— А кого же еще?
— Но… Мне кажется, твоя удача здесь ни при чем. Ты был просто идиот. Вы выпили, поссорились…
— Да. Я почти убедил себя.
— Послушай… — она потянулась ко мне, и поцеловала. Затем сбросила простыню и села на меня верхом. Заглянула в глаза… — Нет никакого прошлого. Только мы. Сейчас. Здесь. И будущего может не быть. Для нас всех…
Поцелуй был очень долгим.
… Никого нет. Рашид — вся моя семья.
Она сидела, подобрав ноги, натянув одеяло до подбородка. Я курил.
— Когда это случилось?
— Мне было двенадцать. До этого я полгода провела в детдоме, а до этого… — она замолчала.
— Что?
— Была беспризорницей. — Ассоль говорила, не глядя на меня. — Родителей вечно не было дома, они работали далеко, на гидроэлектростанции. В школе доставали учителя… Это я тогда так думала — что достают… И сбежала.
— И где ты жила? На улице? — она вздохнула. Одеяло съехало, и я поцеловал её белое, светящееся в темноте плечо.
— Да нормально было… Иногда весело. Иногда — жутко… А потом я узнала, что они погибли.
— Родители?
— Там была авария, на Капчагайской ГЭС, где они работали… Меня как раз поймали, привезли в детский приемник и стали искать родственников. А их уже не было в живых… Так я и узнала. Если б я не была такой дурой, если б не убегала из дому… Они ведь переживали. Мама, наверное, по ночам плакала. А отец? Он никогда чувств не показывал. Но, понимаешь…
— Да. Как ни странно, понимаю. — я обнял Ассоль и стал баюкать.
До сих пор, как представлю, что они тогда чувствовали… Мне так стыдно. И плохо. Я ведь могла быть с ними! А ведь ничего уже не изменить.
ГЛАВА 31
Рашид начал приобщать Мерфи к тренировкам. У него была особая система, ни на что не похожая. С другой стороны: если никогда не видел, как тренируются, к примеру, монахи Шао-Линя, просто не можешь знать, что это такое.
Поначалу я пытался за ними угнаться, но быстро бросил. Кесарю, как говорится, кесарево…
Старик Кацман с головой погрузился в аналитику, подолгу общаясь с нашим компьютерным гением, Максом. Тот так и сидел в Москве, на съемной квартире. «Чтобы не складывать все яйца в одну корзину» — пояснил Михалыч.
Траск прибывает в Первопрестольную. В новостях то и дело мелькают кадры с его постной рожей: миллиардер Траск, талантливый ученый, снаряжает космический корабль к Марсу; Миллиардер Траск, альтруист, помогает бороться с голодом в Африке; Миллиардер Траск, филантроп, изобрел средство от некоторых видов рака… Интересно, почему не от всех? Потому, что его же фирмы выпускают исключительно дорогостоящие лекарства?
…Вот смотрю, как он пыжится в камеры, и не могу понять: ну как такой плюгавый человечишко управляет огромной финансовой империей? Имелось подозрение, что он — ширма, подставной директор, но — не подтвердилось.
В восемнадцать продал патент на какую-то компьютерную игрушку. Заработал первый миллион, а затем пошло-поехало. Десять лет, пока не сколотил эту свою корпорацию. Икс-Технолоджис…
Я высказал предположение, что он — тоже Чудесник, и использует свои таланты. Рашид подтвердил, что долго ломал голову над этим вопросом, но все признаки за то, что Траск скорее не чудесник, а «черный лебедь». Необъяснимый феномен сверхъестественного везения…
Рашид старался доступно объяснить, как действуют чудесники. Я так понял, они жонглируют вероятностями. То есть, делают возможность возникновения какого-либо события максимальной… Потому они и мешают мистеру Траску: его весьма условная удача не справляется с мощным потоком противовесных событий, он попросту начинает проигрывать. На бирже, в бизнесе, в личной жизни… Мы изучили его деятельность до мелочей, спасибо нашему хакеру. Парнишка нарыл такое количество сведений, что хватило бы еще на одного миллиардера…
Макс предложил, для проверки, попробовать одну штуку… Так просто! Даже обидно, что мы сами не допетрили. Но, как говорится, со стороны виднее…
Воронцов разбудил меня, когда начало светать. Ёжась и вздрагивая, я пошел в душ, затем выпил, одну за другой, три чашки очень крепкого кофе. С детства не люблю вставать рано: когда за окном морозно и темно, все инстинкты настаивают на том, что сейчас — глубокая ночь. Нужно поскорее забраться под теплое одеяло, и уснуть…
За рулем «Москвича» — Михалыч, кивает довольно хмуро. Тоже не выспался.
Последние несколько дней были довольно сложными. Я старался усвоить всё, что давал Рашид. Временами получалось, иногда — не очень. После того, как увидел показательное выступление Ассоль, самооценка упала ниже уровня моря… Например: она метала ножи в своего учителя, с завязанными глазами. Из разных положений: сидя, лежа, повернувшись спиной, в прыжке… А платформа, на которой стоял Рашид, всё время бесшумно двигалась. И вращалась.
«Полет — это искусство, а точнее навык. Весь фокус в том, чтобы научиться швыряться своим телом в земную поверхность, и при этом промахиваться» — вспомнил я Дугласа Адамса.
Техника Ассоль давала именно такое впечатление: она изо всех сил пытается попасть, но промахивается, и всаживает ножи в каких-то миллиметрах от его кожи. Я даже пробовать не стал: во-первых, я не умею столь хорошо обращаться с ножами. Во-вторых… Я боялся. Боялся, что получится. В смысле: вдруг я подсознательно желаю воткнуть нож не рядом, а «в»?
По большому счету, я ведь почти никогда не использовал удачу намеренно — исключая те случаи, когда спасал свою жизнь… Иногда я играл — но крайне редко. После того случая в Лас-Вегасе, когда я понял, что расплачиваться всё равно придется, как-то отбило охоту.
— Почему такая спешка? — спросил я, устраиваясь на заднем сиденье.
— В новостях передали: Траск сегодня подписывает контракт с нашими, хочет завод электроники строить. — Михалыч зевнул. И добавил дикторским голосом: — Мероприятие вызвало огромный общественный резонанс… — Нам раздобыли журналистскую аккредитацию.
— И что мы будем делать? Брать интервью?
— Ну… В некотором роде. — сказал Воронцов, устраиваясь рядом, и отвернулся.
А я представил, как может выглядеть «интервью» в исполнении Воронцова: пробив собой, как тараном, мощный заслон из телохранителей, он вынимает из-под верной кожаной куртки огромный Кольт, и вытянув руку, стреляет Траску прямо в лоб. Того бросает на пол по красивой дуге, как тряпичную куклу… Набегает полиция, в нас целятся сотни стволов, приказывают опуститься на колени, положить руки на затылок… Международный скандал.
…Попутно выясняют мою личность, всплывает тот запрос из Интерпола… Хорошо, если дадут пожизненное.
— У вас воображение не по разуму, Алекс… — я что, рассуждал вслух?
— А что еще я должен подумать?
— Простите. Нужно было вам сказать, что мы едем за покупками.
— Ну да… В шесть утра. На двух машинах, с охраной…
— Вы же у нас звезда.
Я не стал спорить. Зачем? Не хотят посвящать — и не надо. В конце концов, кто я им?
— По поводу покупок я не соврал. — Воронцов, не отрываясь, смотрел в окно. — Вы должны выглядеть прилично, пресс-конференция начнется в час пополудни.
Сам Воронцов был одет в дорогой костюм, явно итальянский. Сорочка в тонкую полоску, галстук, как у манхэттенского юриста… Пиджак, правда, был ему тесноват, и кобура оставляла заметную выпуклость. Но этого можно не заметить — если не знать, на что смотреть… Михалыч был в своем любимом пятнистом тулупе.
Александр Наумович как-то рассказал анекдот: — «ложечки нашлись, но неприятный осадок остался»… Вроде всё правильно: благородная цель, искреннее сотрудничество… А что-то мешает. «То, что у вас паранойя, еще не значит, что за вами не следят…»
— Почему вы это делаете? — спросил я Воронцова, когда мы оказались у дверей какого-то крупного торгового центра. — Вам зачем в этом участвовать? Из-за смерти начальника?
— Друга. Дядя Костя был моим другом. Наставником… Но не в его смерти дело. Не только в ней…
— А для тебя мало, когда вокруг убивают людей? — Михалыч настороженно оглядывался вокруг, как будто ожидая нападения прямо сейчас.
— Вы не поняли. Я хочу сказать: Рашид, Александр Наумович… С нами всё понятно. Своих нужно защищать… Но вы?
— А мы что, не люди, что ли? — прищурился Воронцов.
— Молодой ты еще, Лёха… — Михалыч, взяв меня за рукав, потащил в обширный, ярко освещенный холл. — Свои, чужие… Зло должно быть наказано, понял? Никто не должен вот так, за здорово живешь, убивать по первой прихоти. — махнув рукой, он пошел к эскалатору.
С одной стороны, я понимал, что он имеет в виду. Но с другой… Я ведь был на войне. И в плену — дважды… Тогда, на сомалийском ржавом корыте, я хотел, чтобы ребята выжили… Но не вышло.
Для того, кто всё это затеял, жизнь человеческая не стоит и ломаного гроша. Это даже не разменная монета, а так, грязь под ногтями… Вычистил, вымыл руки, с мылом, и забыл. Ни разу я не видел, чтобы тот, кто творит зло, прикрываясь высокими идеалами, получил по заслугам. Жизнь — несправедлива в своей основе. Так было, есть и будет всегда. Воевать с ветряными мельницами — смертельно опасно. Но самое обидное — безнадежно…
…Под сводами торгового зала царило веселье. Фонтаны вздымали к хрустальному потолку пенистые струи, бравурная музыка лилась из динамиков, празднично одетые люди, улыбаясь, прохаживались вдоль ярких витрин. Повсюду колыхались воздушные шарики в виде сердечек, прилавки топорщились тюльпанами и нарциссами…
— Что это? — я как будто попал в яркий, праздничный сон.
— Восьмое марта.
— Не понял…
— Международный женский день. Праздник. — Михалыч подтолкнул меня вслед потоку праздношатающихся. — Темнота американская…
— Зачем мы здесь?
— Вот, решили погулять. — Воронцов улыбнулся, пожав плечами. — Прикупить шмотья, поглазеть на народ, себя показать…
Я догадался. Просто удивительно, как быстро, всего лишь после пары подсказок… Ловля на живца. Мы это как-то обсуждали, но потом я забыл.