— Послушай, еще не поздно остановиться… — честно говоря, я не видел ни одной благополучной вероятности. Но… Ведь остается надежда. — Джон, послушай меня… Еще не поздно все исправить. Я знаю, как! Хочешь быть спасителем человечества — ради бога, будь им! Я тебе даже помогу… Но то, что ты делаешь сейчас, необходимо прекратить. Нельзя решать за всех! Это… Это страшно, Джон… Весь мир может погибнуть, останется жалкая кучка выживших…
Я это увидел. В тот момент, когда взлетел над болью, я увидел будущее. Всего на одно мгновение, но этого хватило…
— Ты станешь королем пепелища, и то ненадолго. Неужели ты хочешь именно этого?
Он смотрел на меня и улыбался. Почти так же страшно, как Андрэ…
— Я знаю, что делаю! Поверь, у меня всё под контролем. Кто-то выживет, кто-то умрет… И знаешь что? Они это заслужили! Все эти ублюдки, что ни в грош меня ни ставили! Все они смотрели свысока, не хотели знаться со мной, презирали…
Он вдруг заплакал. Тихо, без всхлипов. «Они это заслужили… Мать… Деметра… Они все мне врали, они бросили меня…»
— Ты… Чертов… Сумасшедший ублюдок! — выдавил я с трудом. — Неужели ты надеешься, что сможешь всё контролировать?
Он перевел на меня безумный взгляд, и протянул руку…
Сейчас он затянет ворот до упора, и я умру. Стоп! Воронцов! От боли я совсем забыл о нем. Нет, нельзя его так оставить! Он должен спастись, хватит уже смертей.
Целый веер вероятностей… Оказывается, это так легко — видеть их все… Как фокусник, я выдернул из непрерывного хоровода одну… Рассмотрел, отбросил, взял другую, третью… Да, эта подойдет.
Траск отдернул руку от рычага.
— Впрочем… я хочу, чтобы ты еще немного пожил! Ты должен увидеть последнее представление. Андрэ! — толстяк стоял у стены, и, запрокинув голову, следил за неспешными качаниями люстры. И покачивался с нею в такт. — Андрэ, черт бы тебя побрал! — Траск подскочил к помощнику и влепил ему пощечину. — Слушай меня! — тот нехотя сфокусировал взгляд на Траске. — Возьми арбалет и убей его! — для верности он изобразил, как берет в руки оружие и стреляет в грудь Илье. — Давай же!
Толстяк неуверенно шагнул к столу и взглянул на хозяина. Совсем как пес, который никак не поймет, чего от него хотят. Траск ободряюще кивнул и улыбнулся. Андрэ взял арбалет, осторожно отцепив конец веревки от крючка…
Илюха посмотрел мне в глаза.
— Ну, вот и всё… — сказал он, и виновато улыбнулся.
Я мысленно подбросил кубик…
— Стреляй, черт тебя побери! — завизжал Траск.
Андрэ всем телом развернулся на звук его голоса, держа на уровне пояса арбалет. С люстры сорвалась раскаленная капля воска, и шлепнулась на нежную, розовую шею толстяка. Тот вздрогнул и отпустил крючок…
Траск, распахнув удивленные глаза, округлил губы, собираясь что-то сказать, но изо рта, заливая рубашку и смокинг, хлынула кровь. Болт попал прямо в ямку под грудиной, пробив живот.
Он медленно прислонился к стене. Протянул руку к помощнику, все еще пытаясь что-то сказать, но смог выдавить только кваканье.
Андрэ уронил арбалет и подошел к хозяину. Я думал, он хочет коснуться пальцев Траска, но вместо этого толстяк схватился за болт и вырвал его. Траск упал.
Держа окровавленную стрелу, Андрэ смотрел на бессильно хватающее воздух тело на полу, и смеялся. Самозабвенно, взахлеб, как дитя, которому показали смешной фокус… Он хохотал все громче и громче, смех гулко метался меж каменных стен, казалось, от звуков его голоса люстра раскачивается все сильнее…
ГЛАВА 53
Он сошел с ума. Безумие так и перло из толстяка, окружая его почти ощутимой аурой. Хохоча, запрокинув голову, зажав в кулаке окровавленную стрелу, он метался по залу, ничего не замечая вокруг. Ноги его то и дело заплетались. Больше всего я боялся, что этот гигант, в своем беспорядочном беге, наткнется на рычаг дыбы. Что там говорили наши? Андрэ — аутист. Это они поняли, изучив профиль помощника и проанализировав его поведение…
Крыша у несчастного окончательно протекла, когда выяснилось, что Джонни сам пришил мамочку… Надо его отвлечь, как-то успокоить… Лилька говорила, у аутистов — детское сознание… Чем обычно успокаивают детей?
Как вспышка: я маленький, и боюсь спать, когда в окно, медленно двигаясь по стене, светят фары с улицы… Мне кажется, что это — глаза чудовищ. Бледно желтые, как полусырой яичный желток… Я хочу спать со светом, но отец запрещает оставлять ночник. Мама говорит, что споет мне волшебную песенку, и я ничего больше не буду бояться… Она сидит на краешке моей детской кроватки, и можно погладить её пушистые, мягкие волосы…
…Спи, моя радость, усни…
Голос мой улетел под гулкие своды, и там потерялся. Я запел громче:
В доме погасли огни…
Рашид утверждал, что чудесником может стать каждый. Нужно только прислушиваться к интуиции.
Рыбки уснули в саду…
Птички затихли в пруду…
Если б мне кто-нибудь сказал, что я буду петь колыбельную психу, сидя связанным, в подземелье замка…
Месяц на небе висит…
Что-то там в окошко глядит…
Андрэ, всхлипывая, приостановился. У меня перехватило дыхание.
Черт, как там дальше… Но он же не понимает слов, ему, главное, голос…
Глазки скорее сомкни…
Спи, моя радость, усни…
Всё это время я пытался освободиться. Пальцев на правой руке не чувствовал, зато локоть и плечо простреливало так, что впору было завыть. Ладно… Хуже уже не будет. Рванувшись, я выбил плечо из сустава, веревка ослабла.
Выпутываясь, я поглядывал на Андрэ. Тот уже не бегал, а слепо и упорно тыкался в стену, всё так же стискивая в кулаке стрелу…
Черт, певец из меня… Что там было-то еще? Кажется,
Дверь ни одна не скрипит…
Только бы не дать петуха, не испортить всё дело…
Мышка за печкою спит…
Или это сверчок был… Черт, не помню…
В общем, скорее усни…
Глазки мой мальчик сомкни…
Толстяк как будто и вправду спал! Уперевшись лбом в стену, он весь осел, оплыл, и со спины был похож на Пряничного человечка…
Освободившись, я попытался вскочить, но рухнул, как подкошенный, больно ударившись коленями и скулой. Весь затек.
Резким ударом я вправил плечо и, пережив обморочный приступ, бросился к Лёшке. Он был без сознания, но на голом животе, в ямке пупка, бился пульс.
Так… Так… Что я помню о дыбе? Вроде бы, ослаблять натяжение резко нельзя: мышцы сократятся и вывихнут руки-ноги из суставов… Где-то это в кино было, про инквизицию. Значит, нужно осторожно, по чуть-чуть…
Заставив себя взяться за рукоять, я сдвинул ворот. Лёшка застонал, но в сознание не пришел. Ладно… Воды бы. Где-то была вода, его же Андрэ поил! Схватив бутылку, я капнул Лёхе на губы. Потом, плеснув в ладонь, побрызгал лицо. Позвал.
Черт… Но жилка на пузе продолжала биться. Разжав зубы, я влил воду ему в рот и приподнял голову. Он глотнул, и закашлялся. Открыл глаза…
— Ты?
— Ага. Ты как? — идиотский вопрос, но надо же что-то сказать…
Лёшка прикрыл веки. Я испугался, что он снова потеряет сознание. Слегка похлопал по щеке…
— Лёх… Ты потерпи. Быстро нельзя… Потерпи немного, и я тебя сниму… А ты, если можешь, «щелкни», чтобы всё сложилось, лады?
Язык прилипал к нёбу. Я сделал крошечный глоток из бутылки, и снова дал напиться Лёшке.
— Траск мертв? — спросил он, отдышавшись.
Я оглянулся. Фигура на полу не двигалась.
— Кажись, да. Сейчас, Лёх… — я протянул руку к рычагу.
— Подожди! Подожди… — он перевел дыхание. — Ты должен затянуть. Обратно.
Я сначала не понял.
— Я не сошел с ума, просто… Так надо. Только так я могу успеть.
До смерти хотелось пить. И чтобы вода ледяная, чтоб аж зубы заломило. Из белого, с отбитым краем, эмалированного ковшика… И на голову вылить.
— Лёха… Погоди… Скоро полегчает.
— Илья! Ты должен мне поверить. Затяни… ворот. Так надо, поверь…
— Я не могу. Не знаю, чего тебе приспичило, но я не могу! Вот выберемся, и делай, что хочешь… — я снова протянул руку к рычагу.
— Нет! — напрягшись, он приподнял голову, и уставился на меня. Зрачки — во всю радужку. — Нет, послушай… Это не он! Траск — пешка, им вертели долгие годы… Его свели с ума… Все его деньги, могущество — пшик, фикция… Это не он!
Я подставил руку Лёшке под затылок, чтобы поддержать. Кожа у него была влажная и холодная, как у лягухи.
— Когда ты это узнал?
— Я это только что понял! Когда ты сказал, что он умер… Я понял, что ничего не изменилось! — он облизал потрескавшиеся губы. — Когда он меня растянул… Я… наверное, я прорвал какой-то рубеж, и понял всё. Помнишь, Рашид учил видеть все карты, все вероятности… Я их увидел! Раньше никогда не получалось, только здесь, на дыбе… У каждого свое просветление, Илюха… — он нашел в себе силы улыбнуться.
— Я не могу! Да нет, не подумай… Я тебе верю! Но… Давай по-другому, а? Изобрети какой-то иной способ попасть в нирвану!
— Я видел пустую Землю. Всё разрушено, никого нет, мертвая тишина… Если его не остановить, это случится. Гибель всего живого — единственная вероятность, которая останется.
Мне пришлось, аккуратно положив его голову, отойти. Иначе я не мог думать. Чувствовать его боль, видеть, как судорожно бьется пульс…
Упершись лбом в холодную, чуть влажную стену, совсем, как несчастный даун на другом конце зала, я закрыл глаза.
…Рашид говорил про Землю. Тот его сон — не сон, где он остается один, а потом понимает, что и его самого тоже нет… Выходит, Лёшка увидел то же самое. Но, в отличие от Рашида, он думает, что знает, как всё изменить! Я оглянулся: дышит…