самого Понтия Пилата, подтверждающую, что это на самом деле Христова плащаница, мы все равно можем сомневаться в подлинности этой рукописи, а значит, и плащаницы.
Но можно и по-другому подойти к проблеме, поставив вопрос так: «Возможно ли, что эта ткань — не плащаница Христа?». Несколько ученых-статистиков, решили просчитать такую вероятность. Они, конечно же, исходили из всего того, что уже известно о плащанице, и потому их расчеты предполагали несколько этапов. Они, например, подсчитали, какова возможность того, что в эту ткань (при всем том, что мы о ней знаем) не заворачивали мертвого человека. Затем они подсчитали вероятность того, что в данном случае речь не идет о распятом человеке, а потом — вероятность того, что терновый венец был надет на какого-то другого распятого; что кто-то другой с терновым венцом на голове после смерти получил удар копьем и т. д.
Конечно, оценки, в зависимости от принятых критериев, могут сильно меняться: они дают лишь порядок величины, но каждый раз эти ученые приходили к совершенно астрономическим цифрам. В начале этого века профессор и агностик Ив Делаж пришел к такому выводу: вероятность того, что Туринская плащаница не принадлежала Христу, не составляет даже единицы на десять миллиардов. Спустя некоторое время, когда мы знали о плащанице уже гораздо больше, Бруно Барберис, профессор математики из Туринского университета, заявил, что такая вероятность составляет лишь единицу на двести миллиардов, а Джулио Фанти, преподаватель из университета Падуи, утверждает, что она равна единице на десять со ста нулями (407).
Церковные люди довольно часто смущаются, говоря о том, что они верят в подлинность плащаницы. Нередко им кажется, будто они должны извиниться за это: раз уж они «верующие», значит, надо верить и в плащаницу. К счастью, в отличие от них многие исследователи не спешат извиняться: они гораздо квалифицирован-нее, чем, например, я, потому что у них, в отличие от меня, научная подготовка, и мне кажется, что здесь они правы. В плащанице содержится достаточно информации, чтобы она сама могла доказать любому честному исследователю (независимо от того, верующий он или нет), что она скорее всего была погребальными пеленами Христа. Признание ее подлинности — проблема строго научная, и она практически уже решена.
Остается объяснить, как тело вышло из плащаницы. Мы знаем, что в ней оно находилось недолго: от тридцати шести до сорока часов. Если меньше, тогда, наверное, не появились бы пятна крови, а если больше, тогда появились бы первые следы гниения. И напомним еще раз: если бы кто-то попытался отделить тело от плащаницы, на ней появились бы следы оторвавшихся волоконец, а сохранившиеся сгустки крови просто потрескались бы и лопнули. На самом деле ничего такого нет. Тело недолго находилось в плащанице, а потом таинственным образом исчезло: растворилось, испарилось, преобразилось в чистую энергию или претерпело какие-либо другие изменения, но без разрушительного взрыва. Все, что говорит нам наука, в точности соответствует евангельскому повествованию и особенно тому, о чем сообщает св. Иоанн (Ин. 20: 6–7), рассказывая, как Петр и он сам на третий день утром, т. е. в воскресенье, пришли к гробнице.
«Петр видит одни лежащие пелены, одну плащаницу и плат, который был на голове Иисуса, не лежащий вместе с пеленами, но особо свитый на том же месте». Этот перевод, заимствованный мною из недавнего исследования (408), немного проясняет текст, но, как мне кажется, не передает его полностью. Греческий глагол «keimai» предполагает нечто растянутое, покоящееся, будучи оставленным. Плащаница больше не наполнена телом, она не повторяет его форму, в ней нет выпуклостей и округлостей: она просто лежит плашмя. Что касается «плата», который прежде был «на голове Иисуса» (но не на лице), то он в силу своей формы не мог быть так же разглажен и потому был «свитым».
Существуют и другие настоящие реликвии, о которых мы еще не говорили и которые только усиливают впечатление от поиска следов, издавна уготованных нам самим Богом, — уготованных для того, чтобы однажды в нужное время наша наука и техника сказали свое последнее слово, а пока они помогают нам шаг за шагом разгадывать Божий замысел.
Сударий из Овьедо
Недавние открытия в исследовании Туринской плащаницы оживили интерес к другим реликвиям, тоже связанным с крестными страданиями Иисуса Христа, и здесь одной из самых важных является, конечно же, платок («сударий») из испанского города Овьедо. Здесь слово «сударий» на самом деле подходит: он немного напоминает сегодняшний платок. Им пользовались для того, чтобы вытирать или мыть лицо, а кроме того обычно таким платком закрывали лицо умершего (например, лицо Лазаря, см. Ин. 11:44). Считается, что сударий из Овьедо — это тот самый платок, которым покрыли лицо Христа, но вряд ли это был тот «сударий», о котором говорит св. Иоанн (и который находился в гробнице). Некоторые считают, что «сударий», о котором говорится в Евангелии, лучше было бы перевести «подбородником» или даже «головотяжем». Вполне возможно, что ткань, хранящаяся в Овьедо, закрывала лицо Христа, но лишь недолгое время: с момента снятия его с креста и до положения в гробницу. Известно, что обычай закрывать лицо умершего мог сильно варьироваться: иногда лицо человека, подвергавшегося казни, закрывали уже в момент его пригвождения ко кресту, иногда — когда он уже висел на нем, а порой только после его смерти.
Самый первый международный научный конгресс по проблеме судария состоялся лишь в 1994 году в городе Овьедо (29–31 октября). В его работе приняли участи сто сорок семь человек из различных стран и первые результаты сразу оказались очень важными (409).
Сударий представляет собой льняное полотно 84 на 53 сантиметра, и его нити по своему строению идентичны нитям плащаницы, равно как и толщина волокон. Они сплетены вручную так называемым Z-образным скручиванием, но тканье имеет прямой угол, и в этом его отличие от плащаницы.
Сейчас сударий пришит к белому полотну как своей основе, без какой-либо защиты. Все это находится в серебряном ларце.
Первое впечатление оказывается достаточно разочаровывающим — несмотря на исторические доводы и просто благочестивые чувства. Смотреть практически не на что: никакого лица Христа не видно, а видны только несколько пятен крови, и только возможности современной науки заставляют увидеть в них нечто важное.
Для точности исследования фотографический снимок обратной стороны судария был разделен на квадраты: сорок два квадрата один за другим в длину и последовательные линии от А до Z в ширину. По краям на два сантиметра в ширину были сделаны небольшие отверстия. Еще задолго до того как ткань была пришита на подложку, она имела в себе серебряные гвозди.
Особую важность для исследования имеют складки. Главная складка соответствует центральной оси, хотя она немного сдвинута, и в результате одна сторона немного несимметрична по отношению к другой, а значит, некоторые пятна, находясь на самом краю более длинной стороны, не появляются на другой. Но есть также много других складок, распложенных по другим линиям. Одни горизонтальны, другие расположены по диагонали, и этим объясняется тот факт, что в одних местах мы имеем группы симметричных пятен, а в других некоторые пятна не имеют своего симметричного соответствия. Наконец (как будто для того, чтобы все усложнить), некоторые складки не соответствуют времени самого события, а относятся к позднейшей истории существования судария (410).
Уже сделано множество фотографий этого полотна: в обычном свете, в инфракрасном, в ультрафиолетовом, в боковом и т. д. Полученные изображения стали предметом электронного, динамического и прочих видов анализа. Чтобы показать масштаб этой работы, скажу, что только 24 мая 1985 года было сделано сто восемьдесят снимков в обычном свете и сто сорок четыре — в инфракрасном (411).
Одной из важных особенностей этой ткани является то, что ее история достаточно хорошо известна, причем начиная с довольно далекой даты. Тем не менее, как это всегда бывает, самые первые, принципиально важные годы ее существования имеют меньше всего свидетельств. Нам придется удовольствоваться достаточно древними текстами, которые, однако, не так точны, как нам хотелось бы, т. е. не являют собой нотариальных актов.
Тем не менее согласно преданию (412), в основном записанному Пелагием (который в XII веке был епископом города Овьедо), в первые годы христианства апостолы хранили в кедровом ларце, или священном ковчеге (Arca Santa) некоторое количество реликвий, оставшихся от Христа и Девы Марии. Перед вторжением в Палестину персидского царя Хосрова II (614 год) священник Филипп перевез ковчег в Александрию, но когда персы вторглись в Африку, реликвии были отправлены на север, перебрались через Гибралтарский пролив и добрались до Картахены, где их принял епископ Фульгенций, вскоре передавший их Севильскому епископу Леандру. Его преемник, св. Исидор Севильский, хорошо известен историкам.
Поскольку самое первое свидетельство о сударии восходит всего лишь к XII веку, сомнение в возможности полного воссоздания его истории вполне законно. Однако в XVIII веке были обнаружены письма св. Браулио, епископа Сарагосы и друга Исидора. В одном из них, датированном 620–650 годами, автор намекает на существование «плащаницы, в которую было завернуто тело Христа». Именно в это время святой ковчег прибыл в Севилью, а св. Ильдефонс, ученик св. Исидора, ставший епископом Толедским, увез ларец с реликвиями, чтобы спрятать его в столице испано-визиготского царства. Присутствие ковчега в этом городе свидетельствуется VII веком.
В первой половине VIII века, опять спасаясь от мусульманского нашествия, ковчег переместился на север, в Астурию (согласно свидетельствам он прибыл туда между 812 и 842 годами). За это время кедровый ковчег был заменен на дубовый, но, к сожалению, мы не имеем никаких следов описи содержимого, которая могла быть сделана по этому случаю. Ларец оставался закрытым в течение нескольких веков: к нему относились с безмерным почтением, но не открывали. Тем не менее мы располагаем целым рядом текстов, относящихся к реликвиям и их хранителям (это 847, 906, 908, 1006, 1044, 1056 и 1128 годы) (414), а перед последним свидетельством (1128 год) произошло одно важное событие.
В 1075 году в Овьедо прибывает король Альфонс VI, и по этому случаю ковчег открывают и составляют опись его содержимого. Король повелевает обить ковчег серебром. На крышке ковчега отчеканена дата завершения этой работы — 1113 год (а также имеется список реликвий, среди которых упоминается «святой сударий Господа нашего Иисуса Христа»).
Потом было сделано еще несколько «инвентаризаций», списки которых мы имеем (и особенно той, которая была совершена в конце XVI века по повелению Овьедского епископа). Текст 1765 года ясно показывает, что для короля преемственность в существовании судария из Овьедо не вызывала никаких сомнений. Паломники, шедшие в Сантьяго-де-Компостелла, обычно делали небольшой «крюк», переходили Кантабрийские горы, чтобы почтить сударий, хранившийся в соборе Сан-Сальвадор города Овьедо. Сложилась даже пословица, из которой видно, какое значение имел сударий:
«Кто идет в Сантьяго, но не в Сальвадор,
Тот чтит слугу и пренебрегает Господом» (415).
Сегодня сударий хранится в ризнице собора. Для почитания его выставляют только в святую пятницу и в праздник Святого Креста.
Можно было бы сомневаться в достоверности тех редких документов, которыми мы располагаем, но тут большую помощь оказывает пыльца, найденная на сударии. В 1979 году все тот же Макс Фрай, которому мы обязаны самым полным анализом пыльцы на плащанице, проделал такую же работу с сударием. Он обнаружил на нем пыльцу шести видов растений, следы которых можно найти и на плащанице, причем два виды пыльцы характерны для Палестины. Другие виды, на плащанице не найденные, соответствуют растениям Северной Африки. На сударии не обнаружилось ни одной пыльцы растений, произрастающих в Турции или Европе, в то время как ее довольно много на плащанице (416). Специалисты весьма критически настроены к работе Макса Фрая, но надо отметить, что потом таким же анализом занимались и другие исследователи, в частности Монтеро и Пинтадо, обнаружившие тридцать различных видов пыльцы, которые затем исследовал Кармен Гомес Феррерас (417). Все эти исследования, по крайней мере, подтверждают, что происхождение судария — средиземноморский бассейн. Если мы вспомним о том, что последние открытия, в конечном счете, подтвердили правильность выводов Макса Фрая относительно плащаницы, то можно надеяться, что в будущем такие же исследования подтвердят и полученные им результаты, касающиеся судария.
Для того чтобы узнать, как и при каких обстоятельствах использовался сударий, потребовалась долгая и кропотливая работа. На первом этапе доктор Виллалаин, заслуженный профессор судебной медицины из университета Валенсии, доказал, что на сударии мы имеем пятна крови, что эта кровь — человеческая и что речь идет о группе АВ (418).
Второй этап заключался в том, чтобы определить природу этих довольно размытых пятен. После многочисленных попыток разжижить кровь на приблизительно таком же льняном полотне доктор Виллалаин выяснил, что пятна действительно представляют собой кровь в отношении 1/6, но в центральной части, которая приблизительно соотносится с носом и ноздрями, некоторые доли этих пятен имеют более плотный цвет. В этих местах истечение шло волнами одна за другой, хотя очертания пятен остаются довольно четкими. Следовательно, можно предположить, что, когда шли дальнейшие истечения, первые уже успевали высохнуть. Таких истечений было, по меньшей мере, четыре, что подтверждается денсиметрическими приборами (419). Самое большое составляет двадцать кубических миллиметров.
Постепенно удалось установить, что же происходило. Первый анализ (когда кровь была разжижена физиологическим раствором) оказался не окончательным, и процесс теоретического воссоздания произошедшего много лет назад продолжился. Известно, что распятые на кресте скорее всего умирали от удушья. В таких случаях происходил отек легких, сопровождавшийся формированием определенной жидкости. Если потом тело испытывало какие-то толчки, жидкость выходила через ноздри. Почти все пятна в этой центральной части судария соответствуют такой картине. Смешав свежую кровь с жидкостью, вытекающей из легких умершего человека (тоже пережившего отек легких, только по другой причине), доктор Виллалаин на этот раз получил вполне убедительный результат. В сформировавшемся ореоле имелись небольшие точки по направлению истечения жидкости, а также маленькие сгустки (точно такие же, как на сударии).
Обстоятельное исследование пятен позволило в точности определить местоположение кончика носа и форму ноздрей. Доктор Виллалаин считает, что по форме пятен, соответствующей последовательным истечениям, можно каждый раз определить, где именно находились пальцы, когда человек пытался остановить истечение. Эти действия (когда человек любой ценой пытался остановить кровотечение) объясняются тем, что у евреев кровь одновременно связана с источником жизненной силы и нечистоты.
Продолжая исследования, доктор Виллалаин сначала использовал гипсовую голову, снабженную небольшими зондами, вставленными в рот и ноздри, а потом — стеклянную, тоже снабженную миниатюрной системой трубок, но установленную на металлическом основании и соединенную с шарниром, позволяющим поворачивать ее в любом направлении с проведением соответствующих точных замеров. Это хитроумная установка позволила ему определить, что пятна не могли сформироваться при одних и тех же обстоятельствах и в одном и том же положении головы.
Сначала голова Христа, уже умершего, была наклонена вперед и немного вправо, в результате чего кровь и плевральная жидкость, вытекшие из ноздрей, пропитали бороду и усы. Потом тело находилось в горизонтальном положении, ничком, лицом к земле, но также повернутым немного вправо. Тогда сформировались пятна вдоль носа, щек и лба на правой стороне (на левой стороне лба следов крови нет).
Следы от тернового венца не могли запечатлеться на сударии, потому что, когда венец сняли, кровь от шипов уже засохла. Однако внизу шеи образовалось несколько небольших прерывистых пятен, и причина их возникновения была, конечно же, другой. Первые попытки воссоздать ситуацию, в которой они появились, не увенчались успехом, и вскоре профессор Виллалаин понял, что кровотечение, вероятно, началось еще до смерти, и потому необходима свежая кровь. Профессор использовал свою, и на этот раз ему без труда удалось получить те характеристики, которые мы имеем на сударии. Стало ясно, что сударий накладывали на раны приблизительно через час после истечения крови. Происхождение других пятен можно объяснить только тем, что сударий накладывали на окровавленные волосы.
Из всего этого можно сделать вывод, что тело, уже мертвое, оставалось в вертикальном положении, т. е. продолжало висеть на кресте около часа (наклон головы вперед на семьдесят градусов и на двадцать градусов вправо, т. е. практически с упором на правое плечо; поскольку правая рука была вытянута вверх, сударий с этой стороны приложить к голове было невозможно). Именно тогда сформировались самые ранние пятна. Затем тело было снято с креста и, положенное на землю ничком, оставалось в таком положении еще около часа. Именно тогда возникли вторые отпечатки, а третьи, вероятно, сформировались еще позднее, когда кто-то попытался остановить истечение крови и сыворотки из ноздрей. Наконец, тело перевернули на спину. Последние отпечатки появились на сударии, вероятно, тогда, когда тело несли в гробницу.
Химический анализ судария выявил целый ряд неорганических привнесений, которые уже были обнаружены на плащанице: кальций, калий, кремний и сера. Это дает основание полагать, что обе ткани подвергались одним и тем же воздействиям (420).
Совпадают и характеристики лица: в обоих случаях речь идет о человеке с ярко выраженной еврейской внешностью. Длина носа в обоих случаях одна и та же — восемь сантиметров. Борода разделяется на два небольших клина, причем в обоих случаях левый гуще правого. Хрящ носа сломан как на сударии, так и на плащанице. На плащанице имеется большое кровяное пятно в форме перевернутой цифры 3 на лбу Христа, но на сударии его нет. Вероятно, кровь уже высохла, когда сударий прикладывали к лицу Христа на кресте. Мы видели, что так же обстоит дело с большинством ран, вызванных шипами венца, причем на плащанице их гораздо больше, чем на сударии.
Есть еще одна особенность, одинаковая для обеих тканей, но обычно она остается незамеченной, потому что, по правде говоря, ее можно разглядеть только на некоторых фотографиях. Речь идет о запекшейся крови на правой стороне бороды, и это объясняется тем, что еще на кресте Христос наклонил голову вправо (это тем более так, если мы, вслед за большинством специалистов, допускаем, что иногда он опирался на гвоздь в ногах, чтобы вздохнуть, а один раз даже для того, чтобы сказать определенные слова). Согласно Евангелиям Христос был распят вместе с двумя разбойниками, и «добрый разбойник» находился справа от него. Следовательно, здесь мы, наверное, имеем зримое запечатление того момента, когда, повернувшись вправо, Христос сказал ему: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю» (Лк. 23:43).
Однако сравнение двух тканей далеко не закончено. Уже говорилось о совпадении многочисленных пятен крови, однако сударий был обернут вокруг головы умершего, тогда как плащаница была развернутой. Кроме того, судя по тому, что мы имеем на сударии, можно предположить, что поскольку участки вокруг ноздрей зажимались, чтобы остановить кровь, платок, как только он был развернут, неизбежно увеличивал изображение лица. Эти различия в формировании изображений на сударии и плащанице позволили провести некоторые математические вычисления (422).
Наложив друг на друга поляризованные изображения на сударии и плащанице, профессор Алан Вангер смог конкретизировать это принципиальное открытие. Если брать только изображение лица на обеих тканях, то здесь совпадают более семидесяти пятен крови, а на черепе и затылке — более пятидесяти (423).
Напрашивается следующий вывод: обе ткани покрывали лицо одного и того же казненного, но изображения на них сформировались не в результате одного и того же процесса. Известно, что в пятнах крови на сударии нет той трехмерной информации, которую мы имеем на изображении плащаницы (424).
Добавим, что научные исследования судария на сегодняшний день далеко не полны. Завершая первый международный конгресс по изучению судария, его основные участники составили впечатляющий список проведенных экспериментов и тестов, и я уже сейчас считаю, что плащаница и сударий вполне однозначно дополняют друг друга.
Хитон из Аржантёя (425)
Самое лучшее описание этого хитона, или туники находится в протоколе от 14 сентября 1932 года, составленном по случаю подготовки к ее показу, который намечался в 1934 году. В своем рассказе я обращаюсь к труду Франсуа Ле Кере, но вынужден ограничиться лишь кратким изложением, в ходе которого мы увидим, что скорее всего речь идет о той тунике, в которую был облачен Христос во время бичевания и поношения. «Когда же насмеялись над ним, сняли с него багряницу, одели его в собственные одежды его и повели его, чтобы распять его», — повествует св. Марк (Мк. 15:20).
В своем нынешнем состоянии туника не целостна и имеет много дыр. Она пришита к белой шелковой ткани. Основная ее часть — это спина, ворот, плечи, рукава и нагрудник. Три других куска дополняют переднюю часть. Основная часть — от ворота до низа спины — составляет 0, 95 метра, а между крайними точками рукавов — 1 метр. Сами рукава имеют в длину всего 10 сантиметров. Сохранившаяся часть переда очень небольшая: от шейного выреза до низа она составляет всего 31 сантиметр. Два куска по 35 сантиметров немного удлиняют переднюю часть по бокам. Между этими кусками отсутствует широкая передняя часть. Исходя из древних описаний туник, мы видим, что у имеющейся туники внизу недостает целой полосы — как спереди, так и сзади.
Туника соткана из шерсти, окрашенной в темно-коричневый цвет. Речь идет не о пурпуре, а о чем-то таком, что в ту пору было более привычным: марене или другом красителе. Более темные пятна — это, по-видимому, кровь.
Кропотливое исследование туники позволяет говорить о том, что она была цельнотканой, включая рукава, т. е. не имела швов. Речь идет об особом методе тканья, не утраченном на Востоке.
Первый текст, в котором говорится о том, что у Христа был хитон, это, конечно, Евангелие от Иоанна: «Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жеребий, чей будет, — да сбудется реченное в Писании: „Разделили ризы мои между собою, и об одежде моей бросали жеребий“» (426).
В древности действительно существовал обычай оставлять одежду приговоренных к смерти их палачам. Иоанн в первую очередь упоминает именно хитон и делает это потому, что, как он сам говорит, видит в этом исполнение библейского пророчества, но, может быть, еще и потому, что он знает: хитон не разорвали, его сохранили, и он хочет засвидетельствовать будущим поколениям происхождение этой одежды.
Скажем еще раз: наверное, когда-нибудь научные исследования позволят нам с достаточной достоверностью узнать, является ли эта реликвия подлинной, потому что, к сожалению, ее история очень туманна (по крайней мере, до ее появления в Аржантёе). Есть, конечно, некоторые древние документы, но все они перепутаны и лишены какой-либо целостности. Григорий Турский (умер в 594 году) рассказывает, что, по его сведениям, этот хитон находился в деревянном сундуке в предместье Галата, расположенном приблизительно в ста пятидесяти милях от Константинополя. С другой стороны, Фредегар Схоластик (умер около 658 года) утверждает, что хитон находился в Яффе, близ Иерусалима, и что несколько епископов торжественно перевезли его в Иерусалим. Получается, что кто-то из них не прав, потому что оба сразу правыми быть не могут. Может, Григорий Турский спутал Галату в Болгарии с Галатой — кварталом Константинополя, что лежит к северу от Золотого рога? В любом случае ясно одно: византийские императоры очень старались собирать в своей столице все реликвии, которые содействовали укреплению их авторитета.
Древняя предание гласит, что этот хитон или тунику Карл Великий даровал своей дочери Теодраде, настоятельнице монастыря в Аржантёе, а сам он якобы получил его в дар от императрицы Ирины Византийской. К сожалению, до сих пор не нашлось ни одного текста, который засвидетельствовал бы факт этого дара. Тем не менее это было вполне возможно: ведь мы знаем, что велись переговоры о возможном браке между Карлом и этой императрицей. В Константинополь приезжали послы, а в апреле 803 года — как сообщают «Анналы королевства франков» — они вернулись, «нагруженные духовными дарами, напоминающими о Христовых страстях». Эйнхард, летописец царствования Карла Великого, уточняет, что император получил различные дары в Аахене, Зальцбурге и Риме. В старом мартирологе города Аржантёй говорится о ежемесячно совершаемом богослужении об упокоении души Карла Великого — «в памятование о тех благодеяниях, которыми он обогатил монастырь и особенно о нешвенном хитоне Господа нашего Иисуса Христа, принесенном из Рима».
Все это как будто косвенным образом подтверждается отрывком из хроники Джона Флета, который был настоятелем Вестминстерского аббатства в 1457–1465 годы. Перечисляя реликвии аббатства, Джон упоминает и частицу Святого Хитона из Аржантёя (подарок Карла Лысого).
Правда, тут возникает некоторая трудность, хотя, быть может, преодолимая. У нас есть текст 958 года, в котором говорится, что «почтенный хитон» находится в Константинополе. Речь идет о послании императора Константина Багрянородного своим воинам, в котором он, как мы уже видели, возвещает о том, что для их защиты появится освященная вода (благодаря его общению с различными реликвиями, среди которых называет плащаницу и «досточтимый хитон»).
Но что это была за вода? И это «общение» — не состоялось ли оно гораздо раньше? Или хитон, о котором говорится в этом тексте, был каким-то другим? Может это хитон, хранящийся в городе Трире, который, по-видимому, тоже мог быть подлинным, только не связанным с крестными страданиями?
Около 850 года викинги разрушили монастырь, и монахи были вынуждены его покинуть. Строения лежали в руинах до 1003 года, когда мать Роберта II Благочестивого начала восстанавливать аббатство. Монахи-бенедиктинцы стали возвращаться, но после набега норманнов больше о хитоне никто не говорил.
Именно в этом монастыре воспитывалась знаменитая Элоиза и именно сюда в 1120 году она возвратилась после драматической истории с Абеляром. В 1123 году ее избрали настоятельницей, но во время ее руководства монастырем устав св. Бенедикта соблюдался не слишком строго. В 1129 году монахинь сменили монахи, которые, вероятно, и обнаружили хитон.
В 1156 году архиепископ Руана Гуго в сопровождении многочисленных епископов, аббатов, сановников и в присутствии самого короля франков отправляется в Аржантёй. Там он торжественно учреждает чин поклонения святому хитону, однако тут мы сталкиваемся с той же проблемой, что была и в случае с плащаницей. Реликвию признали таковой, но названа она была иначе. В латинском тексте говорится о «плаще отрока Господа Иисуса» и об «одеянии». Роберт де Ториньи, настоятель монастыря Мон-Сен-Мишель, пишет в своих «Хрониках»: «В предместье Парижа, в монастыре Аржантëй Божьим откровением был обретен плащ нашего Господа. Он цельнотканый и рыжеватый на вид. Найденные вместе с ним письма указывают, что он был сшит преславной Матерью Спасителя, когда тот был еще отроком». Добавим, что, как утверждает легенда, этот «плащ» «рос» вместе с отроком.
Как и в случае с плащаницей, несмотря на то, что вопрос о подлинности данной реликвии оставался открытым, ее почитание росло и ширилось. В 1544 году Франциск I разрешил городу возвести крепостные стены для лучшей защиты монастыря, «в коем покоится пресвятой и драгоценный реликварий с нешвенным одеянием Господа нашего и Искупителя Иисуса Христа».
Однако 12 октября 1567 года возведенные стены не смогли защитить от гугенотов, и на сей раз реликвия пострадала от кальвинистов. Монастырь был разрушен, городские церкви сожжены, церковные святыни и украшения разграблены. Но хитон сумел он них ускользнуть. Со временем Генрих III повелел восстановить монастырь.
Во время революции, а именно в 1791 году имущество монастыря снова было захвачено, но хитон успели спрятать в одной приходской церкви. В 1793 году в самый разгар революционных бесчинств приходской священник, стремясь надежнее упрятать святыню, разрезал ее на несколько кусков, которые раздал различным людям, а основную часть закопал. В 1795 году, выйдя из тюрьмы, он вернулся в свой приход и откопал ее, а в 1804 году хитону снова стали поклоняться. В 1844 году его поместили в новый реликварий, а в 1854 году по просьбе Пия IX, очень хотевшего иметь фрагмент хитона в Риме, от него была отрезана еще одна часть.
В 1892–1893 годах начались первые научные исследования хитона, а в 1932 году в преддверии его демонстрации, назначенной на 1934 год, было составлено его описание. Кроме того, епископ Версаля послал генерального викария в Коннерсройт к Терезе Нойман — показать ей частицу хитона. Один из ее особенных даров — это так называемый иерогнозис, т. е. способность через простое прикосновение к предполагаемой святыне определять ее подлинность и историю возникновения. Кроме фрагмента хитона викарий привез три креста, считавшихся подлинными, но, прикоснувшись к ним, Тереза, осталась спокойной. Когда же ей в закрытом пакете предложили фрагмент хитона, она сразу схватила его и прижала к сердцу, светясь от радости.
Последняя демонстрация реликвии состоялась в 1934 году, а следующую было намечено провести через пятьдесят лет, т. е. в 1984 году, хотя среди священников это не вызвало особого восторга. Когда между приходом и епархиальным начальством шли дискуссии об уместности такой демонстрации, приходской священник заметил, что однажды ночью реликвия пропала. Это событие получило огласку (причем не только во Франции, но и за границей), удивившую многих представителей духовенства, но после каких-то таинственных действий и тайных обещаний хитон был возвращен неповрежденным. Его демонстрация состоялась на святую седмицу 1984 года, и каждый день к нему приходило около одиннадцати тысяч паломников.
Научные исследования начались в конце XIX века и продолжались в начале XX века, но, к сожалению, потом были остановлены, несмотря на многообещающие результаты. В 1980 году две американские лаборатории (в Пасадене и Лос-Аламосе) предложили свои услуги по всестороннему изучению хитона, но ответа так и не получили. Тем не менее 14 ноября 1998 года состоялся первый круглый стол, организованный Комитетом святой туники из Аржантёя) (COSTA), и научные исследования были возобновлены.
Обычно хитон представлял собой нижнюю одежду, относительно короткую. Прядение и ткачество составляли значительную часть женской работы. В 1892 году были взяты первые пробы материала, проведен первый химический анализ и исследование под микроскопом (427).
Итак, волокна — шерстяные, причем речь идет о мягком и легком тканье. Нити практически одной и той же толщины, и это вызывает удивление, потому что речь идет только о ручной работе. Ткацкий станок, наверное, был очень примитивным, хотя результат просто замечательный. Хитон имеет темно-коричневый цвет, появившийся в результате окрашивания. Все полностью соответствует тканям коптских христиан, найденным в захоронениях II–III веков нашей эры. Исследования проводились Союзом национальных гобеленовых мануфактур.
Итак, первые серьезные химические, микроскопические и спектроскопические исследования ткани были проведены в 1892 году Парижской лабораторией прикладных медико-гигиенических исследований. Здесь нас интересует лишь результат, а он гласит: «Обнаружено несколько кровяных телец. Число этих элементов и их характерная форма позволяют говорить о существовании кровяных пятен».
В протоколе 1932 года дается уже довольно точное описание этих пятен: «В дорсальной части святого хитона особенно явственно видны три больших пятна. Площадь одного из них, расположенного в двадцати пяти сантиметрах от ворота, составляет приблизительно пятнадцать сантиметров на девять сантиметров. … Ниже, в районе поясницы, находятся два других пятна: одно — четырнадцать на десять сантиметров, другое как будто продолжает первое вправо и вниз. Его величина — девять на восемь сантиметров».
Имеются и другие пятна, меньшие по размеру и не столь заметные. «Также на правом плече можно насчитать четыре пятна, на левом — одно пятно, несколько других пятен — на дорсальной стороне одеяния и на правой части груди». Каноник Бретон, бывший в ту пору приходским священником, имел возможность созерцать тунику в свете множества осветителей во время ее фотографирования. Ему казалось, что пятен крови очень много, что все они различной плотности, а некоторые были очень черными. Медики говорят, что это возникло в результате раздавливания многочисленных кровяных сгустков.
Фотографирование в инфракрасном освещении позволило обнаружить мелкие пятна крови, соответствующие многочисленным ранам. В 1934 году каноник Парко, вместе с доктором Барбе и Антуаном Леграном занимавшийся плащаницей, опубликовал книгу с эскизами, на которых хорошо видно местоположение кровяных пятен.
После первых исследований появилась возможность провести и опубликовать точную картографию (428), в ходе которой пятна на хитоне наложили на пятна, которые видны на плащанице. Работу проводили в Орсе, используя средства информатики, позволяющие сделать довольно точный анализ. Фотографические материалы были пронумерованы и оптимизированы на компьютере, после чего стало ясно, что «места, пропитанные кровью, оказались более многочисленными, более широкими, а некоторые по своему расположению слегка отличались от тех, которые были обнаружены в 1934 году».
Участки, пропитанные кровью, как будто образуют две прямые линии, пересекающиеся друг с другом под прямым углом, причем каждая в ширину имеет приблизительно двадцать сантиметров. Эти следы дают основание полагать, что — вопреки предыдущему мнению — Христос нес на себе весь крест целиком, а его вертикальная балка лежала на его левом плече. Вспомним, что и Евангелия просто и прямо говорят о едином кресте. Когда была произведена реконструкция, в которой участвовал человек, по своему телосложению похожий на того, кто изображен на плащанице, и использовался хитон, своими размерами сходный с хитоном из Анжантёя, можно было наблюдать, как во время несения примерно такого же креста на хитоне образуются складки. Это создало гораздо лучшие условия для наложения двух тканей друг на друга (плащаницу и хитон), и тогда совпадение ран, следы от которых присутствуют на обеих тканях, стало очевидным.
Конечно, всего этого еще недостаточно, но исследования продолжаются, и результаты могут быть самыми неожиданными.
Чепец из Каора
Речь идет о другой реликвии, которую часто называют «платом» или более фамильярно «святым чепцом». По всей вероятности, это своеобразный подбородник, о котором пишут так: «Он имеет форму и размеры широкой головной повязки, охватывающей голову и оставляющей открытым только лицо: от лба до подбородка. На ощупь эта повязка подбита ватой. Она состоит из восьми очень тонких, наложенных друг на друга тканей, которые, будучи сшитыми, представляют собой нечто единое». Это две полосы ткани, которые закрывают уши и щеки, но оставляют открытым затылок. «На левой стороне видна небольшая пуговица, а на правой под подбородком должен располагаться петличный шнур, который исчез в прошлом веке; все это приспособление было предназначено для того, чтобы удерживать закрытым рот умершего. Судя по материи, форме, покрою, окаймляющему сутажу и швам, эта вещь обладает всеми особенностями, которые характерны для погребальных головных уборов той эпохи, к которой ее относят». Уже в результате первого исследования, проведенного в 1640 году, когда этот убор сравнили с изображениями на древних медалях, стало ясно, что он в точности соответствует убору, которым евреи покрывали голову умершего, связывая под подбородком два конца ленты.
Увы, как это часто бывает в таких случаях, исторические документы отсутствуют почти полностью. Первое серьезное свидетельство о существовании этой реликвии и о ее присутствии в Каоре относится к 1239 году. Однако мы не знаем, как она оказалась в столице графства Керси.
Около 1150 года один английский паломник составил список реликвий, которые видел в Константинополе. Он говорит о том, что «в часовне императора», среди реликвий Христовых находился «сударий, который был на его главе» (429).
В 1201 году, когда Николай Месарит защищал реликвии от мятежников, он упомянул о «сударии, бывшем на главе Иисуса». Итак, если реликвия, о которой мы сейчас говорим, и была этим «сударием», то, следовательно, в ту пору она еще находилась в Константинополе.
Скорее всего в 1204 году во время разграбления Константинополя ее вместе со многими другими реликвиями похитили крестоносцы.
Две эстампа, выполненные по фотографиям, показывают, что на внутренней стороне реликвии имеется большое кровавое пятно, а позади, на внешней стороне, — отпечатки малых пятен, а также один отпечаток рядом с правым ухом, внизу шеи. Восемь отпечатков находятся на правой стороне и пять на левой, если считать только явно заметные. Другие видны только под микроскопом. Согласно протоколу, составленному в марта 1839 года и опирающемуся на химический анализ, сделанный одним фармацевтом, речь, вероятно, идет о пятнах крови.
Любопытно, что после этих исследований, которые, конечно, были недостаточными, но все же не такими, чтобы на них можно было совсем не обращать внимания, Сезар Барта и Марк Гусен еще могли говорить о том, что отсутствие крови на этом головном уборе подтверждает их сомнения в его подлинности. С другой стороны, у них, конечно, были основания утверждать, что его наличие никак не могло помешать формированию изображения в пространстве, которое разделяет два образа, вентральный и дорсальный, сходящиеся на макушке черепа, потому что везде это изображение было лишь результатом строго ортогональной проекции.
В свою очередь Робер Бадине, опираясь на свои исследования в области византийского искусства, утверждает, что в некоторых его образцах, где изображается присутствие женщин у пустой гробницы, можно усмотреть образ Каорской реликвии, если иметь в виду то, как был сложен плат у гробницы. Однако с учетом искусства драпировки, которое можно наблюдать на иконах и которое унаследовано от классической греческой древности, такой аргумент не кажется убедительным. Такая форма встречается всюду в нижней части туники или в ее свободно ниспадающих частях (430).
Было бы очень интересно проверить, не сформировалось ли на внутренней стороне этого погребального головного убора негативное изображение, а также не мешало бы сделать химический анализ имеющихся кровяных пятен и сверить их состав с составом той крови, которая имеется на Туринской плащанице и сударии из Овьедо. Научные исследования, проведенные в этой области, могли бы показать, какова подлинная историческая ценность этого головного убора.
Речь идет о ткани, которая в настоящий момент находится в Италии (в небольшой деревне провинции Абруццо) и о которой, как мы увидим, известно довольно давно. Тем не менее она еще не достаточно хорошо изучена (431). В сравнении со всеми другими эта ткань имеет для нас первостепенное значение, потому что здесь мы действительно видим изображение Иисуса, причем изображение позитивное и к тому же в красках! Вероятно, этим платом было покрыто лицо Христа в гробнице (под плащаницей или поверх ее). Эта ткань остается самой таинственной из всех, на которых засвидетельствованы Христовы страдания. Речь, по всей вероятности, идет о покрывале, которое в Риме почиталась под именем «плата Вероники».
Итак, ткань, хранящаяся в Маноппелло, составляет 17 сантиметров в ширину и 24 в длину. Она помещена между двумя стеклянными пластинами, заключенными в серебряную рамку на подставке. Имеющееся на ней изображение можно наблюдать с двух сторон. Сама ткань прозрачна, как диапозитив, и, вероятно, соткана из шелка или льна. Она так тонка, что, если ее выставить на свет, то в просвете ничего не видно, кроме рамки, а в середине виден лишь большой белый прямоугольник, напоминающий дыру.
Тканье очень простое: нити утка и основы пересекаются под прямым углом, однако тонкость ткани необычайная. «Через эту ткань можно без труда читать газету на расстоянии, и изображение на ней нисколько этому не мешает» (432).
На ткани виден лик Христа: с открытыми глазами, как на иконах. Проведя сравнительный анализ, монахиня Бландина Шлёмер выявила следующие соответствия между изображениями на иконах и платом из Маноппелло:
— ассиметричное лицо;
— негустая борода (через которую виден подбородок), раздвоенная на две остроконечные части;
— редкие усы;
— неравные ноздри;
— белки глаз видны только под радужной оболочкой;
— небольшой пучок волос прямо посреди лба.
Все эти особенности можно обнаружить на покрывале из Маноппелло (433). От себя добавим: губы на покрывале имеют розоватую окраску, глаза — коричневые, один зрачок немного больше другого. Волосы «с отливом, как у естественных волос. Все изображение кажется светящейся тенью полностью озаренного и прозрачного лица. Никакая фотография не может передать вид оригинала» (434).
Сначала упомянем о западном варианте истории об Эдесском царе Авгаре V, который исцелился от своей болезни, прикоснувшись к образу Христа. В этой версии царь Авгарь становится римским императором Тиберием. Он тоже был болен и тоже, услыхав об исцелениях, совершаемых Христом, отправил к нему своего посланника, который должен был привести Христа в Рим. К сожалению, посланник прибыл слишком поздно: Христа уже распяли. Тогда посланник заточил Пилата в темницу и, проведя расследование, узнал о женщине, у которой имелось чудесное изображение Христа. Женщину звали Вероникой, и, немного смешав греческий и латынь, это имя можно интерпретировать как veram icon, т. е. «истинный», или «подлинный образ». В других редакциях ее называют Береника, что, наверное, то же самое, поскольку буквы В и V легко смешиваются. Согласно легенде именно она страдала кровотечением, от которого ее исцелил Христос (Мф, IX, 20). Она не захотела расстаться с хранившимся у нее изображением Христа и вместе с ним последовала в Рим, где исцелила императора.
Однако у этой легенды есть и другие версии. По-видимому, даже самые древние манускрипты заканчиваются VIII веком, хотя сама легенда наверняка сформировалась гораздо раньше. Вероятно, авторы некоторых свидетельств, испытав на себе влияние рассказов о плащанице, попытались как-то связать оба изображения, и потому мы имеем версии, в которых говорится, что на изображении, принесенном Вероникой в Рим, было не только лицо Христа, но и все его тело. Далее повествуется, что Вероника покрыла этим полотном голое тело императора, наложив его руки и ноги на руки и ноги изображения.
Со временем легенда претерпела новое развитие: приблизительно в 1160 году Петр Маллий, каноник собора св. Петра, сообщает, что сам Христос, после тяжкого борения в Гефсиманском саду, запечатлел свой лик (на котором еще были видны следы кровавого пота) на платке той самой Вероники. Читатель, наверное, припоминает, что нечто подобное уже происходило в Эдессе, но только без упоминания имени Вероники. Тогда речь шла о том, чтобы объяснить возникновение так называемого мандилиона. Около 943 года эти тексты были переведены на греческий — еще до перенесения судария в Константинополь.
Существует несколько других легенд, которые, по-видимому, никак не связаны с преданием об Эдесском царе Авгаре. Самая первая и самая древняя, вероятно, появилась около 560–574 годов, и тут мы располагаем только сирийским текстом. В нем рассказывается о том, как некая язычница Гипатия на призыв одного из ее друзей стать христианкой ответила: «Как я могу почитать того, кто невидим и кого я не знаю?». И вот через какое-то время в роднике своего сада она обнаружила ткань с изображением Христа. Взяв ее, она обернула его в другую материю, на которой снова во всех деталях запечатлелся образ Иисуса. Одна из этих тканей долго хранилась в Кесарии Каппадокийской, а для другой Гипатия построила святилище. Позднее с одной из этих тканей была сделана копия, которая, в свою очередь, тоже была помещена в святилище. В этой версии первая ткань уже называется «нерукотворной».
Во второй версии, которую приписывают Григорию Нисскому, но которая на самом деле возникла гораздо позднее, говорится о том, что некая Васса, или Акилина, тоже бывшая язычницей, решила стать христианкой. В ту пору царствовал Диоклетиан, устроивший гонения на христиан, и эта женщина очень боялась своего мужа, правившего городом. Его звали Камулосом, а сам город — Камулией, или Камулианой. Христос решил помочь женщине. Ей надо было лишь приготовить стол с белой скатертью и поставить на нем прозрачную чашу с водой. Ночью в окружении ангелов явился Христос. Омочив свой лик в воде, он вытер его скатертью, оставив на ней его отпечаток. Акилина спрятала скатерть в доме, но перед смертью записала все произошедшее и замуровала ткань вместе с рассказом. Позднее об этом узнал св. Григорий: он нашел тайник, а в нем — скатерть, текст, написанный Акилиной, кадило и даже зажженную свечу. Все это он переправил в Кесарию Каппадокийскую, и здесь вторая версия совпадает с первой. Однако кроме этих легенд у нас нет никаких современных той эпохе свидетельств, подтверждающих, что в Камулии или в Кесарии находилась ткань с изображением Христа, потом оказавшаяся в Константинополе.
Третья легенда восходит ко второй: одна больная женщина завладела тканью с изображением Христа, надеясь с ее помощью исцелиться. Она положила на нее другую ткань, на которой снова запечатлелось изображение Иисуса, причем посреди языков пламени, в которых обе ткани не сгорали. Эту женщину как будто случайно звали Марией. Образ огня, который не сжигает, конечно же, восходит к библейскому образу неопалимой купины и ясно означает рождение, не нарушающее девственности. Далее в этой легенде тоже говорится о том, что позднее эта чудесная ткань была привезена в Константинополь (435).
Можно с уверенностью говорить о том, что в 574 году ткань, на которой был изображен Христов лик и которая по месту своего происхождения называлась «Камулиана», действительно прибыла в Константинополь. Георгий Кедрин, повествующий об этом событии, называет это изображение achiropoďete, т. е. «нерукотворным» (436). Эта ткань была драгоценной реликвией, которую брали на поля сражений. Например, в 586 году во время битвы на реке Арзамон, в двухстах километрах от Эдессы, она вдохновила византийцев на победу, и они одержали ее. По словам Феофилакта Симокатты, воспевшего это сражение, «с давних пор говорят, что образ сей есть творение божественного искусства, не сотканное и не написанное».
В 622 году византийцы взяли это изображение с собой, отправляясь в поход против персов. Другой греческий поэт, Георгий Писида, тоже таким же возвышенным слогом рассказывает о его действенной помощи в битвах. О нем также упоминают Феофан, Георгий Монах и прочие (437).
Однако можно предположить, что уже к 705 году этой реликвии не было в Константинополе, потому что после этой даты о ней ни разу не упоминается. Из более поздних свидетельств становится ясно, что патриарх Герман морем доставил ее в Рим. Кроме того, мы знаем, что в том же 705 году папа Иоанн VII построил и украсил мозаикой часовню в соборе св. Петра, дабы отныне там обитало покрывало, известное под именем «плата Вероники».
Теперь становится понятнее, что, смирившись с утратой, византийские императоры хотели возместить ее другим «нерукотворным» изображением, а именно мандилионом из Эдессы.
В 1608 году старый собор св. Петра был снесен (включая упомянутую часовню), чтобы подготовить место для строительства нового. Мы располагаем инвентарной описью 1618 года, в которой перечисляются все предметы, вывезенные из собора. В ней упоминается и описывается и «плат Вероники», причем с одним важным уточнением: на имеющемся изображении глаза у Христа открыты, тогда как на некоторых копиях, сделанных с него и признанных подлинными, глаза закрыты.
В Риме существовало и другое изображение Христа, хранящееся в капелле Санкта-Санкторум Латеранского дворца и тоже называвшееся «нерукотворным». О его существовании доподлинно известно, по меньшей мере, с 753 года, когда папа Стефан II сам нес эту реликвию, участвуя в процессии, направлявшейся от Латеранского дворца к базилике Санта-Мария-Маджоре. Однако сегодня изображение полностью истерлось. В XII веке папа Иннокентий III повелел покрыть его рисованной тканью, воспроизводящей мандилион из Эдессы (прямоугольная горизонтальная ткань с изображением Христа в центре, которое как будто немного теряется в этом огромном прямоугольнике). Причина вполне понятна: создать видимость, что обе реликвии находятся в Риме.
Что же мы имеем в итоге? Получается, что, по меньшей мере, начиная с VIII века две ткани, одинаково считавшиеся «нерукотворными» и имевшие «подлинное» изображение Христа, находятся в Риме. Надо признать, что при таком смешении традиций об истинном происхождении плата из Маноппелло говорить затруднительно. Кроме того, я должен признать, что, рассказывая эту историю, я во многом ее упростил, не упомянув о множестве, копий, в большей или меньшей степени соответствовавших оригиналам, которые сами оставались весьма неясного происхождения. Поэтому скажем еще раз: только серьезные научные исследования смогут дать какую-то гарантию подлинности этой реликвии и в какой-то мере прояснить тайну ее изображения.
Но попробуем, как говорится, подойти с другого конца: вернемся еще раз в Маноппелло — ведь именно там сегодня находится это покрывало: вернемся и попробуем узнать, как оно туда попало.
Около 1620 года в небольшой долине рядом с Маноппелло, недалеко от дороги, которая вела к морю в Пескаре, обосновались монахи-капуцины. В 1638 году они получили в дар от некоего Донато Антонио де Фабритийса таинственный плат с изображением Христова лика, а в 1640 году монах-капуцин Донато де Бомба в общих чертах воссоздал его историю.
Вот что он рассказал. В 1507 году у местной церкви появился незнакомец со свертком в руках: увидев Джакомо Антонио Леонелли, одного из жителей деревни, сидевшего тут же на скамье, он отдал ему этот сверток. Леонелли вошел в церковь, развернул сверток, а когда хотел поговорить с незнакомцем, оказалось, что тот исчез. Целое столетье реликвия оставалась в семье Леонелли, а потом даже стала частью приданого Марции Леонелли. Однако когда ее мужу, Панкрацио Петруччи, почему-то не удалось получить эту реликвию, он украл ее у своего тестя. Через десять лет, когда во время войны он попал в заключение, жена, чтобы освободить его, продала этот плат Донато де Фабритийсу. Это было в 1618 году, а через двадцать лет Донато подарил его капуцинам.
Мы видим, что в этом рассказе есть две ключевых даты, с которыми мы уже сталкивались, и это, вероятно, не случайно. В 1608 году старый собор Св. Петра, в котором хранился «плат Вероники», был снесен. В 1618 году проводилась опись его имущества, в котором эта реликвия упоминалась в последний раз. В этой связи мы заметили одну интересную деталь: на ее копиях глаза у Христа закрыты, тогда как на оригинальном изображении они открыты. Можно ли говорить о подмене? По крайней мере, тогда можно было бы предположить, что в результате всего этого настоящий «плат Вероники» появился в затерянном городке Маноппелло.
Еще раз повторим: остается лишь пожалеть о том, что и эта важная реликвия исследована довольно мало. Может быть, это уберегло ее от повреждений, которые наносят агрессивные и не очень результативные методы исследования, но, наверное, настало время, чтобы и она сообщила нам свою весть. Мы ждем более подробной информации на этот счет, а пока можно процитировать то, что уже известно.
Итак, «в зависимости от освещения и природы света ткань из Маноппелло выглядит по-разному. В ультрафиолетовом освещении видно много пятен, но изображение остается очень тонким. Если дневной свет падает немного со стороны, ткань становится очень плотной, цвета зеленоватой охры, и на ней хорошо видны глаза и волосы, но если дневной свет напрямую пронизывает ее, различить цвет становится практически невозможно. Покрывало становится прозрачным, белым, очень тонким: его ткань чрезмерно легка. Фотоснимки, сделанные в ультрафиолетовом свете, имеют зеленоватый цвет, потому что покрывало флюоресцирует» (438). «В свете от лампы Вуда изображение не видно, оно также полностью исчезает в ультрафиолетовых лучах, и это говорит о том, что перед нами не живопись, т. е. не какая-то композиция, осуществленная художником путем нанесения красок на ткань с помощью какого-нибудь инструмента. Вооружившись лупой, я искал следы краски на каждой нити, но не обнаружил ничего. Это говорит о том, что имеющееся изображение, вероятно, возникло в результате какого-то внутреннего изменения в волокнах, приведшего к тому, что они, отражая свет, вызывают у зрителя ощущение цвета. Кроме того, цвет меняется — от коричневого до серого или розового — в зависимости от того, где находится зритель или источник освещения» (439).
Уточним, что Х. Пфайфер, на которого мы здесь ссылаемся, как никто другой сведущ в этой области: он является профессором иконографии и истории христианского искусства в Григорианском университете.
Он в частности отмечает, что радужная оболочка глаза четко выделяется на фоне белка: и здесь, разумеется, речь идет об изогнутой линии. Если бы она была нарисована, тогда краска, с помощью которой была бы прописана радужная оболочка, пропитывала бы некоторые волокна ткани, но здесь ничего такого нет. При большом увеличении видно, что контур идет вверх, и, значит, здесь нельзя говорить о работе кисти, которая неизбежно следовала бы за закруглением оболочки.
Нельзя говорить и о том, что изображение возникло в результате тканья: ведь тогда необходимо, чтобы каждое волокно было окрашено еще до начала работы, причем так, чтобы их длина, а также краски заранее в точности соответствовали появляющемуся во время работы изображению, ничуть не отступая от того, как оно было задумано. Но такая точность просто невозможна (440).
Следовательно, остается только признать, что образ сформировался без помощи известных на сегодняшний день технических средств. Тем не менее совершенно очевидно, что гораздо более полные научные изыскания совершенно необходимы. Они помогут нам лучше понять, при каких условиях изображение отпечаталось на ткани. Вероятно, оно связано с крестными страданиями Христа, но как именно и в какой момент возникла эта связь?
На реликвии из Маноппелло видны пятна, которые похожи на кровь, причем их гораздо меньше, чем на плащанице. До сих пор научно не установлено, идет ли речь о человеческой крови и если да, то к какой группе она принадлежит. Тем не менее благодаря наложению прозрачных фотоснимков между плащаницей и «платом Вероники» были выявлены некоторые соответствия. На симпозиуме, проходившем в Риме в 1993 году, об этом говорила уже упоминавшаяся нами монахиня Бландина Шлёмер, а я, в свою очередь, вспоминаю, как во время симпозиума в Ницце она накладывала снимки «плата Вероники» на большой, в натуральную величину, диапозитив плащаницы (442). Нет никакого сомнения в том, что изображения похожи друг на друга: тот же сломанный нос, распухшие скулы и т. д.
Тем не менее все, кто изучал «плат Вероники», не скрывают, что между двумя лицами (на плащанице и на плате) есть и серьезные различия. Глаза на плате открыты, а на плащанице закрыты. Рот на плате приоткрыт, а на плащанице закрыт. Трудно согласиться с сестрой Бландиной Шлёмер, когда она утверждает, что глаза на плащанице тоже открыты (несмотря на то, что на них лежат монеты). Монеты якобы лежат на зрачках и радужной оболочке, что, в принципе, возможно, но все равно доказать это довольно трудно, тем более что на плащанице ясно видно: глаза закрыты.
Кроме того, трудно согласиться и с точкой зрения отца Пфайфера и сестры Бландины на то, как использовалась ткань из Маноппелло. Если ее положили прямо на лицо Христа в гробнице, причем положили под переднюю часть плащаницы, в которую он был обернут, тогда изображение лица на самой плащанице не смогло бы сформироваться (по крайней мере, таким, каким мы его видим). Пятна крови появились бы на плате, а не на плащанице. Трудно согласиться и с тем, что плат могли положить на лицо Христа уже поверх плащаницы. Во-первых, непонятно, какая от этого польза, а во-вторых, изображение на плате возникло в результате совсем другого процесса, никак не похожего на тот, вследствие которого появилось изображение на плащанице: ведь изображение на плате — не негативное (как на плащанице), а позитивное и к тому же цветное. Наконец, на плате из Маноппелло никак не запечатлелись отпечатки упомянутых монет.
Мне кажется, у каждого изображения своя история возникновения. Если они не похожи друг на друга, значит, они формировались при разных обстоятельствах. Лицо на плащанице было обрамлено деревянной рамкой и длинным чепцом, который одновременно служил подбородником. Судя по лицу на плате из Маноппелло ни о чем таком говорить нельзя, и тем не менее он наверняка тоже как-то связан с крестными страданиями Иисуса.
На четвертом симпозиуме CIELT отец Андреас Реш, основатель и руководитель Исследовательского института в Инсбурке, сделал важный доклад, в котором на конкретном материале показал полное совпадение двух изображений лица — на плащанице и на плате из Маноппелло. Продемонстрированные соответствия столь разительны, что у него больше не остается никаких сомнений: в основе обоих изображений — одно и то же лицо (443).
Но о каком Христе тогда идет речь: о воскресающем или воскресшем? Понятно, что «духовное» тело Иисуса, тело, «преисполненное славы», ускользает от нашего земного измерения, но когда Христос желал этого, он являл себя вполне конкретно, например, позволив апостолу Фоме вложить персты в его рану на боку или вкушая рыбу, которую ему предложили апостолы. Нельзя ли предположить, что, уже воскреснув, Христос мог запечатлеть свой лик на каком-нибудь плате, который ему дали? А может, такое изображение появилось даже без его присутствия?
Тогда это в какой-то мере походило бы на то, что произошло в Гуаделупе, в Мексике. Явившись несколько раз одному бедному индейцу (как Христос — апостолам), Богоматерь Мария затем оставила свое изображение на ткани, причем в момент его формирования ее саму никто не видел. Правда, здесь речь идет о совершенно фантастическом, просто ошеломляющем чуде, которому в другой своей книге я посвятил целое исследование (444). Как часто бывает в таких случаях, это необычайное чудо вызвало полемику: одни его признавали, другие отвергали ― как в Церкви, так и в науке. Надо сказать, что в обеих тканях есть много таинственного, что странным образом совпадает.
Вполне возможно, что однажды, когда раскроется характер взаимодействия наших земных законов с теми силами, которые приходят из иных измерений, механизм формирования этого изображения станет понятен (как и всего другого, что касается крестных страданий Христа). Когда мы лучше поймем природу этого взаимодействия (даже вне религиозного контекста), оно, наверное, перестанет быть непостижимым и чарующим чудом. И тем не менее (надо ли еще раз повторять очевидное?) непреложным останется одно: удивительная цепь редчайших явлений, поразительное сцепление совершенно исключительных обстоятельств, которое мы наблюдали, по-прежнему пребудет потрясающим знамением, необычайным чудом.