истик: Натуцца Эволо
Итак, речь пойдет о современном мистике, которого совсем не знают во Франции, но с которым во время короткого пребывания в его родном городе я имел честь и счастье встретиться дважды. Это Натуцца Эволо, жизнь которой — не что иное, как совокупность редких, наверное, даже уникальных явлений во всей истории человеческого духа. Мы сосредоточимся именно на этом, но также постараемся хоть в какой-то мере проникнуть в ту глубокую тайну, внешними знаками которой и оказываются эти необычные явления.
Итак, ее не знают во Франции, но в Италии ее уже давно знают очень хорошо, и потому о ней написано несколько очень серьезных работ на итальянском языке. Одной из самых первых стала работа Франческо Мессиано, появившаяся в 1974 году: близкие Натуццы до сих считают это исследование одним из лучших. Тираж книги уже давно разошелся, но издатель любезно предоставил мне фотокопию. Другим капитальным исследованием является работа Валерио Маринелли, профессора Калабрийского университета, преподающего на факультете искусств и ремесел. Это самое настоящее собрание свидетельств, прошедшее через горнило критики и теперь уже насчитывающее пять томов. Что касается других работ, которых я буду касаться мимоходом, то они скорее рассчитаны на широкого читателя (154).
Я решил, что не буду составлять последовательную хронологию ее жизни: некоторые необычные особенности стали проявляться довольно рано, но поскольку мне хотелось не столько нарисовать ее портрет, сколько изучить сами необычные явления, я решил, что лучше всего по мере возможности сгруппировать их по категориям.
Детство
Фортуната (155) родилась 23 августа 1924 года в Паравати. Отца она не знала: за пятнадцать дней до ее рождения он уехал в Аргентину. Одни исследователи объясняют его отъезд бедностью, которая в ту пору царила в Калабрии, другие склонны винить ее мать, непрестанное беспутство которой однажды стоило ему тюрьмы (156). Впрочем, однажды, когда ей было десять-одиннадцать лет, Натуцца увидела своего отца, не искав его, — увидела в той билокации, которой она отличалась. В ту пору она знала его только по фотографии. Оказавшись перед отцом, она сказала: «Вы не узнаете меня? Я Натуцца, ваша дочь». Потрясенный отец воскликнул: «Ну, значит, ты умерла!». «Нет, я жива, — ответила она, — и сейчас нахожусь здесь, хотя и не знаю, каким образом».
Потом, вернувшись в свое тело, она рассказала, что видела отца и подробно описала его дом. Родственники подумали, что девочка просто фантазирует, но через какое-то время от отца пришло письмо, где он писал, что видел дочь, которая появилась у него дома и с которой он даже немного поговорил. Родственники, отправившиеся в Америку, вскоре сообщили, что дом выглядит именно так, как Натуцца его описала (157).
После «великой войны» прошло совсем немного времени: кругом царила бедность, и богатые работодатели были хозяевами жизни. Мать Натуццы зарабатывала проституцией. Бросить этот промысел она не могла, потому что надо было кормить детей. Натуцца была самой старшей, и на ней лежала обязанность по воспитанию всех остальных (158).
В восемь лет ей было сновидение, в котором Бог явил ей свою волю. Она увидела образ, в котором узнала святого Франциска. Она попросила, чтобы он был милостив к ней, и тот ответил: «Через три дня просьба твоя исполнится».
Ровно через три дня адвокат Сильвио Коллока пригласил ее на беседу, а примерно через месяц взял на работу служанкой в свой дом (159).
Впрочем, нельзя точно сказать, в каком возрасте она стала работать. Ее собственные воспоминания довольно смутны, а свидетельства других людей не совпадают друг с другом. Кто-то говорит о восьми годах, кто-то о четырнадцати (последнее кажется более достоверным) (160).
Видение умерших
Умершие начали приходить к Натуцце в доме ее хозяев — начиная с июня 1939 года, хотя по-настоящему это явление заявило о себе в 1940 году после одного странного переживания. Пришло время поста, и Натуцца решила соблюдать его в течение всех сорока дней, причем выдержать полностью, т. е. не есть и не пить. В ночь с субботы на Вербное воскресенье ей явились усопшие, которые сказали, что на праздник святых Иоакима и Анны, т. е. 26 июля 1940 года, она «как будто» умрет. Девочка решила, что речь идет о настоящей смерти. Наступил этот день, и она впала в летаргический сон, длившийся семь часов. Люди, решившие, что она умерла, приходили проститься с нею, а хозяин вызвал врачей, но те ничем не смогли помочь. Глаза закрыты, тело застыло — казалось, что это уже просто труп. Что происходило в эти семь часов? Мы ничего не знаем, но, по-видимому, этот странный сон не имеет ничего общего с тем, что сегодня хорошо известно и называется предсмертным опытом.
Исследователи, писавшие о ней, сообщают, что в 1958 или в 1960 годах этот транс повторялся много раз. Девочка как будто теряла сознание, причем потеря сопровождалась конвульсиями, похожими на эпилептические. Мы не знаем, что она переживала в таком состоянии, но хорошо знаем, что сразу после того, как она приходила в себя, она говорила, что видела Христа и Святую Деву. Натуцца впадала в экстаз, смотрела перед собой в одну точку, говорила сама с собой, падала на колени и призывала других последовать ее примеру, если кто-то был рядом (161).
Впрочем, разговоры с Христом и Девой Марией случались и тогда, когда она не впадала в забытье. Альба Коллока, жена адвоката, рассказывает, что однажды, решив выяснить, что же происходит на самом деле, она стала за дверью, услышав, что Натуцца разговаривает со Святой Девой. Она, конечно, не могла слышать слова Святой Девы, но слышала, что говорила Натуцца: «Скажи, моя маленькая Мадонна, когда пройдет эта болезнь? Ты сказала, чтобы в три часа я прочитал „Аве“, „Отче наш“ и „Глорию“, но я не знаю, сколько сейчас времени! Ты сказала, что сейчас без десяти три? А что ты хочешь еще? Девять первых пятниц? Но что это? Я не понимаю… Почему ты не говоришь, что хочешь девятидневного молитвенного обета? Ты хочешь, чтобы девять месяцев я причащалась в первую пятницу?… Хорошо. Что ты говоришь? За дверью стоит госпожа и слушает меня?» (162). С тех пор «госпожа» этого не повторяла.
Натуцце было десять лет, когда однажды, сидя у дверей своего дома, она увидела нищенствующего монаха, очень похожего на святого Франциска, которого видела во сне. Она сразу сказала ему, что не может подать милостыню: у нее нет денег. Улыбнувшись, монах дал ей понять, что ничего от нее не ждет (163).
В другой раз (эта история уже стала легендой), входя в дом к детям, она увидела три фигуры, сидящие на кровати. Немного удивившись, она попросила их пройти в гостиную, но незнакомцы ответили, что они мертвы. Перепугавшись, она побежала к хозяйке и сказала, что в детской комнате на кровати малышей сидят три мертвеца. Госпожа Альба с улыбкой посмотрела на тестя, нотариуса Антонио Коллока, а тот, обратившись к растерявшейся служанке, спросил: «Ну, если они мертвы, почему бы тебе не спросить, как их зовут?» Натуцца быстро ушла, а потом вернулась и сказала: «Это Наннина, Рафаэль и Кончетта». Едва придя в себя от изумления, нотариус сказал, что три человека в его семье действительно носили такие имена, и все они давно умерли (164).
Этот необычный дар стал неотъемлемой частью ее будущей миссии, и об этом ей возвестил умерший святой. Вот ее рассказ: «Однажды вечером, закрыв ворота, я только вошла в свою комнату, как тут же увидела входящих людей: они были одеты как мы и сказали, что пришли из другого мира. Мне об этом говорили уже во второй раз — и во второй раз я увидела мертвых. Сильно испугавшись, я с криком выбежала из комнаты».
После этого случая несколько священников уговорили хозяев Натуццы провести сеанс экзорцизма, который длился около часа. Потом, возвращаясь в дом хозяев, Натуцца заметила, что за ней идет какой-то священник, но, сильно устав, она не стала об этом раздумывать, ускорила шаги, быстро вошла в дом и закрыла за собой дверь. К ее удивлению священник ждал ее на первых ступеньках лестницы. Он сказал, чтобы она не боялась, а потом добавил, что он — Фома Аквинский, благословил ее и прибавил, что отныне она будет видеть умерших еще чаще — как ночью, так и днем (165).
Теперь Натуцца видела их почти каждый день и доверяла им даже больше, чем живым. Но по пятницам и во время поста они к ней не приходили: в эти дни ей являлись Христос, Богоматерь и иногда святые. С умершими она могла связываться и на расстоянии. Она много раз беседовала с падре Пио, когда он был жив, а потом — с уже умершим (166). Нередко ей было трудно отличить умерших от живых, но когда удавалось прикоснуться к ним, она узнавала мертвых по их телам, которые были «очень холодными, как тела трупов». Если они находились в раю, от них «часто исходили светлые лучи, а сами они слегка возвышались над землей» (167).
А теперь — еще одна история, рассказанная госпожой Альба Коллока. «Это было в 1938 году: мы принимали гостей, и я попросила Натуццу принести в гостиную четыре чашки кофе. Она принесла их и начала расставлять на столе, но когда я вернулась на кухню, Натуцца с упреком в голосе сказала: „Синьора, вы не дали кофе священнику!“.
„Какому священнику?“, — удивилась я. Ведь среди гостей никакого священника не было. Вернувшись в гостиную, я сказала гостям, которых прежде не знала: „Натуцца увидела в этой комнате какого-то священника“. Один из гостей ответил: „Мой умерший брат был священником“. Когда в гостиную пришла Натуцца, гости попросили ее описать этого священника, и когда она это сделала, все узнали аббата Волонта, преподавателя семинарии» (168).
Иногда Натуцца узнавала умерших по фотографиям, которые ей показывали, а порой называла их по имени и описывала их внешность еще до того, как родственники показывали фотоснимки.
«Однажды ночью мне сильно захотелось пить, — рассказывает Натуцца. — Передо мной появился мальчик, и я попросила его принести стакан воды. Он ответил, что не может этого сделать, потому что полночь уже прошла и, значит, я не смогу причаститься утром. Но через несколько минут он появился снова, и теперь в его руках были три стакана воды, которые он взял в столовой. Эти стаканы остались в моей комнате, а потом другая служанка спросила меня, почему их нет в буфете. Я рассказала о том, что произошло этой ночью, а она рассказала об этом хозяину» (169).
Другая история убедила хозяев Натуццы в том, что она ничего не выдумывает. Однажды, вернувшись из гостей, синьора Альба с ужасом увидела, что потеряла кольцо с дорогим бриллиантом, но благодаря Натуцце оно скоро нашлось.
«Перед мной появился брат адвоката Сильвио — инженер Рафаэль, давно умерший, — рассказывает Натуцца. — Он сказал, что кольцо взяла маленькая девочка, которая унесла его в сад, где оно и лежит, спрятанное в кусте роз». Кольцо скоро нашли: оно действительно было надето на небольшую ветку куста (170).
«Я не всегда могу отличить живых от умерших, — продолжает Натуцца. — Очень часто предлагаю умершему сесть. Когда они появляются, я понимаю, где они находятся, — в раю, чистилище или в аду, а также могу понять, нуждаются ли они в молитвах, хотят ли о чем-то сказать своим родным. Я, со своей стороны, передаю им весть от живых. Когда, например, умерший отец или брат рассказывает мне о родных, которые присутствуют здесь же, они так много говорят! Но слышу их только я.
Я могу видеть усопших начиная с сорокового дня после их смерти. Они не говорят, где были во время этих сорока дней. Они никогда мне об этом не рассказывали. Они говорят, что их чистилище совершается на земле — там, где они жили и где совершали свои грехи. Они говорят, что рай предваряет зеленый луг. Я узнаю души, которые находятся в раю: они всегда приподняты над землей» (171).
Кроме того, Натуцца могла принимать от умерших весть на иностранных языках, но сама не знала никакого языка, кроме итальянского. Она не умела читать и писать и даже, как она сама говорила, не могла понять, что показывают цифры на циферблате. Но когда она передавала эти вести, она говорила на превосходном итальянском языке. Она говорила, что тогда ее ангел-хранитель шептал ей то, что надо сказать, и она просто повторяла это громким голосом.
«Но слова исходили от него, и я их лишь повторяла, — говорит она. — Иногда я понимаю, что мне говорят на иностранных языках, которых я не знаю. Но если кто-то говорит, например, на французском, мой ангел повторяет это на итальянском и шепчет, что мне надо ответить, но когда я отвечаю, я не понимаю того, что говорю» (172).
Франческо Месиано упоминает несколько редких случаев, когда другие люди, находившиеся рядом с Натуццей, тоже вместе с нею могли видеть умерших. Приведем один пример. Молодая женщина, секретарь члена парламента, покончила с собой, отравившись газом. Когда мать нашла ее, та лежала на полу, скрестив руки на распятии. Долгое время мать тщетно пыталась понять, что же привело ее дочь к такому отчаянному поступку. Услышав о Натуцце, она решила с ней встретиться. Показав ей фотографию, на которой была изображена группа молодых девушек, она спросила, видит ли Натуцца ее дочь, но не успела та ответить, как вдруг увидела перед собой юную самоубийцу. Девушка внимательно смотрела на нее и, будучи не в силах говорить, показывала на себя пальцем на фотографии. Но тут уже сама мать увидела ее и закричала: «Сильвана, Сильвана, дочь моя!». Умершая тут же исчезла, но теперь воскликнула потрясенная Натуцца: «Неужели и вы ее видели?!» (173).
Феномен гемографии
Однажды утром, в октябре 1938 года синьора Альба и Натуцца были на прогулке, и тут синьора заметила, что у служанки кровоточит левая нога. Кровь сочилась через чулок и башмак, сплетенный из кожаных ремешков. На вопрос, больно ли ей, Натуцца ответила, что нет, и казалось, что она ничего не чувствовала. Когда они вернулись домой, синьора Коллока хотела помыть и продезинфицировать ногу Натуццы, но не обнаружила никакой раны. Тут она с удивлением заметила, что правая нога тоже кровоточит. На следующий день она позвала двух врачей, которые, осмотрев девочку, сказали, что речь идет о кровяном выпоте и что такое может быть и у вполне здоровых людей. Но теперь кровь выступила на лице и руках, хотя самое удивительное было впереди (174).
Утром 29 июня 1939 года епископ Паоло Альбера совершал конфирмацию в своей часовне, куда с другими детьми привели и Натуццу. Когда епископ помазал ей лоб елеем, девочка почувствовала озноб и ощутила, как по спине между лопаток подобно червю проползло что-то холодное и влажное. Вернувшись в дом хозяев, она рассказала о случившемся, и собравшиеся с изумлением обнаружили, что у нее на спине проступил большой кровавый крест, отпечатавшийся на рубашке (175).
Натуцца рассказала, что, когда она впервые причащалась в церкви святой Марии в Паравати, ее рот наполнился кровью. Она не знала, что делать, но потом все проглотила и поначалу подумала, что согрешила, проглотив Господа. Потом ей сказали, что так и должно быть, и больше она об этом не говорила (176).
Кровяные выпоты стали повторяться регулярно, но врачи после осмотров говорили, что она вполне здорова. Перед каждым выпотом молодая женщина стала видеть один и тот же сон: некто Франческо Ризо (которого она знала еще до его смерти, потому что он тоже жил в Паравати) говорил ей, что завтра у нее проступит кровавый пот (177).
Постепенно кровяные выпоты стали приобретать определенную форму. Вот как выглядела ее первая гемография, точную дату которой определить не удалось. Натуцца молилась в церкви стоя на коленях, а вокруг нее собрались люди, с любопытством ждавшие, когда появятся эти уже знаменитые капли крови, в которых они смочат свои платки. По ее щеке скатилась и упала на пол слеза, которую на этот раз никто не заметил. Причастившись, Натуцца вернулась на свое место, а минут через десять, встав с колен, хотела выйти, но тут, заметив свою слезу на полу, растерла ее ногой, чтобы никто ее не увидел. Но одна молодая женщина, Кончетта Анжиллери, увидев это, смочила слюной свой платок и провела им по полу, где была слеза. На платке проступила рука, держащая облатку. Очевидцем был священник Клементе Силипо, который и засвидетельствовал произошедшее (178).
А вот что говорит адвокат Сильвио Коллока, который и сегодня, вспоминая, не может сдержать эмоций: «Она положила платок на свою грудь, а потом, когда показала его, на нем проступил очень четкий и ясный текст, словно напечатанный на машинке, а также рисунки. Текст был очень четким, но самое удивительное было в том, что кровью как будто писала незримая рука» (179). Людей, просивших повторить это маленькое чудо, было так много, что часто она клала на грудь два, три, пять и более платков. Они были самыми разными: сложенными, скомканными или свежими и тщательно разглаженными. Случалось, что она даже не успевала прижать их к своей груди, но надписи и рисунки все равно появлялись. Порой кровь появлялась на платке даже тогда, когда Натуцца не прикасалась к нему и даже находилась на расстоянии в несколько метров: например, когда платок просто лежал на столе. Кровь текла, превращаясь в рисунки и буквы, но иногда это случалось даже за несколько километров от нее, и тогда она говорила: «Это не я, а Господь» (180).
Впрочем, эти истечения были совсем безболезненными — за исключением времени поста. Рисунки имели религиозный характер: кресты, чаши, облатки и дароносица, святые с нимбами, паломники, ангелы (порой коленопреклоненные), образы Мадонны. Встречались символические изображения: лестница, дорога, дверь, сердце в терновом венце или пронзенное копьем, терновые венцы, четки, пятиконечные звезды, языки пламени, лилии, голуби.
Порой появлялись слова молитв на различных языках — мертвых и живых: латинском и еврейском, итальянском и немецком, древнеанглийском и современном английском, французском и греческом. Это были цитаты из Ветхого и Нового Завета, гимны, религиозные лозунги, псалмы, изречения, краткие или пространные молитвы.
Вот несколько примеров: «Deus noster in terra visus est» («Бог наш был зрим на земле»). Над этими словами изображен Христос с нимбом над головой и в окружении двенадцати апостолов, под ними — терновый венец с облаткой, в середине которой надпись IHS (Иисус, Спаситель человечества). Надпись «Jesus XP Passio» начертана на дароносице, от которой изображен Скорбный путь на Голгофу, усеянный каплями крови. Сбоку надпись: «Hoc est corpus meum» («Сие есть тело мое»).
На другом платке — надпись по-французски: «О, святая Бернадетта, простой и чистый ребенок, не раз созерцавший красоту Непорочной Девы и воспринявший ее тайны…» — далее текст обрывается (181). И действительно, часто молитва остается незавершенной: недостает нескольких слов, а порой и целой фразы, но то, чего нет на одном платке, появляется на другом, и это немного напоминает послания, полученные путем «автоматического письма» (182).
Почти всегда капли кровли проступали на лбу, щеках, подбородке и левой стороне груди. Из глаз тоже стекали две большие кровавые слезы. Кроме того, капли крови появлялись на ладонях, ногах, коленях и плечах. Этот кровавый пот проступал в любое время, как летом, так и зимой, но очень редко во сне и никогда во время ее видений. Он мог появиться во время причащения или молитвы.
Вот еще несколько примеров. Однажды, когда Натуцца, только что причастившись, стояла на коленях, аббат Клементе увидел, как на одном ее глазу появилась большая кровавая слеза, которая медленно скатилась по щеке. Натуцца вытерла ее платком, на котором тут же появился крест довольно четкой формы.
В другой раз девочки прибежали за священником и повели ее к Натуцце, которая стояла на коленях перед Святыми Дарами. Вместе со всеми собравшимися он увидел, как на ее правой ладони проступившая кровь сформировала очень четкое изображение облатки, в середине которой была надпись IHS.
Впрочем, иногда капли крови, которые видели все собравшиеся, не оставляли никакого следа на платке, когда их вытирали. Случалось, что на этом же месте появлялись другие капли, и Натуцца энергично их вытирала, слегка раздосадованная тем, что в первый раз платки протянутые ей платки остались чистыми, но и на этот раз они оставались такими же.
Так однажды в марте 1948 года два монаха-капуцина из ордена меньших братьев отправились в Паравати в надежде привезти оттуда платки с драгоценными рисунками, начертанными кровью Натуццы. После причастия, когда, как обычно, появилась кровь, Натуцца взяла платок, вытерла им ее и протянула монаху. Однако платок остался белым, а кровь на лбу Натуцца начала сворачиваться. Тогда другой монах протянул ей свой платок, но и на этот раз ничего не получилось. Будучи не в силах скрыть своего удивления, монахи переглянулись и уже хотели спросить, что это значит, как тут появился молодой человек, который, смеясь, сказал ей: «Пусть на моем платке что-нибудь появится. Я вижу еще несколько капель». Натуцца взяла его платок и вытерла кровь. На платке появился крест, а под ним изображение долгой дороги. В правой стороне появилась надпись: «Иисусе, очисти наши сердца и освяти наши стремления» (183).
Скептики говорят, что эти рисунки и надписи — следствие истерии. Слово, конечно, очень удобное: стоит его назвать, и кажется, что все объяснил, хотя на самом деле ничего не понял. Не понял хотя бы потому, что, в конце концов, само понятие истерии — одно из самых расплывчатых (184). Каждый специалист вкладывает в него свой смысл, причем смысл этот настолько специфичен, что сегодня вообще к этому термину относятся сдержанно. Кроме того, даже если это истерия, то какая сила это совершает и кто ею руководит? Именно эти соображения и заставили известных врачей (например, профессора Никола Пенде, а также Гозио из Римского университета) говорить о «спирито-медиумическом» происхождении этих гемографических рисунков и надписей (185).
Ясно одно: сама Натуцца не придавала большого значения этому явлению. Она всегда оставалась «совершенно бездеятельной». Не забудем и того, что она не умела читать и писать и, следовательно, не могла читать и понимать тех слов, которыми сопровождались рисунки. Наконец, надо учесть и тот факт, что появлявшиеся слова всегда были логически связными, свидетельствуя о вполне ясном смысле, в них заложенном, — даже тогда, когда платки, на какой-то миг прикладывавшиеся к ее телу, нередко были изрядно помятыми, в многочисленных складках. Получается, что кровь как-то перетекала из одной складки в другую, а порой, как мы уже отмечали, продолжала течь по платку, находившемуся в нескольких километрах от Натуццы (186).
Ясно, что в основе этого феномена лежит некая сила, причем сила разумная, которая преследует вполне определенную цель и не зависит от воли Натуццы. Любой непредвзято настроенный человек, будь то ученый или нет, согласится со мной, и это самое малое, что здесь можно сказать. Любые медицинские гипотезы, ограничивающиеся простой констатацией появления крови на коже, при всей их занимательности как раз не затрагивают самое существенное (187). Появление рисунков и посланий, написанных кровью Натуццы, похоже на так называемое «прямое письмо», о котором говорят в парапсихологии. Это точку зрения в 1948 году отстаивал профессор Джованни Скепис, специалист в области статистики, работавший в Римском университете, а также исполнявший должность секретаря в Итальянском метафизическом обществе. В своей статье, опубликованной в «Giornale d’Italia», он писал о том, как можно удостоверить этот феномен, и с его точки зрения главное заключалось в выболе талантливого медиума. Надо взять хорошую грифельную доску, кусок мела — закрыть все это в коробку и опечатать ее. Через какое-то время можно расслышать, как в коробке мел скрипит по доске (188). Я сам не присутствовал при таком опыте, но смотрел видеозапись, предоставленную немецким профессором Вернером Шибелером, которого очень хорошо знаю. На записи видно, как карандаш, расположенный под прозрачным колпаком, повисает в воздухе и начинает писать в раскрытой тетради. Доктор Шибелер гарантировал мне подлинность всего происходящего и соответствующей документации.
Второй важный аспект заключается в том, что эта сила ставит перед собой вполне религиозную цель, а точнее говоря — христианскую. Здесь, как мне кажется, можно говорить о нескольких истолкованиях, логически вполне последовательных.
Можно считать, что появляющиеся надписи являются своеобразной проекцией подсознательного Натуццы, которое пропитано религиозными текстами, каковых она, может быть, до конца не понимает, потому что не умеет читать, но которые тем не менее передаются ею почти верно. Такой механизм действительно существует и представляет собой частный случай криптомнезии, примеры которой хорошо известны (например, известен случай, когда человек под гипнозом воспроизвел почти дословно и правильно текст на древнем оскском языке (языке италийских племен). На следующем сеансе гипнотизер попросил его вспомнить, при каких обстоятельствах он познакомился с этим текстом, и тогда стало ясно, что речь идет не о какой-то его предыдущей жизни, а о походе в библиотеку. Выяснилось, что этот человек (это была женщина), сидя в библиотеке, случайно бросил взгляд на книгу соседа, и этого было достаточно. Этот эксперимент был проведен доктором Гарольдом Розеном из Торонто, а финский исследователь Рейма Кампман, преподающий в университете города Оулу, проводил нечто подобное несколько раз (189).
Именно этой проекцией подсознания на письмо профессор Скепис и объясняет гемографические надписи, засвидетельствованные у Натуццы. Однако трудно с ним согласиться до конца: многие надписи и рисунки со всей очевидностью свидетельствуют о том, что они появились без какого бы то ни было вмешательства Натуццы Эволо. Приведу один случай. «Четыре или пять лет назад я был в гостях у Натуццы, она разговаривала с другим человеком, а я, сидя неподалеку, увидел на столе сложенный платок, который Натуцца, наверное, только что там оставила. Я посмотрел на пятна крови на платке и подумал: „Ну вот, на этот раз ничего не проступило!“. Но тут я заметил, как кровь начала двигаться, как ртуть, и не мог понять, где она — внутри платка или снаружи, в самом платке или на нем: но я хорошо видел, как появляется изображение облатки с надписью IHS, а затем и вся дароносица. Я был ошеломлен и не смел коснуться платка. Когда все это происходило, Натуцца, как я уже сказал, спокойно продолжала беседу» (190).
Профессор Маринелли утверждает, что в таких случаях действует некая внешняя сила, никак не зависящая от Натуццы. Я считаю, что он совершенно прав. Я также хорошо знаю, что полтергейст тоже дает о себе знать в присутствии весьма своеобразных людей, которые, однако, совершенно не собирались вызывать его своей волей. Чаще всего это подростки, находящиеся в периоде полового созревания, или люди, переживающие тяжелый психологический кризис. По-видимому, именно они и являются причиной таких явлений, но ответственность за это на них возлагать нельзя. Обычно они даже не сомневаются, что играют здесь какую-то роль, но на самом деле это ничего не объясняет. Что за сила действует в каждом конкретном случае? Откуда она берется? Кто ее направляет? Мы ничего не знаем об этом, и, утверждая, что здесь имеет место такая проекция, мы просто объясняем тайну тайной.
Но в случае с Натуццей нельзя говорить даже об этом. То, что появляется через ее кровь, — не нечто нейтральное и бессмысленное. Речь не идет о каких-то беспорядочно распространяющихся пятнах: они образуют текст и рисунки — часто очень тонкие и четкие, символический смысл которых совершенно ясен. А между тем у Натуццы Эволо никогда не был книг, тем более на иностранных языках, на которых очень часто и появляются эти молитвы. У нее никогда не было возможности даже мимолетно увидеть тексты на еврейском, греческом и многих других языках. Совершенно невозможно предположить, что она знает эти тексты благодаря какой-то бессознательной телепатической связи с людьми, владеющими этими языками, и что она бессознательно проецирует их вовне благодаря какой-то силе, которую тоже не знает.
Обычно с методологической точки зрения самое простое научное объяснение является самым хорошим. Зачем же в таком случае постоянно выдумывать новые разгадки? Почему нельзя допустить, что в данном случае речь идет о разумной, но потусторонней силе, которая остается незримой для нашего мира, но тем не менее взаимодействует с ним? По крайней мере это не выглядело бы априорным и в то же время абсолютным непризнанием иных сил, иного разума и иного измерения, отличного от всего того, что на сегодняшний день известно науке.
Но как только мы согласимся, что все эти гемограммы производит некое сознание, не зависящее от Натуццы Эволо, нам придется пойти еще дальше. При желании в этих надписях и рисунках можно усмотреть действие каких-то внеземных цивилизаций, которые используют наши религиозные убеждения для осуществления своих целей. Там могли бы считать те уфологи, которых я знаю: они стремятся свести все паранормальные явления к деятельности наших космических братьев.
С другой стороны, если следовать спиритической версии, можно было бы приписать всю эту гемографию душам уже умерших, но доброжелательно настроенных людей. Есть и другой вариант: можно считать, что так поступают те умершие, которые, поначалу укрепляя в нас нашу христианскую веру, делают это лишь для того, чтобы потом сильнее ее высмеять.
В любом случае надо признать, что здесь действуют неведомые нам силы, и если рассматривать все происходящее в его собственном контексте, т. е. в контексте всей жизни Натуццы, тогда придется признать, что все это имеет религиозный смысл. Какой бы ни была вторичная причина, производящая эти рисунки и тексты, в конечном счете все восходит к воле Бога, который дает нам эти знаки.
Время испытаний
Постепенно Натуцца стала знаменитой. Одни считали ее святой, другие истеричкой, но и то, и другое привело к тому, что любопытствующие начали просто докучать ей. Отец Джемелли уговорил епископа Альбера провести медицинское обследование, и около двух месяцев Натуцца провела в психиатрической больнице, где ее случаем занимался психиатр Аннибале Пука (191). Был проведен целый ряд клинических исследований и психологического тестирования: оценивали уровень ее умственного развития, степень концентрации, быстроту реакции, сопротивление постороннему усилию, способность распознавать формы, звуки и т. д. По завершении обследования профессор Пука никак не смог объяснить ставший столь известным феномен гемографии, но, оставаясь человеком, действия которого диктуются не столько логикой, сколько его страстной приверженностью материализму, он заявил, что если бы его коллега Никола Пенде провел свое обследование, он наверняка доказал бы, что в данном случае речь идет о «невротическом феномене разнородного и множественного самовнушения» (192).
И вот что еще весьма примечательно: тот же профессор Пука, а заодно с ним и другие врачи, со всей уверенностью заявили, что эти необычные явления исчезнут, как только Натуцца выйдет замуж (193). Однако дальнейшие события показали, что они были неправы. Но дело в другом: совершенно ясно, что эти явления озадачили ученых, однако они не стремились их объяснить, а просто хотели, чтобы больше ничего такого вообще не происходило. Но даже если бы все это прекратилось, никто не стал бы отрицать, что все это действительно было и что это бывшее самим фактом своего наличия поставило перед наукой огромную проблему. Вместо того чтобы просто закрывать глаза и ждать, когда все само собой исчезнет, этим врачам надо желать, чтобы подобные явления, наоборот, длились как можно дольше, чтобы они могли как следует их изучить. Кроме того, здесь чувствуется панический страх перед тем неведомым, которое как будто грозит поставить под вопрос все привычные представления о нашем мире. Вдобавок возникает подозрение, что как только эти явления прекратятся и наметится смутная связь с сексуальной проблемой, эти уважаемые ученые тут же успокоятся и завершат свои исследования. Но даже если здесь и присутствует какая-то сексуальная фрустрация, все равно такие фантастические явления представляют огромный вызов всему сегодняшнему знанию о мире.
«Все мне говорили, что я больна, — вспоминает Натуцца, — и убеждали меня, что надо лечиться. Заведующий больницей обращался со мной как с безумной истеричкой, но сестры меня очень любили. Они давали мне свои платки и все спрашивали, действительно ли я вижу умерших. И все-таки у меня остались плохие воспоминания о тех двух месяцах, которые я провела в этой лечебнице. Санитары отнимали у меня булавки, иглы и даже заколки для волос: они думали, что я тайком прокалываю ими кожу и кровью делаю рисунки на платках, которые сестры давали мне каждый вечер, а по утрам забирали.
В эти два месяца умершие приходили ко мне в любое время дня, и сестры говорили, что я довольно часто разговаривала с ними, особенно ночью. Смеясь надо мной, профессор Пука спрашивал, почему я никогда не прихожу к нему, когда он спит, и почему не посылаю к нему умерших, которые разговаривают со мной. Как будто я сама решала, когда мне их видеть и разговаривать с ними или приходить к людям!».
Много раз Натуцца говорила своим сестрам, что хочет уйти в монастырь. Для нее это была единственная возможность оставить материнский дом, вести более спокойную жизнь и никому не быть в тягость. Но сестры отвечали, что она неграмотна, и потому никакой монастырь ее не примет. Кроме того, такое странное решение якобы всех обеспокоит. Сначала ей надо научиться читать и писать, терпеливо дождаться, когда она выздоровеет, и вот тогда, наверное, ее просьбу услышат (194).
«Я выписалась из больницы и вернулась домой, но здесь все считали меня больной, бедной, взбалмошной истеричкой, а для многих я вообще была сумасшедшей. Я видела, что люди смотрят на меня с жалостью, а я нуждалась во всем — ведь у меня не было своего дома, не было семьи, которую я так хотела иметь, и мне даже нечего было есть. Я чувствовала, как из меня уходит сила жить, но больной я не была. Мне лишь очень хотелось делать добро. Мадонна, которую я видела наяву, заверила меня, что все меня очень любят, а умершие, которые постоянно говорили со мной, обещали помогать и молиться за меня. И они меня не обманули…» (195).
К рождеству 1940 года у Натуццы неожиданно загноилась правая подмышка. Доктор Доменико Наккари вскрыл нагноение, перевязал рану, и, заметив, что над левой грудью имеется кровавый выпот, сделал бандаж, скрепив его в двух местах, так что вся повязка шла от одной подмышки к другой, закрывая грудь. Когда наступило время перевязки, он снял бандаж и с удивлением увидел, что в том месте, где бинт закрывал сердце, появились слова незаконченной молитвы. Когда же он в положенное время снимал вторую повязку, на том же месте он увидел ее продолжение. Потом это повторялось еще четыре или пять раз. Молитва была обращена к Младенцу Иисусу. Доктор Наккари поставил подпись на каждом бинте, а потом их взяла на хранение сестра Паолина, аббатиса приюта Непорочного Зачатия, находящегося в Вибо-Валентии (196).
В 1942 году Натуццу приютила Джузеппа Реттура, ее бабушка по материнской линии, хотя сама она по-прежнему продолжала заботиться о младших братьях и сестрах. Несколько раз она просила священников помочь ей вступить в религиозную общину, но всякий раз ее отговаривали (197), а между тем уже подступил ее брачный возраст. Женихов было много, но она не испытывала никакого желания выходить замуж.
Натуцца, медиум на включении
Наконец, Натуцца влюбилась в молодого человека — столяра Паскуале Николаче, и 14 августа 1943 года, когда ей исполнилось девятнадцать лет, они поженились. Брак был заключен по доверенности, потому что в это время жених служил в армии. Церковное благословение молодые получили только двенадцатого января следующего года в церкви Святой Марии в Паравати (198). Некоторое время Натуцца боялась, что, выйдя замуж, нарушила Божью волю.
Через пять дней их совместной жизни, 17 января в три часа пополудни Натуцца, войдя в экстаз, увидела перед собой Мадонну, Христа и святого Иоанна. Перепугавшись, она начала плакать, и тогда Христос сказал ей: «Почему ты плачешь?». «Я подумала, — ответила она, — что, выйдя замуж, я больше не достойна твоей любви, — мне не надо было этого делать…».
«Я всегда любил тебя, — ответил Господь, — и буду любить еще больше, если ты исполнишь свой долг жены и матери. Но смотри: я даю в твои руки свежие, благоухающие цветы — и горе тебе, если ты не сумеешь их сохранить» (199).
Интересная деталь: Натуцца говорит, что пока длилось это видение, комната была омыта голубоватым светом, а когда Христос исчез, в домике послышались далекие раскаты грома. Это наверняка заинтересует всех специалистов в области НЛО и внеземных цивилизаций — особенно тех, кто во всех религиозных феноменах видит лишь стремление параллельных миров обмануть нас, используя наши религиозные верования. Что касается меня, то я уже имел возможность убедиться: наши умершие родственники, по-видимому, связаны с внеземными сущностями (200). Но не надо все валить в одну кучу. В рассказе, который я только что привел, речь идет лишь о явлении, а не материализации, а когда Натуцца начала видеть мертвых, она сначала увидела Христа, Святую Деву и различных святых, причем не всегда этому сопутствовали раскаты грома. Можно сказать, что практически вся ее жизнь полна таких видений, и, как мы увидим, ее беседы со Христом и Святой Девой продолжались даже тогда и особенно тогда, когда она переживала Христовы страдания. Когда же, встретившись с нею во второй раз, я спросил, не думает ли она, что, как считают некоторые, ангелы и внеземные сущности — одно и то же, она тотчас ответила: «Между ними нет ничего общего!».
Когда началась война и молодого мужа призвали в армию, Натуцца пошла работать горничной к Анне Лауреани. Случаи транса и гемографии продолжились и даже усилились, становясь все более впечатляющими.
Но в это время проявилось и нечто новое: Натуцца стала впадать в глубокое забытье, однако оно сильно отличалось от спиритического транса и тем более от транса, возникающего при ритуалах Вуду или кандомбле. Никакого помрачения, никаких судорог, никаких беспорядочных движений: просто она сразу теряла сознание, ее тело застывало, не чувствовало уколов, а чуть погодя ее устами начинали говорить умершие. Она становилась тем, что потом точно назвали «медиумом на включении». Речь идет о явлении, которое отличается от всего того, что мы видели до сих пор. Во время таких трансов Натуцца больше не повторяет того, что ей говорит ее ангел-хранитель: теперь ее устами напрямую говорят сами умершие. Тембр голоса может быть самый разный, и родственники узнают в нем своих покойных родителей или друзей. Бывает, по голосу нельзя понять, кто говорит, но ясно одно: это не голос Натуццы. Почти всегда говорящие этими голосами не называют своих имен и никак не определяют себя (201). Натуцца может говорить на разных языках, хотя сама их не знает. Интонация, стиль речи, ее фразы и обороты, а также лексика могут сильно меняться — в зависимости от происхождения и характера покойного, который через нее говорит.
Сначала транс случался два-три раза в день, и люди стали приходить к Натуцце в надежде, что через нее они встретятся со своими дорогими умершими родственниками. Врачи и особенно профессор Пука, всегда стремившиеся доказать, что все это — лишь проявления истерии, считали, что все пройдет, как только Натуцца выйдет замуж. Однако все оказалось не так.
А теперь послушаем, что говорит адвокат Сильвио Коллока. «Однажды — в конце 1943 или в начале 1944 года — я был на маслозаводе в Паравати, и тут меня позвала моя кузина Аннина Лауреани: она сказала мне, что Натуцца снова впала в транс. Я сразу поднялся к сестре и увидел, что Натуцца сидит в салоне, облокотившись на подлокотник дивана: голова на руке, глаза закрыты.
Едва я вошел, как она сказала мне серебряным голоском ребенка: „Входи, входи“. Подойдя ближе, я спросил: „Кто ты?“.
„Я твой дядя Сильвио“.
Я был ошеломлен. Как дядя? Этот ребенок? Потом я понял, что речь шла о брате моего отца, который умер в восемь лет: в 1873 или 1874 году, т. е. почти семьдесят лет назад. Я совсем не думал о нем. Я начал говорить с ним: спросил о тете Стелле, которая вместе со своим мужем, консулом Симонетта, отправилась в Тарвизио. В ту пору высадились американцы, Италия была разделена надвое, и мы уже ничего не знали об этих родственниках. „Не беспокойся, с ней все хорошо, она ни в чем не нуждается, — не тревожься“, — заверил меня голос. И действительно, позднее мы узнали, что с моей сестрой все в порядке. Пока ребенок говорил со мной, мой шурин Армандо Макри хотел прикоснуться к Натуцце, но тут серебряный голос сказал: „Ее бесполезно трясти: ты хоть в окно ее выброси — она все равно не проснется“. Я спрашивал его о других вещах, и всегда он давал точные ответы, но в какой-то момент сказал: „Прощай, время закончилось, я должен уходить. Как-нибудь пойди и причастись за меня“» (202).
Семья легко переносила все происходящее: к этому уже привыкли. «Муж относится ко мне как к нормальной женщине — не видит ничего исключительного», — говорит Натуцца. Так же вели себя и пятеро ее детей, родившихся с перерывами в два-три года: Сальваторе, Антонио, Анна-Мария, Анжела и Франческо. Поначалу, правда, она немного боялась, что не сможет совместить обязанности жены и матери с этими необычными дарами.
Семья Натуццы жила очень бедно. Когда война окончилась, они поселились в собственном доме, правда, очень бедном и маленьком. В нем было два этажа, но они жили только на первом. Дом был окружен деревянной изгородью, внутри которой росли плющ и розы. С обеих сторон входной двери — пальма: одна — молодая и стройная, другая — просто замшелый ствол. На обеих — почти никаких листьев. Дверь всегда открыта — до поздней ночи. Входили не стучась — как к себе домой. Первая комната — совсем маленькая, четырехугольная. Это столярная мастерская, в которой работает Паскуале: три-четыре уже выструганных стола, куча стружки, топор, рубанок. Работа была не всегда. Первые годы семейной жизни — пока рождались дети — были довольно тяжелыми, полными лишений. Однако Натуцца, по-доброму относившаяся к людям, никогда не брала денег и подарков. Когда работы совсем не было, гостей обычно принимал Паскуале — всегда со своей мягкой улыбкой (203).
Вторая комната была предназначена для всего сразу: это и собственно комната, и столовая и гостиная. Налево от входа — комод, двуспальная кровать, в углу — кушетка. Вдоль правой стены — несколько соломенных стульев и сундуков из пихты. Вот и вся мебель. Можно упомянуть изображение Мадонны и гравюры, изображающие крестный путь Спасителя.
В доме всегда было полно народа, но с трех-четырех часов пополудни люди просто валили валом, чтобы послушать «радио с того света». Весной и летом — с девяти до одиннадцати вечера, зимой — с половины седьмого до половины девятого. Кто пришел раньше, усаживались на стулья и сундуки, остальные теснились в первой комнате. Феномен транса закончился в 1958 году, когда на теле Натуццы стали появляться знаки Христовых страстей — стигматы.
Вести из ада и чистилища
Вот какие вести устами Натуццы доносились из области потустороннего страдания:
«О, если бы мы могли вернуться на Землю! Мы были бы готовы терпеть всякое страдание, лишь бы спастись. Как мы были бы счастливы, если бы избавились от этой ужасной муки, которая нескончаема, как песчинки на морском берегу! Одни горят в вечном огне, потому что отрицали существование Бога, другие — потому что не просили прощения за свои грехи» (204).
А вот как адвокат Сильвио Коллока рассказывает о голосе из ада:
«Я услышал хриплый и скорбный голос старика: „Дорогой племянник, — сказал он мне, — я твой дядя“. Это был один из моих родственников — масон, который умер, отказавшись от помощи священника и не причастившись. „Я страдаю, — добавил он, — для меня нет надежды, я осужден на вечный огонь, и надежды нет. Мне осталось лишь одно — жестокие, ужасные страдания“» (205).
В другой раз умерший сказал Натуцце, что он осужден на огонь чистилища. Видя, как радостно он улыбается, Натуцца подумала, что, по крайней мере, на время своего появления перед нею он освободился от своего наказания. «Нет, — сказал он, — огонь всегда со мной, и теперь, когда я говорю с тобой, он вокруг меня». «Но тогда он, наверное, не жжет, — ответила Натуцца, — ведь если бы он жег, вы не выглядели бы так довольно и радостно. Я не могу вам верить». Сказав это, Натуцца хотела подойти к умершему, но он сразу закричал: «Не подходи ко мне!». Почувствовав сильный жар, она испугалась и закричала: «Да, это правда!», и тут же получила сильный ожог гортани, который местный врач потом лечил сорок дней (206).
Натуцца, как сказал мне Микеле Кордиано, так объяснила случившееся: это был не огонь, но на физическое тело он воздействовал так же, как настоящее пламя.
Приведу еще одно короткое свидетельство, которое даст мне возможность правильно оценить все сказанное. «Раздался глухой, гортанный, хриплый, сдавленный голос: „Я не назову своего имени, я осужден на адский огонь за то, что погубил молодую девушку… Не совершайте ничего постыдного, не соблазняйте чужих жен, уважайте их“».
Остается лишь добавить, что если этот умерший предупреждает нас о том, чего не надо делать, чтобы не заслужить такую же участь, значит, здесь налицо акт милосердия и любви и, следовательно, этот человек не в аду, хотя и думает по-другому. Во время моего недолгого пребывания в Паравати Микеле Кордиано сказал: Натуцца уверена, что в конце времен ад будет упразднен.
Как Натуцца видит ангелов-хранителей
Ангелы являются как дети лет десяти — только без крыльев. Они немного приподняты, полны света и очень красивы. Она говорит, что рядом с каждым из нас находится ангел-хранитель, но она, конечно же, видит ангелов только у живых людей. Эту оговорку она сделала непроизвольно, потому что одинаково хорошо видит как «живых», так и умерших. Они нас наставляют. Обычно ангел-хранитель находится по правую сторону, но у священников — по левую. Много раз она встречалась со священниками, которые не были в сутанах, но, увидев ангела на левой стороне, она сразу понимала, что перед нею священник. «Я целую ему руку, — говорит она, — а он спрашивает, как я догадалась, что он — священник» (207).
Ангелы-хранители облачены в белое или голубое. Она видит и других ангелов: очень красивых, с длинными, светлыми, вьющимися волосами. На вид им двадцать лет (208).
Не будем забывать, что видения, которые переживают мистики, всегда соотносятся с их психологией, т. е. с их эпохой, окружением и характером. Вы, наверное, заметили: в отличие от того, что видели дети в Фатиме, Натуцца видит ангелов без крыльев. Если бы они явились ей так же величаво, как предстают в «Беседах с Ангелом», она, конечно, испугалась бы. Поэтому их вид согласуется с ее способностью восприятия, но весть все равно остается истинной.
Билокация Натуццы
Со второй половины 1939 года, когда Натуцца еще работала в семье адвоката Сильвио Коллока, у нее стали проявляться способности к билокации, причем одинаково хорошо как в бодрствующем состоянии, так и во сне. Ее двойник покидал ее и — обычно в сопровождении уже умерших людей — она отправлялась к тем, кого знала или не знала. Потом она описывала все, что видела и слышала в таких путешествиях. Она могла совершать какие-то конкретные поступки, вполне конкретно воздействуя на наш материальный мир (209).
Приведем пример с кузиной адвоката Сильвио Коллока — Джузеппиной. У нее только что родился ребенок, и вот однажды ночью, когда она собиралась покормить его, ей показалось, что она слышит шаги. Она подняла глаза и увидела Натуццу вместе с ее дедом Франческо Романо, давно умершим. Они стояли посреди комнаты, а потом направились к ней. Джузеппина задрожала от страха. Ее муж, бывший рядом с нею, заметил это и взял ее за руку, желая узнать, что случилось, но видение уже исчезло, и он просто не мог поверить, решив, что все это ей просто приснилось.
На следующий день он отправился к семейству Коллока и не успел раскрыть рот, как Натуцца шепнула: «Я больше не приду к вам!». «Что ты имеешь в виду?» — спросил муж, делая вид, что не понимает. «Я больше не приду к вам, потому что ваша жена так испугалась, как будто увидела невесть что!». Затем, видя его недоумение, она подробно описала все происходившее: как Джузеппина, чтобы защитить ребенка от света, закрыла лампу почтовой открыткой; каким был цвет одеяла, в которое она завернула младенца, и т. д. Все совпадало до мельчайших подробностей, хотя Натуцца никогда не была у Джузеппины (210).
А вот другой история, случившаяся в октябре 1939 года. Каждое утро Джузеппе Мамоне вставал в пять часов, чтобы успеть на поезд в Вибо Валентия, где он учился в школе. Но в ту ночь он вдруг проснулся и спросил у матери, сколько времени. Синьора Франческа включила свет в своей комнате, посмотрела на будильник на ночном столике и сказала, что уже пять часов: пора вставать, чтобы не опоздать на поезд. Но Джузеппе, чувствуя, что не выспался, решил сам посмотреть на часы. Придя в комнату матери, он увидел, что на самом деле лишь двадцать пять минут первого: мать перепутала стрелки. Мальчик вернулся к себе и заснул.
Но для Франчески этим дело не кончилось. Выключив свет и собираясь заснуть, она внезапно увидела у своей постели Натуццу: та стояла в летнем платье, которого Франческа ни разу на ней не видела. «Что ты здесь делаешь? — воскликнула она. — Как ты вошла — ведь дверь закрыта?».
«Нет, она была открыта», — ответила Натуцца, — а потом, взяв ее запястье, как будто желая пощупать пульс, спросила: «Не хотите ли вы встретиться с умершими?». Услышав такое, Франческа в ужасе воскликнула: «Пошла вон или я убью тебя!». Натуцца исчезла, но Франческа просто не находила себе места. Может, ей это приснилось?
На другой день она отправилась к Сильвио Коллока, и у дома встретила Натуццу, которая собиралась стирать белье. На ней было то самое платье.
Увидев ее, Натуцца сразу спросила: «Как ваши дела, госпожа Чича?». «Да я убью тебя!» — снова воскликнула та. Испугавшись, Натуцца убежала в дом и заперла дверь. «Почему ты спрашиваешь, как мои дела?» — крикнула ей вслед Франческа. «Потому что этой ночью одна старая женщина проводила меня к вам, сказав, что вы больны. Когда мы пришли, свет был включен, и мы не стали входить, а потом, когда вы его выключили, я подошла к вам, взяла за руку и спросила, как ваши дела».
«Неправда, — перебила Франческа, — ты взяла меня за руку и сказала: „Не хотите ли вы встретиться с умершими?“. И кто была эта старуха, с которой ты пришла?».
«Она живет напротив дома Наккари. Если вы хотите, я покажу вам дом, из которого она вышла».
Это была Марианна Кутулли, тетя Франчески, умершая два или три года назад.
Здесь ничего не говорится о том, что в момент своего визита Натуцца находилась в своей кровати, да и сама она говорит, что дверь была открыта. Однако госпожа Мамоне убеждена, что дверь была заперта, и к тому же, по ее словам, Натуцца не вышла из комнаты, а исчезла. Кроме того, нельзя не учитывать и присутствие старой женщины, давно умершей. Таким образом, мы имеем дело с билокацией, а не просто видением: ведь Натуцца взяла госпожу Мамоне за руку.
В следующем рассказе факт материального действия, которое Натуцца совершает во время своей билокации, становится еще более очевидным. Натуцца отправилась в Катандзаро навестить свою мать, которая лежала в больнице, но пришла слишком рано: к больным еще не пускали. Тогда она решила зайти к подруге, выпила с нею кофе, а уходя забыла на кресле свой платок.
Вечером подруга увидела его: это был тот самый платок, который Натуцца надевает, когда идет в Церковь. Она сразу позвонила ей, чтобы та не волновалась: платок на месте и при первой возможности она передаст его в Паравати. Но на другой день она его не нашла, и никто в доме не знал, куда он делся. Тогда, позвонив Натуцце, она с досадой сказала, что платок таинственным образом исчез. «Не беспокойся, — ответила Натуцца, — сегодня утром, еще до начала мессы мне показалось, что я зашла к вам. Я заметила платок и взяла его» (211).
Натуцца говорит, что сама она никогда не вызывает билокацию. «Ко мне приходят усопшие или ангелы и ведут меня туда, где мое присутствие необходимо. Я прекрасно вижу, где нахожусь: могу все описать, могу говорить и быть полезной тем, кого вижу. Я могу открывать и закрывать двери, могу действовать. Я здесь, у себя: я разговариваю с родственниками и тут же чувствую, что я в другом месте, где так же говорю и действую.
Билокация — это не фильм, который смотрят в кино или по телевизору. Я на самом деле нахожусь именно в том месте, которое посещаю. Я остаюсь там ровно столько, сколько мне надо, чтобы сделать свое дело, — несколько секунд или минут. Я прекрасно сознаю, что мое физическое тело находится в Паравати (или в каком-нибудь другом месте, но не в том, которое я сейчас посещаю), но получается так, как будто у меня есть другое тело. Так бывает и ночью, когда я сплю, и днем, пока я с кем-нибудь говорю или что-то делаю. Иногда я ошибаюсь: весть, которую должна была сообщить далекому человеку, на самом деле говорю тому, кто в данный момент физически находится передо мной. Часто я просто не знаю, куда иду, если только раньше уже не была там. Имя и город, куда я направляюсь, мне говорит мой сопровождающий: он делает это по моей просьбе или просто так. Недавно я была в Женеве, в другой раз — в Лондоне. По-моему, времени на это ушло не много. Я мгновенно оказываюсь в нужном месте — независимо от расстояния. Отправляясь к кому-нибудь, я прямо оказываюсь в его комнате, а чаще — в соседней. Я просто открываю и закрываю двери. Я никогда не ощущала, что прохожу сквозь стены или перегородки: я сразу оказываюсь там, куда мне надо. Порой я оказываюсь на улице или во внешнем пространстве. Когда я так путешествую, я не смотрю сверху вниз, как если бы я летала: мне кажется, что это путешествие совершается не в физическом, а в духовном мире. Но, с другой стороны, я не прохожу по туннелю и никогда не видела никакой серебряной нити между моим физическим телом и духовным.
Иногда я могу перемещать материальные предметы между тем местом, где я была, и тем, где находится мое физическое тело. Например, оказавшись на улицах Никастро, я встретила женщину, которая хотела дать мне три пряника. В это же время я была в Паравати, собиралась поговорить с несколькими гостями, когда вдруг увидела, что в моих руках — три пряника.
Мне довелось узнать и трилокацию. Я оказалась в двух местах в одно и то же время, и в обоих меня видели разные люди.
Души, с которыми я встречалась, говорили мне, что билокация совершается только по воле Божьей и с вполне определенной целью» (212).
Одно явление не исключает другое, и потому во время билокации мог проявляться и феномен гемографии: например, на простынях или подушке.
Однажды в 1972 году, на святую седмицу госпожа Анна Косентино, едва улегшись в постели, вдруг увидела, что у ее кровати сидит Натуцца. Испугавшись, она закрыла голову простынями, а на утро, застилая постель, увидела, что на простыне кровью начертан рисунок, рассказывающий о Христовых Страстях: копье, бечевка, гвозди и другое копье, пронзающее сердце. Сама Натуцца описывает это так:
«Около одиннадцати часов вечера, когда я уже собиралась ложиться, мне показалось, что я нахожусь в Вероне, у госпожи Косентино. Это было лишь какое-то мгновенье. Я увидела госпожу в кровати, улыбнулась ей, а когда она, испугавшись, спряталась под простынями, я подошла поближе и попыталась снять простыни, чтобы успокоить ее. Но тут на них упали несколько капель крови, меня это раздосадовало, но представший передо мною Иисус грустно сказал: „Не тревожься, я явлюсь в твоей крови, чтобы все увидели, узнали и уверовали“.
На следующее утро, едва проснувшись, я сразу рассказала детям о том, что случилось ночью, и просила, чтобы, если зазвонит телефон, они позвали меня: я была уверена, что кто-то даст о себе знать. Так и вышло: не было и восьми, когда какой-то господин, не называя себя, спросил по телефону, не перемещалась ли я куда-нибудь нынешней ночью. Я ответила, что, по-моему, перемещалась, и только после этого он назвал свое имя: адвокат Косентино, муж госпожи Анны.
Через несколько месяцев он приехал ко мне и показал часть простыни со знаками Иисусовых страданий, начертанных кровью».
Итак, здесь мы еще раз убеждаемся в том, что билокация вполне реальна.
Страсти Натуццы
А теперь поговорим об одном необычном явлении. Вот как о нем рассказывает сама Натуцца, с привычной простотой отвечая на вопросы профессора Валерио Маринелли.
«Могу ли я спросить вас о том, какие чувства вы испытали, когда впервые увидели на себе стигматы? Вы испугались?
— Нет, никакого страха не было. Ведь это началось, когда я была совсем маленькой. (И действительно, стигматы стали появляться, когда ей было около десяти лет) (213).
— Сколько лет вам было, не помните?
— Я была совсем маленькой… я… на ноге появилась дыра, и на руке тоже, но я не знала, что это стигматы. Я думала, что заболела.
— Это повторялось каждый год?
— Нет, до этого Иисус сказал мне: „Я обопрусь на тебя пальцем“. И тогда появилось первое отверстие. Я подумала, что это просто здорово, — ведь меня коснулся Бог! Я была счастлива, потому что увидела Господа!
Потом, когда мне было лет пять или шесть, он сказал: „Я обопрусь на тебя рукою“. И тогда на моем плече появилась рана. Я была довольна, я думала: „Господь опирается на меня!“.
Но, может быть, если бы я знала, что буду страдать от этого всю жизнь, может, я и не согласилась бы, я не знаю, не могу этого знать.
Понемногу у меня появились все остальные раны. Я всегда их принимала со смирением, с любовью, потому что Иисус утешал меня» (214).
Натуцца показывает руки и продолжает:
«Эти маленькие дырочки, которые так сильно болят, словно кто-то колет меня длинной булавкой, — они появились в 1958 году. Я никому о них не сказала. Я старалась скрывать их даже от родных, а вскоре сказала, что раны на руках появились от тех моющих средств, которые я использую для стирки и мытья посуды. Какое-то время в году мне был тяжело ходить, и я сказала, что это просто гвозди в ботинках причиняют мне боль. Этих маленьких дырочек люди тоже не замечали: зимой их закрывали рукава, а во время поста ко мне никто не приходил, потому что в этот период умершие не появлялись.
О моей ране в боку Паскуале узнал только в 1972 году, когда обнаружил в ванной большую запекшуюся кровяную корку. Тринадцатого июля 1972 года еще одна рана открылась на правом плече. Когда священник, желая остановить кровотечение, приложил к ней платок, на нем появились рисунки, которые появлялись и раньше» (215).
За несколько дней до наступления поста, Натуцца испытывала сильную боль в руках, ногах и левом боку. В первый день поста на руках, ногах, левом боку и груди появлялись розовые пятна. На руках образовывались отверстия диаметром в половину сантиметра, окруженные другими, меньшими по размеру. На ладонях появлялись ранки в виде совсем маленьких точек. Потом из розовых пятен начинали сочиться капли крови: образовывались маленькие язвы, которые располагались очень плотно и почти все имели форму круга или овала небольшой глубины. Кровь текла весь пост: красная, смешанная с сывороткой. В пасхальное воскресенье раны затягивались и покрывались тонкой коркой, которая, отваливаясь, оставляла розоватые отметины. По словам очевидцев рана на боку была довольно длинной и глубокой — как от ножа, а раны на ногах и руках не были сквозными, как у Падре Пио и у Терезы Муско, — всего половина сантиметра. Рисунок, который образовывали маленькие дырочки, год от года слегка менялся, но на запястье уже много лет они образуют крест (217).
Свидетельства родных и врачей позволяют детально воссоздать участие Натуццы в Христовых Страстях. В период поста гемографические рисунки и надписи увеличиваются и становятся особенно четкими. Страдания Натуцы постепенно нарастают в среду, четверг и пятницу. Натуцца вынуждена лежать в постели. Вот что пишет по этому поводу доктор Франческо Аччини де Флоренче — речь идет о Святом четверге 1992 года:
«10. 30 — четверг. Я собираюсь пойти к Натуцце, где произойдет (или уже происходит) нечто такое, о чем я только слышал, но сам свидетелем не был. Натуцца переживет в своем теле все Христовы Страсти, все его жестокие страдания, вынесет те же самые унижения и чуть ли не крестную смерть!
Я знаю, что это явление, столь необычное и ужасное, повторяется каждый день в Святую пятницу. С самого начала поста Натуцца днем и ночью страдает от своих стигматов: каждый раз, когда мы к ней приходим, мы обнаруживаем на ее теле какой-нибудь новый знак Божьей воли.
В последние дни на ее лбу появился кровоточащий терновый венец, на левом колене — лик Иисуса, на правом — гостия с надписью IHS в центре.
На руках и ногах (точнее говоря, на лодыжках) хорошо видны следы от гвоздей, на запястье (там, где нащупывают пульс) — большой кровавый крест.
11. 30.
Около часа я просидел рядом с комнатой Натуццы, в которой она уединилась для молитвы. Она много кашляет. Наконец, меня вводят в эту комнату, ее дочь помогает ей лечь в постель: страдания слишком сильны, чтобы оставаться на ногах.
В комнате два — три стула для родных и друзей. Натуцца лежит в кровати, отвернувшись к стене; кашель усиливается и не дает покоя. Она лежит на боку лицом к стене и поджав ноги, но время от времени вытягивает их — наверное, от боли.
Дыхание учащается, кашель усиливается. Она не стонет: лишь изредка раздается еле слышное „ой“.
Стигматы на руках видны очень хорошо: на правом запястье — три человеческих фигуры в длинных одеяниях; на левой ладони веером расположились три дырочки, а на запястье — отверстие побольше, откуда начинается, подымаясь верх по руке, изображение кровоточащего креста.
На подушке, с которой она соприкасается правой щекой, видны длинные надписи: фрагмент молитвы на итальянском языке, а также еще какие-то фразы, начертанные, вероятно, на греческом.
Натуцца больше не обращает никакого внимания на тех, кто вокруг: она целиком погружена в свое страдание и молитву» (218).
А теперь обратимся к другому доктору — хирургу Убмерто Корапи из больницы города Никастро. Вот что он видел в страстную пятницу 1977 года:
«Я нащупал ее пульс. Он был слабый, нитевидный — слабый, но учащенный, как у человека, потерявшего много крови. Пульс был какой-то странный, и он не очень мне понравился. Не знаю почему, но я забеспокоился: мне казалось, что с минуты на минуту произойдет что-то почти непоправимое.
Раны на запястьях уже начали зарубцовываться, но на одном еще была кровь, которая попала на стену в тот момент, когда Натуцца повернулась на кровати: на стене образовался крест величиной в шесть-семь сантиметров. Я уверен, что раньше этого креста там не было: его начертала капля крови, пролившаяся из запястья.
На коже головы тоже были большие и глубокие повреждения, которые кровоточили, но не сильно. На виске появилась другая капля крови, которая, падая на подушку, словно пером написала печатными буквами: „VENITE AD ME OMNES“ („Приидите ко мне все…“ (Мф. 11, 28). Буквы были большие: полтора-два сантиметра величиной. Это произошло очень быстро, прямо на моих глазах, но я все-таки не понял, сколько времени на это ушло: я никак не ожидал, что смогу увидеть такое. Буквы появились одна за другой, но очень быстро: пером так быстро их нельзя было написать. Я совершенно уверен, что видел это собственными глазами и что прежде на наволочке ничего не было.
Все это глубоко взволновало меня, но больше всего мне хотелось наблюдать за Натуццей. Она чувствовала себя то лучше, то хуже. Мы не хотели ей мешать, но, когда она пришла в себя, мы спросили, как она себя чувствует, и в какой-то момент она сказала, что у нее очень болит плечо.
Осмотрев ее правое плечо, мы увидели, как образуется гематома: это впечатляло с чисто медицинской точки зрения. Плечо становилось все более фиолетовым — до тех пор, пока гематома не сформировалась окончательно. Мы собственными глазами наблюдали биологический процесс ее образования: как будто на плечо, а точнее на вполне определенное место на нем, давило что-то очень тяжелое, в результате чего вокруг образовывался розоватый ореол; это была не рана, а именно формировавшаяся гематома, как будто что-то, не переставая давить, оставляло следы, похожие на ожог с волдырями и подкожной краснотой, которая, в конце концов, и привела к возникновению достаточно большой гематомы» (219).
Рассказ продолжает другой свидетель: доктор Марио Кортезе де Катанзаро, бывший рядом с Натуццей в страстную пятницу 1973 года.
«Было около полудня, когда меня поразила гримаса отвращения на лице Натуццы: она откинула голову назад, как будто ей предложили попробовать что-то смрадное. Мне тут же припомнился отрывок из Евангелия от Матфея: „И пришедши на место, называемое Голгофа, что значит: `лобное место`, дали Ему пить уксуса, смешанного с желчью; и отведав, не хотел пить“» (Мф. 27: 33–34) (220).
А теперь вернемся к свидетельству доктора Франческо Аччини:
«Около двенадцати тридцати прибыли кюре Паскуале Бароне и другой священник, Микеле Кордиано. Став у постели Натуццы (отец Паскуале сбоку, а отец Микеле у ее ног), они зажгли свечу, взяли освященную облатку и положили ее в урну, которую поставили на ночной столик рядом со свечой. Анна-Мария, дочь Натуццы, приподняла мать на постели, и та причастилась.
Причастившись, Натуцца снова легла, и оба священника начали читать псалмы (позднее я узнал, что это делалось для того, чтобы удалить возможные соблазны). Отец Паскуале читал псалмы, а отец Микеле, стоя у ее ног, держал в руках небольшое распятие, которым осенял Натуццу, безмолвно молясь.
Когда молитвы закончились, я понял, что Натуцца переживает какое-то видение. Она лежала на постели, хрипела, задыхалась и кашляла, но ее взор был устремлен куда-то вверх, за спину отца Микеле. Застывшие руки были обращены ладонями вверх.
Во время общего молитвенного подъема Натуцца бормотала какие-то слова, как будто обращаясь к собеседнику, которого видела только она.
Когда видение прекратилось, ее руки ослабли; она перестала задыхаться, закрыла глаза, но кашель возобновился. В комнате уже успела собраться вся родня и несколько друзей: все молились и плакали.
Я едва сдерживал свои чувства, а священники непрестанно читали псалмы. Время шло, и видения сменяли друг друга: иногда Натуцца смотрела куда-то высоко вверх широко раскрытыми глазами, порой же ее взгляд не подымался выше роста человека и был направлен на правую сторону кровати (где никого не было).
С каждым новым видением диалог становился все напряженнее и драматичнее: страдания Натуццы постепенно нарастали. Иногда можно было различить какие-то слова. Когда видения только начались, она, сидя в постели и устремив взор вверх перед собой, раскинула руки и громко воскликнула: „Но я никогда не скажу тебе `нет`!
Когда же видение заканчивалось, Натуцца как бы расслаблялась (точнее говоря, приходила в изнеможение, сраженная усталостью), снова ложилась на постель (ей всегда помогала дочь), но вскоре опять начинала двигаться, метаться, трогать плечи и часто вскрикивать, как будто ее хлестали кнутом“» (221).
А теперь вернемся к рассказу доктора Кортезе:
«Потом меня смутило прерывистое дыхание Натуццы: особенно с полудня и до половины третьего — время, когда распинали Иисуса. Выдох стал очень долгим, как будто ей было трудно выдохнуть воздух из легких, тогда как вдох был относительно нормальным. Я попытался дышать так же, но мне это не удалось, т. е. Натуцца не делала этого намеренно, и к тому же она страдала от митральной кардиопатии. Поразмышляв об этом столь необычном дыхании, я предположил, что так, наверное, дышали распинаемые: будучи не в силах выдохнуть, они умирали от удушья. И действительно, вес всего тела, висящего на руках, пригвожденных ко кресту, практически не давал диафрагме подняться, чтобы выдохнуть воздух из легких, и потому любая попытка вдохнуть свежего воздуха заставляла сильно страдать» (222).
Вернемся к свидетельству доктора Аччини: «Эта пытка прекращалась только на время очередного видения, а потом, когда видение прекращалось, все начиналось снова и протекало еще сильнее и ужаснее. В какой-то момент, созерцая новое видение, Натуцца воскликнула: „Господи, спаси этот мир! Я люблю тебя, люблю тебя…“. Говоря это, она разводила руками, как будто к кому-то обращаясь, а потом замолкала, словно слушала ответ.
В другой раз она сказала: „Я приду туда только с тобой“, а потом снова возобновилось бичевание и боль. Дыхание становилось все слабее, губы стали совсем сухими и растрескались. Вокруг все плакали.
Небесные видения перемежались адскими: „Нет, нет“, — повторяла Натуцца, кладя руки на голову. Она плакала и хватала за руку свою дочь, Анну-Марию, а та, не отходя от матери, шептала ей на ухо: „Не слушай его, не слушай, это ничего, все пройдет“. Священники непрестанно читали псалмы.
Искушения сменялись небесными явлениями (потом я узнал, что эта была Мадонна), и Натуцца, повернувшись к ней, говорила: „Удали его от меня навсегда“. Так и текли эти нескончаемые минуты, наполненные страданиями, видениями и искушениями. Паскуале, муж Натуццы, ее дети, племянники и прочие близкие люди, — все рыдали, всех охватила скорбь: всех, кто видел, как корчится от боли, задыхается и движется к смерти этот святой человек, которому мы никак не могли помочь. В комнате был еще один врач — женщина, а также сын Натуццы, Франческо, который тоже был врачом, но никто ничего не мог сделать. Единственное, что мы могли, — это молить Господа о том, чтобы он пощадил ее (223).
Был момент, когда она почувствовала себя очень плохо, и позднее мы поняли, что у нее было искушение; мы ушли — мы просто не хотели ей мешать, потому что она сильно страдала. Вот почему мы не прошли вместе с нею все этапы ее пути.
Позднее, когда все кончилось и мы задали ей кучу вопросов, она рассказала, что видела, как Иисус шел на Голгофу, неся на плече большое деревянное бревно. Потом его пригвоздили к этому бревну, а затем подняли на большую высоту — на уже установленный столб. В конце этого видения она увидела Мадонну, а потом — вполне обычного молодого человека: он был одет по-современному и очень живописно рассказал ей, что в следующей раз она от этого умрет… что если она не остановится, с ее детьми произойдет нечто тяжкое … и т. д.» (224).
Далее продолжает доктор Аччини:
«Примерно в тринадцать пятьдесят все резко ускорилось: Натуцца несколько раз клала руку на левый бок, затем, внезапно согнувшись, она сильно вскрикнула, и мы увидели, что ее ноги вытянулись, застыли, и одна легла на другую.
Руки образовали прямой угол, ладони были повернуты верх, и все тело Натуццы стало, как камень, застыв в позе распятия.
В этот ужасный миг я чувствовал, как мое сердце неистово колотится в груди, а наша скорбь просто не знала границ.
Кто-то не мог больше оставаться в комнате и вышел на воздух. Перед нами лежал мертвый человек — человек, претерпевший бичевание и распятие, вынесший все муки Иисуса на Голгофе!
В течение нескольких минут Натуцца лежала совершенно застывшей, практически мертвой. Женщина-врач, о которой я упоминал, подошла к ней, чтобы в этом убедиться. Мы все трепетали, моля Бога о том, чтобы Натуцца снова к нам вернулась. Ее лицо стало каким-то зеленоватым, распухшим: она умерла от удушья. Потом в какой-то миг одна рука резко упала, совсем расслабленная, как будто ее освободили от креста, затем другая. Ноги тоже приняли нормальное положение, и появилось слабое дыхание, которого не было. Натуцца не открывала глаз, но было видно, что она счастлива, хотя и совершенно обессилена.
Было около четырнадцати часов. Никто к ней больше не подходил, потому что — как мне объяснили — ее снял с креста сам воскресший Иисус, а теперь он утешал ее за перенесенные ею страдания» (225).
«Около четырнадцати тридцати, — рассказывает доктор Кор-тезе, — Натуцца затихла и несколько минут оставалась в забытьи. Потом, повернувшись ко мне и всем, кто находился в комнате, она приветствовала нас, как будто впервые увидев» (226).
А вот что рассказывает доктор Аччини о страстной пятнице 1992 года: «Приблизительно через полчаса я вернулся посмотреть, как она себя чувствует. Она улыбалась, но лицо было распухшим и еще зеленоватым: на нем ясно читались следы перенесенного страдания.
Когда стало ясно, что испытание миновало и Натуцца снова с нами, изможденная, но живая, кюре отправился на приход сообщить благую весть верующим, которые всю вторую половину дня провели в церкви, молясь за Натуццу и с тревогой надеясь на то, что все будет хорошо, — ведь им очень важно, чтобы Натуцца была рядом и наставляла своими советами» (227).
Профессор Маринелли вполне обоснованно обращает внимание на одну очень характерную деталь. В 1973 году через несколько дней после предпасхальных страданий, пережитых Натуццей, доктор Кортезе спросил ее, не похож ли крест, который Христос нес на Голгофу, на кресты, которые мы видим в церквах. «Нет, — ответила она, — он похож на балку; когда мы поднялись, мы увидели другую его часть, вбитую в землю». Слова «мы поднялись» и «мы увидели» хорошо показывают, что она всем своим существом участвовала в Христовых Страстях, воочию их видя и всецело претерпевая.
Во время поста и даже во время страстных видений ей очень часто приходилось разговаривать с Христом и Святой Девой.
Дьявольское нападение и чудесное исцеление
Однажды Натуцца почувствовала сильную слабость: причиной, конечно же, был пост, а также колющие боли от ран, которые вот уже несколько дней как появились на ее запястьях.
По телефону позвонил священник: он звал ее в церковь причаститься. Она ответила, что чувствует себя не очень хорошо, и тогда священник сказал, что принесет ей Святые Дары домой. Он так и сделал и, причастив Натуццу, ушел. Она закрыла дверь, но вскоре заметила в комнате какого-то человека: тот начал выть, богохульствовать и кричать, что нападет на этого священника, на этого подлеца, эту сволочь и т. д.
«Неправда, — возразила Натуцца, — это хороший священник, святой человек; наверное, вы его просто не знаете, потому что вы не отсюда».
Она была уверена, что говорит с каким-то пришельцем, которых было немало, но, вспомнив, что сама только что заперла дверь в доме, поняла, что этот человек — дьявол, и воскликнула: «Иисус, Святая Мадонна, помогите мне!».
Услышав это, дьявол так сильно ударил ее по ноге, что Натуцца почувствовала ужасную боль, а нога начала пухнуть.
Муж подумал, что жена упала и повредила ногу. Он начал растирать ее яичным белком, а потом решил, что надо поехать в больницу и сделать рентгенограмму. После бессонной ночи Натуцца с мужем ожидали шофера, но внезапно она увидела перед собой Падре Пио. С улыбкой глядя на нее и не говоря ни слова, он наклонился и нежно погладил ее ногу, а потом исчез, но вместе с его исчезновением исчезли опухоль и боль в ноге.
Невозможно сосчитать, сколько раз Натуцца была вынуждена терпеть присутствие дьявола — ведь он постоянно докучал ей и запугивал, делая это даже посреди бела дня, когда она была в полном сознании. Он бил ее и бросал на землю, нередко нанося изощренные раны (228).
Радость Натуццы
Однако радость Натуццы все-таки брала верх. В одном из видений Иисус сказал ей: «Ты много пострадаешь в теле своем, но какой радостью исполнится дух твой». Однажды Натуцца сказала: «По правда сказать, я не страдаю: я счастлива, потому что по-прежнему люблю людей и говорю слово утешения тем, кто страдает» (229).
И действительно, общаясь с нею бесчисленные посетители видели ее веру и РАДОСТЬ. Но тайна самой Натуццы, исток ее радости — это любовь к Богу и радость от участия в деле любви.
А теперь мы попытаемся прикоснуться к этому истоку, обращаясь к тем знамениям, которые Божьи деяния оставляют нам на земле, когда борьба Христа против сил зла достигает своей вершины, когда Божья любовь побеждает эти силы, подчиняясь им и давая возможность восстать против нее, хотя легко могла бы их сдержать. Мы найдем только следы этой борьбы, но мы знаем, что там, в потустороннем мире, именно Любовь пожелала этой борьбы и направляла ее — ту борьбу, важнее которой нет ничего на свете (230). Но тут каждый решает сам.