— Найдем его. Ну, а дальше… По обстоятельствам.
— А ну, стой! По каким обстоятельствам? Хочешь при всем честном народе подвиг совершить? Так ведь не поймут!
…Были мы уже в пригороде. Вокруг — высотки. Люди от нас не то чтобы шарахались, но стороной обходили. Я в который раз мысленно обругал себя за идиотизм. Не надо было вчера пить! Не надо было слушать это Горе Луковое. Теперь стоим вот, как два тополя посредь дороги, и хрен знает, что делать дальше…
— Слушай, Лёх, ну нельзя же просто так, за здорово живешь, убить человека.
— Он не человек.
— Да кто, в самом деле, дал тебе право решать? И ты сам говорил, что не сможешь — вот так!
— Это было давно. Понятно? — он дернул щекой. — Нет больше никаких правил.
Он ссутулился, и побрел в сторону центра, тяжело переставляя ноги в хлюпающих башмаках.
Я догнал, пошел рядом. Какая-то мысль не давала покоя, но я всё не мог её ухватить. О чем, бишь, я думал? А!
— Лёх, подожди!
— Че?
— А как ты умудрился договориться с дальнобоем? Насколько я знаю, таких, как мы, они не подбирают.
— Была вероятность, что кто-нибудь согласится? Была. Ну, и приплатил немного…
— А деньги где взял?
— На заправке банкомат сломался. Начал купюрами плевать… Я и подобрал.
— Опять вероятность?
Он, не оглядываясь, пожал плечами.
— А… Еще деньги остались?
— Не-а. А зачем?
Жрать охота. Да и холодно. Приодеться бы…
ГЛАВА 42
Выходя их «Невского Пассажа», я не сознавал себя — собой. Ощущение это усугублялось нереальностью, можно сказать, сюрреалистичностью происходящего: двое бродяг спокойно входят в один из самых дорогих торговых домов. Чешут, будто так и надо, мимо охраны, мимо праздной, хорошо одетой публики… Я всё ждал, когда на нас обратят внимание и погонят в шею, но — не погнали…
— Выбираем вещи, переодеваемся, и просто уходим. — говорит Алекс.
— А как же платить? Кто нас выпустит с чужими вещами?
— Не парься.
Когда я вышел из гардеробной, Алекс мило беседовал с продавщицей, небрежно подбрасывая черный кубик. Увидев меня, он подмигнул и спрятал кубик в карман пижонского кашемирового лапсердака с капюшоном. Неожиданно девушка остолбенела, как будто к чему-то прислушивалась, а затем шмыгнула за служебную дверь, на ходу пища какие-то извинения.
— Ходу! — Алекс подхватил меня под локоть и двинул прочь. — Не кипишуй, всё нормально. У неё там авария личного характера. Когда выйдет, о нас и помнить не будет…
— Как ты это делаешь? — дергает плечом и усмехается.
Когда я был маленьким, ходили с отцом в цирк, смотреть на Кио… Те же самые ощущения: вроде бы уже привык, а как видишь новый фокус, опять удивляешься. Только в детстве, помнится, чудеса вызывали радость…
— Помнишь, как я ушел от тебя на Лубянке? Нужно просто выбрать удобный момент. Это интуиция, немного предвидения и инстинкт: нужно просто знать, что и когда делать…
Солнце пробивало тучи и слепило глаза. Надо было прихватить еще и очки… Я тут же устыдился. То, что мы сейчас делаем — неправильно. И только обстоятельства вынуждают… Твою дивизию! Никакие обстоятельства не могут оправдать кражи!
— Где предпочитаешь позавтракать? — Алекс помахал у меня перед носом солидным, рыжей тисненой кожи, бумажником.
— Ты что, спер его?
— Нашел. Не каждый день, знаешь ли, банкоматы ломаются.
Я закрыл на мгновение глаза, потер переносицу.
— Лёх… Так нельзя. Цель никогда не оправдывает средств. — он вновь криво усмехнулся.
— Покончим с делом и засадишь меня за решетку, о'кей? Тебе же давно этого хочется. — и он пошел в сторону Фонтанки.
Мне стало неудобно. Кто я такой, чтобы читать ему нотации? К тому же, сам только что радовался, что удалось переодеться в сухое и теплое…
— Слушай, Лёх… Извини! — я догнал его, пошел рядом.
— Проехали. А вообще… — Алекс на ходу закурил. — Ты сам так решил, помнишь? Я мог бы и один.
— Не мог. — я прикусил язык.
— Почему это? — он остановился.
И тут меня прорвало:
— Потому что ты — дитё. Горе Луковое. Постоянно попадаешь в ситуации, из которых не можешь выпутаться. Сначала с тобой нянчился старик, потом — девчонка… Почему все с тобой носятся? Да потому, что самостоятельно ты не можешь пальцы на руках сосчитать!
Он остановился, судорожно затянулся и бросил окурок в снег. Губы белые, на ресницах и бровях намерзли снежинки.
— Это неправда! Это вы меня втянули! С вас всё началось! С тебя, конкретно! — он говорил очень тихо, как будто боялся, что кто-нибудь услышит.
— Да ну? Значит, удрать из родной страны, разорвав связи с семьей, жить, зарабатывая боями без правил — так ты представляешь нормальную жизнь?
— А что мне оставалось? Они меня достали! ФБР, АНБ, бандиты… Отец не давал проходу…
— Ах, тебя достали? И ты просто сбежал? Не пытаясь разобраться? — он кивнул, кривя губы. На скулах играли желваки.
— Ты правильно сказал, я — горе. Обычно те, кто меня достает — гибнут.
Тут парень прав. Люди вокруг него мрут, как мухи. Внезапно я прозрел…
— Ты поэтому ушел от нас в Москве?
— Да! А ты прицепился, как… ванный лист. Думаешь, это легко? Знать, чем всё закончится? Знать, что все, кто тебя окружает — обречены!
В глазах слезы, злая судорога кривит лицо. Только истерики нам сейчас не хватало…
— Банный.
— Что?
— Не ванный лист, а банный. От веника.
Он долго смотрел на меня, а затем рассмеялся. Смех чуть не перешел в рыдания.
— За дурачка меня держишь, да? Думаешь, я совсем ничего не понимаю?
Резко отвернувшись, он перегнулся через парапет и уставился вниз, на реку. Точнее, на ровное покрывало снега, в нескольких метрах под мостом. Я на всякий случай пристроился рядом. Показалось, еще немного — и он сиганет вниз головой.
— Ты, по крайней мере, можешь что-то изменить.
Он медленно выпрямился и посмотрел мне в глаза. Хотел что-то сказать, но пошатнулся, и схватился за перила. Я поймал его за воротник.
— Лёха! Ты что, тебе плохо?
— Я… Не знаю. Переутомился, наверное. Столько никогда не «щелкал».
— Страсти какие! Ты что ж не сказал?
На нас начинали оглядываться сердобольные граждане.
— Я не знал, говорю же… Сейчас пройдет. Всё. Нормально уже.
— Точно?
Я вновь ощутил абсурдность ситуации. Или это мы, как говорила моя покойная бабка, «с глузду двинулись»? Стряхнув наваждение, я подхватил его и повел через дорогу.
— Пойдем, брат-боец. Подкрепимся, причастимся, помолимся…
— Зачем?
— Старинный русский обычай: перед смертью надо поесть, переодеться в чистое и вручить душу Богу.
— Пистолет бы…
Алекс перестал жевать, и вопросительно поднял брови.
— А ты думал? Из пальца стрелять прикажешь?
Сидели в блинной. Тепло, вкусно пахнет выпечкой, румяная девчушка в красном сарафане несет чай, мед, сметану, соленые грузди в хрустальной вазочке… Так и чешется язык спросить лафитничек. Запотевший такой, прямо с ледника. И сало…
— Вообще-то я хотел просто «щелкнуть». Может, ему кирпич на голову упадет. Или еще что…
— Ага. И так восемь раз.
— ???
— Не обращай внимания, шутка. И — не вариант. А вдруг рядом не будет кирпичей?
— Будет что-то другое, неважно. И вообще… Кто на меня недавно орал, что так нельзя?
Спорить больше не было сил. Я в какой-то момент понял, что его не остановить. И решил, что дальше — по обстоятельствам. А пистолет? Береженого, знаете ли, Господь бережет…
— Ну, хочешь, извинюсь? — он кивнул. — Видишь ли… Когда ты всё время «щелкаешь», а я этого даже не замечаю, получается, что я как бы не при делах. А вдруг он тебя переиграет? Если он тоже чудесник?
— Я об этом думал. — обмакнул в сметану и отправил в рот сразу три блина. — Даже если он чудесник, я с ним справлюсь. Кидальчик говорил, я — самый сильный.
Я промолчал. Не хотелось напоминать, что эти знатоки доморощенные, — упокой, Господи, их души, — на том свете. И по большей части из-за того, что лезли куда не надо, и рисковали почем зря…
— Нужно иметь запасной план. Во избежание. Ты — «пощелкаешь», а если не выйдет…
— То что? Застрелишь его? И это говорит человек, недавно чуть не удавивший меня за кошелек…
Я расхохотался. Просто прорвало, честное слово. Аж слезы выступили. Лёшка недоумевал. Тогда я рассказал ему анекдот. Ну тот, где ребенок не вовремя входит в спальню к родителям, а потом удивляется: «и эти люди запрещали мне ковырять в носу…» Кажется, он так и не понял.
В животе ощущалась приятная тяжесть. А вот на душе… На душе было хреново. Театр абсурда продолжался:
— И где мы найдем пистолет? В магазинах-то не продают… — из блинной мы вышли сытые и сонные.
— Пойдем на улицу, присмотримся. Авось, пройдет какой-нибудь фраер, ты к нему применишь свой фокус и вся недолга. Сумеешь?
— У вас запрещено ходить с оружием.
— Кому надо — ходят. Слушай, давно хотел спросить… — я придержал парня за локоть. — Вот у тебя всё так легко получается. Можешь ведь устроить, чтобы у тебя всё было, и ничего за это не было… Чего ты этим не пользуешься?
— Почему я себе не нащелкал «красивую жизнь»?
— Не обижайся.
— Да нет… Вот Кидальчик, например, мог выиграть в казино любую сумму. Это сделало его миллионером? Можно играть на бирже — чего мелочиться? Мою мать убили просто за то, что она — была. И твоего начальника… Трудно объяснить, но это — не работает.
Он отвернулся, и медленно пошел по тротуару. Наверное, всё-таки обиделся. Мне и самому было муторно, но ведь всегда есть соблазн, правда? Все мы в детстве мечтаем о волшебной палочке…
К полудню развеялось. Солнце жарило вовсю, по подсохшим тротуарам прыгали бодрые голуби — весна однако. Я пристроился на низком заборчике, и стал смотреть в небо. Ничего… прорвемся. Всё еще будет хорошо.