Припадая по очереди к щели, мы смотрели, как по участку ходят люди в защитных робах, слушали вой полицейских сирен и скорых.
Темнело. Чтобы не вымерзнуть, приседали и отжимались, или сидели, тесно прижавшись друг к другу, сохраняя остатки тепла. Старались не разговаривать — на всякий случай, чтобы никто снаружи не услышал…
К вечеру народ разъехался. К нашему укрытию никто даже близко не подошел, не считая собаки, одной из тех, что сторожили дом. Пес подбежал к двери и, поскуливая, стал царапать лапами землю. Если бы кто-то обратил на него внимание, нас бы нашли. Но Воронцов, просунув в щель руку, почесал псу голову, сказал что-то ласковое, и тот убежал.
Дождавшись полной темноты, мы наконец-то выбрались. Первым порывом было лезть в развалины — вдруг пожарники что-то проглядели? Но от дома остались только обугленные стены, одиноко торчавшие каминные трубы да часть крыши, зияющая голой дранкой. Горелый дым стелился над землей, веяло жаром. Страшно подумать, но мы обрадовались этому теплу. После бесконечных часов в промозглом, сыром подвале я решил, что никогда уже не согреюсь…
Стараясь не мелькать на открытых местах, мы нашли местечко внутри, у стены, и долго сидели, прижимаясь спинами к теплым камням. Отогревшись, выбрались в рощу за домом, кое-как почистились снегом и пошли прочь…
ГЛАВА 34
Пока ждали ночи, еще под землей, я пытался вспомнить, каким образом оказался в погребе, но так и не смог. Воронцов признался, что его последняя мысль была: «ну… всё».
Уцелел ли кто-то кроме нас, оставалось только гадать. Я чуть не сошел с ума от неизвестности, но он был прав: не стоит заявлять о себе раньше времени.
Выступив против Траска, мы залезли в берлогу к спящему медведю, не взяв с собой ружья. Опрометчивость, граничащая с глупостью. Но винить некого, кроме самих себя.
«Наступил на те же грабли» — так говорят о людях, неспособных учиться на собственных ошибках. Я же знал, что стихийные вмешательства в причинно-следственные связи будут иметь фатальные последствия! Но обманывал себя. Успокаивал тем, что это — не моя идея, а значит «они», — Рашид и Александр Наумович, — знают, что делают.
Я им не возразил, а как ребенок, которому разрешили шалить, с головой окунулся в проказы. Забыв, что сыр, как правило, предназначен для того, чтобы поймать мышь…
— Идиоты мы были, когда сунулись к Траску. Самонадеянные глупцы.
Я старался говорить как можно тише, голос то и дело срывался. Колотила дрожь — пока копали, успел взмокнуть, и теперь, сидя на холодной земле, быстро замерзал.
— Вы что же, думаете, это он? Как?
— Не знаю. Например, послал беспилотник…
— Глупости. Никто не позволит чужому беспилотнику летать над городом. — голос Воронцова походил на сдавленное кваканье.
— А почему — чужому? У Траска достаточно денег чтобы купить любого, даже на самом высоком уровне…
— Я, конечно, не могу утверждать, что в наших вооруженных силах служат сплошь неподкупные и благородные, но, по-моему, это перебор.
— Помните, что Макс говорил? Про «уязвимость нулевого дня»…
Воронцов надолго замолчал. Потом сказал:
— А если он доберется до ядерного оружия?
— Скорее всего, уже добрался…
Об этом диалоге я вспомнил, как только оказался на поверхности, под открытым небом. Никак не мог отделаться от мысли, что за нами следят…
Решили пробираться в Москву, к Максу. Возможно, он уже знает, кто из наших остался жив, и вообще… Если сам уцелел. Но проверить надо. На электричке в город нельзя — кто-нибудь обязательно запомнит парочку перемазанных землей бомжей… Да и денег нет.
И тогда Воронцов совершил первое в жизни правонарушение, по его же словам: угнал чужую тачку.
На трассу старались не выезжать.
— Он искал именно вас. — Воронцов резко выкрутил руль в попытке объехать огромную промоину.
— С чего вы взяли?
— Остальных он убил.
— Кидальчика не убил. Рашида не убил… Наверняка есть и еще чудесники…
— Не знаю. Не было времени проверить. Да это и не важно. Сейчас, по крайней мере…
— Откуда вы знаете, что важно, а что — нет? — я снова начинал злиться. — Когда мы вчера катались по городу, за нами следили. Вы об этом знали, но, сбросив хвост, успокоились. А нас выследили! Взрыв дома — это из-за них!
— Алекс…
— А что, не так? Почему вы их не остановили? Почему подпустили так близко?
— Алекс… Нас не выследили. Поверьте.
— Нельзя быть ни в чем уверенным! Я знаю, я прячусь всю жизнь!
— Алекс… тех, кто за нами следили — их больше нет.
Я сглотнул. Внезапно стало жарко.
— Вы их что… Убили?
— Не мы. Но… Подозреваю, кто. Тот же почерк, если можно так выразиться.
— Объяснитесь.
Я уже предчувствовал, что он скажет.
— Через пару дней после того, как вы сбежали, мы с Михалычем обнаружили хвост. Приняли меры. Когда подъехала опергруппа, оказалось, что в машине — трупы. Убиты выстрелами в затылок. Так же, как и те, что следили за нами вчера… И я думаю, что это сделал Рашид.
— Чего?
— Послушайте, у меня было время обдумать эту версию: из сейфа в кабинете Кремлева пропали документы. Досье на таких, как вы. Когда мы встретились, Рашид сразу признался, что это он их прибрал… Вообразите: слепой человек спокойно вошел в Управление, отыскал кабинет начальника, вскрыл сейф… Даже камеры его не зафиксировали! Те, кто за нами следили, убиты из пистолета с глушителем, выстрелами в затылок. Они ничего не подозревали! Ехали себе по дороге, а кто-то — может, на светофоре, или еще где, подсел к ним в салон, выстрелил — дважды, и вышел… Это вполне мог быть он. Или девочка…
Я тоже подумал об Ассоль. Но…
— Она была со мной. Помните? Мы оба были в плену, её просто не было в городе!
— Вчера она сделала нам ручкой в торговом центре, и испарилась. Куда?
Я промолчал. Я видел, как она убивает. Это вполне могла быть она…
— Убить человека. Вот вы, Илья, могли бы без лишних размышлений убить кого-то, кто вам мешает?
— По обстоятельствам. А вы?
— Вы не поверите… Но я, наверное, не смогу. Мы же не на войне, правда? Мы же, черт побери, не убийцы!
— Но вы допускаете мысль, что это может быть Ассоль.
— Если б вы видели то, что видел я…
— Я видел.
— И как вы к этому относитесь?
Воронцов ворочал рулем, не отрывая взгляда от извилистой, глубокой колеи.
— Трудно сказать. Не покривлю душой, если признаюсь, что она меня восхищает.
— А меня — пугает. Знаю, что звучит глупо… Но что мы, в конце концов, за мужики, если девчонке приходится делать нашу работу?
— Её этому учили с детства. Она — прирожденный воин. А вы только что признались, что не смогли бы убить, глядя в глаза.
— Вы правы. Я слюнтяй. А она очень сильная.
— И поэтому вы её отталкиваете?
Я промолчал.
В город въехали через какие-то склады, затем долго петляли по узким улочкам окраины. Наконец добрались до спальных районов; свет почти нигде не горел. Воронцов заглушил двигатель.
— Всё. Приехали. Дальше пешком. И кстати: вы — не слюнтяй.
Найдя какую-то тряпку на заднем сиденье, он стал вытирать отпечатки пальцев.
Выбравшись из теплой машины, я тут же замерз. Снег валил стеной. Подняв голову, я смотрел, как стремительно несутся к земле большие, влажные хлопья. По краям дороги, покрытой ледяной грязной кашей, намело изрядные сугробы.
Мы побрели, увязая по колено, цепляясь друг за друга, поскальзываясь и время от времени падая. Поднимались, и шли дальше. Была глубокая ночь, снег глушил все звуки, и только фонари терпеливо поливали улицы желтым светом.
— Охренеть! — тощий парень, открывший нам дверь, выпучил глаза.
— И тебе того же… — пробурчал Воронцов, проходя мимо него в квартиру. — Всё в порядке? — уточнил он, осторожно, сбоку, выглядывая по очереди во все окна.
— В каком, на хрен, порядке! Я думал, вы окочурились!
— Сюрприз, значит… Прошу знакомиться: Алекс, это Макс. Макс, это Алекс… — и Воронцов скрылся за узкой дверью. Сразу послышался шум воды.
А я так и стоял в тесной прихожей, на коврике, покрытом комьями грязного снега. Всегда чувствовал себя неуверенно с незнакомцами. Макс, по-моему, тоже. Неопределенно махнув вглубь квартиры, он подтянул широкие спальные штаны и спросил:
— Голодный небось?
— Как волк.
— Я пельменей сварил, надо только разогреть.
— Ты нас ждал?
Я удивленно смотрел на парня. Тоже чудесник с талантом предвидения?
— Очень просто: старика с девчонкой в больницу увезли, это в новостях было. Про остальных — ни слова. Вывод: или накрылись все, медным тазиком, или… Я решил надеяться на лучшее.
— Спасибо.
— За что?
— Не знаю… — я пожал плечами. — Приятно думать, что хоть кто-то надеется на лучшее.
Присев на табурет, я спрятал ноги под стол. Основные комки земли и грязи осыпались, пока мы шли, но всё равно чувствовал я себя, как разлагающийся труп.
Макс хлопотал. Поставил чайник — пузатый, в красный горох. В микроволновку — стеклянную миску с пельменями… Через пару минут они запахли, и живот скрутило судорогой. Чайник засвистел, Макс плеснул кипятку в большую глиняную кружку, кинул пакетик с заваркой, пододвинул мне.
В ванной продолжала шуметь вода.
— Что известно про взрыв? — обхватив кружку, я грел онемевшие пальцы. От чая поднимался земляничный пар.
— Как обычно: утечка газа. У нас всегда так говорят. Но я тут нарыл… — заметив, что вода в кружке мелко подрагивает, я убрал руки под стол. — На полигоне за городом произошел несанкционированный запуск ракеты. Подробностей пока нет, вояки сами ничего не понимают. Впервые у них такая фигня…
— А ты что думаешь?
— Хакнули их. — я посмотрел на него, как на умалишенного. Макс подвинул табуретку и присел рядом. От чайного пара у него тут же запотели очки. — Сейчас всё, начиная от светофоров и заканчивая космическими спутниками, управляется компьютерами, так? — я кивнул, уже понимая, к чему он клонит. — Если этот хакер смог залезть в комп автомобиля, кто мешал ему же взять на себя управление ракетной системой?