— Илья… — я подбежал. Наклонился… — Помнишь, Кидальчик говорил, что человеку не дается больше, чем он может вынести?
— Лёха, да куда уж больше? Посмотри на себя…
— Это — мое дело! Понял? — он яростно уставился мне в глаза. — Я сам решаю! — и бессильно откинул голову. Я хотел возразить, но он продолжил: — Это мое предназначение. Я же — чудесник… Вся моя жизнь, всё, что было…
— Ладно. — сказал, и почувствовал, как под взмокшей рубашкой потек холодный пот… — Ладно, черт с тобой. Ищи своё просветление!
Держа одну руку у него под головой, чувствуя хрупкие косточки затылка, я протянул другую к рычагу и надавил. Лёшка выгнулся дугой, но не закричал. Слышно было только, как зубы скрипят.
— Лёха… — позвал я вдруг осипшим голосом. — Помрешь — домой не приходи…
Сколько времени прошло — не знаю. Показалось — часов сто… Я ослаблял ворот, то и дело проверяя, как там его суставы.
Траск был мертв. Остыл и закостенел в нелепой скорченной позе. Кровищи натекло — как с порося… он лежал в ней, боком и лицом, и был похож на жалкого, замученного ребенка.
А толстяк так и не пришел в себя. Всплыло полузнакомое слово: кататония. Я только отвел его подальше от Лёшки, и усадил на чурбачок, лицом к стене. Тот не сопротивлялся.
Наконец веревки ослабли настолько, что я рискнул их развязать. Спустил Лёшку с дыбы, положил на верстак… Укрыть бы, да нечем. Снял рубашку, и завернул в неё. Он дышал, но в сознание так и не пришел.
Траск упоминал, что мы в каком-то древнем замке. Оно и видно — по пыточной… Лестница наверх только одна. По ней я и поднялся, кое-как уложив Лёшку на здоровое плечо.
Как выбрался наружу — почти не помню. Какие-то темные, пыльные и гулкие залы, на паркетных плитках пола — лунные квадраты света… узкие коридоры с гобеленами… Слава Богу, дверь наружу не была заперта. Видимо, Траск с помощничком совсем нюх потеряли — никого не боялись… Я их там и бросил. Решил, потом сообщу кому-нибудь. Когда решу, что с Лёшкой делать.
Так и вышел на дорогу…
Ночь. Дует теплый ветер, вокруг — ни души. Хоть бы проехал кто… Я побрел, держа курс на огни — какой-то город, наверное. Черт его знает, где мы вообще.
Когда увидел встречные фары, просто встал посредь дороги. Костьми лягу, но остановлю!
Машина притормозила, я припомнил скудный запас английских фраз… Из машины выскочила девчонка. Лицо бледным пятном в свете фар… Я не сразу допер, что это Ассоль. Даже удивляться сил не было.
Она бросилась к Лёшке, попыталась сдернуть его с моего плеча… Я её оттолкнул:
— Жив, жив… Без сознания только. Ты откуда?
— Нас Рашид послал. Сказал, у вас всё плохо!
— Да уж не фонтан…
Она всё пыталась зайти мне за спину, и заглянуть ему в лицо, но я инстинктивно поворачивался, и ничего не получалось. Пошли к машине. Лилька стала помогать — я не заметил, как она оказалась рядом…
— Головой заноси! — скомандовала она.
— Сам знаю. Где вас черти носили?
— Рашид не сразу сообразил, что у вас не получилось. Но как только понял, мы…
— Да хрен там не получилось! Вернее… Я еще не знаю. Он не приходит в себя. Сказал, что всё сделает, и…
— Сделает что? — требовательно спросила она.
— Всех спасет, вот что!
Ассоль влезла за руль, мы развернулись и поехали в город. Я, прижимая к себе Лёшку, сидел сзади. Боялся отпустить. Лилька пыталась меня оттереть, заглядывала Лёшке в глаза, светя фонариком, но я её отпихнул. Сам справлюсь.
— Вечером, точнее — поздно ночью, накануне заседания Бильдербергского клуба, Рашид сказал, что ваш план провалился. Очень испугался. Всё твердил про какой-то сон…
Она как будто пыталась оправдаться. А я думал: Рашид, наверное, почуял, что батя Лёшкин не поддался на уговоры. Или, что нас повинтил Траск… И решил: всё, хана. Интересно, а сейчас что бы он сказал? Удалось Лёшке, или нет?
— А вас-то зачем послали? Подобрать останки?
Ассоль резко дернула рулем, машина вильнула.
— Ну что ты такое говоришь! — Лилька сжала мне руку. — Он сказал, что вам понадобится помощь, и даже показал, — на карте, — где вас примерно искать… Вот мы и колесили, как заведенные, по этим дорогам…
— Какой сегодня день? — вдруг спросил я.
— Тебя число интересует?
— К черту число! Я хочу знать, сколько мы в этой пыточной просидели… — я прикусил язык, но Ассоль, развернувшись назад, прорычала:
— В какой пыточной?
Лицо — лист белой бумаги, с проткнутыми карандашом дырами глаз…
— На дорогу смотри! — только истерики нам сейчас не хватало.
Я знаю, она его любит. Но этим горю не поможешь, так что пусть соберется.
— Ассоль! Сворачивай направо! — жестко скомандовала Лилька. И уже мне: — там знак был: госпиталь… Его же в больницу надо, правильно?
Я молча кивнул.
ГЛАВА 54
…Лёшка впал в кому. И не из-за боли, а из-за чудовищного нервного истощения — так сказали вконец растерявшиеся врачи местной больнички, куда мы примчались среди ночи. И ведь не хотели принимать, гады буржуйские! Я уже собрался их калечить, одного за другим, пока не найдется кто-нибудь благоразумный… Видите ли, нет туристической страховки, мать их за ногу! Человек умирает, а им страховку подавай! Сильно я разочаровался в этих просвещенных Европах, честное слово…
Но пока я орал и размахивал кулаками, Лилька куда-то позвонила, с кем-то поговорила, и всё неожиданно устроилось. Нам заулыбались, Лёшку со всеми предосторожностями погрузили на каталку и увезли… Ассоль пошла с ними.
— Куда ты звонила?
Совершенно обессиленный, я упал на малиновый, скользкий, как леденец, стул. Вместо рубашки мне выдали бумазейную распашонку мерзкого зеленого цвета, с завязками на спине — наверное, чтоб когда клизму ставить, удобней было… Но я надел её наоборот. Не дождутся.
— Александру Наумовичу. А он уже — своим друзьям здесь, в Копенгагене.
— «Предупреждаю: у нас длинные руки…» — буркнул я.
И в самом деле масонская ложа. А Кацман у них — предводитель дворянства.
— Не бурчи. Радоваться надо, что у дяди Саши везде друзья.
— Дядя Саша… — передразнил я. — Давно ты его знаешь?
— Какая тебе разница? — лениво огрызнулась Лилька.
Тоже устала… Не знаю, какими связями воспользовался мой папа, чтобы переправить девчонок в Копенгаген. Может, как дипломатическую почту? Понял, что ухмыляюсь совершенно по-идиотски, попытался прекратить, но не вышло. Как представлю Лильку, в огромном конверте, вместо платья, так начинает смех разбирать. Нервишки шалят, не иначе.
— А всё-таки? Давно ты в этом союзе старичков? Чем занимаешься? Что дальше?
— Слушай… — она прижалась ко мне боком, и положила голову на плечо. — Давай не сейчас.
— А когда? Я, между прочим, едва жив остался. Несколько часов, как идиот, связанный просидел… Всё ждал, что вот-вот застрелят…
— Бедненький. — она похлопала меня по руке. — Потерпи, скоро всё образуется.
Я вспомнил, как недавно говорил то же самое Лёшке. Зажмурился, и помотал головой.
— Что, таращит? — сочувственно спросила Лилька. — я молча кивнул. — Выпить хочешь? В машине бутылка…
— Не. Сутки не жрамши… Развезет.
— Тогда кофе. Здесь должен быть автомат.
Отхлебывая бурду, которую здесь выдавали за кофе, мы тупо пялились в экран телика на стене. Вдруг Лилька встрепенулась, схватила пульт и прибавила звук. Молоденькая дикторша, похожая на очкастого кролика, что-то лопотала на фоне горы, по склону которой стекал язык лавы. Вулкан, стало быть… Лилька стала переключать каналы. Замелькали другие дикторы, каждый выкрикивал несколько слов, показывая то на гору у себя за спиной, то на сплошь затянутое черным, жирным дымом, небо…
— В Исландии вулкан Хордюбрейд проснулся. Уникальный случай: последний раз он извергался в плейстоцене…
— Ну и что? Я так понимаю, для Исландии вулканы — обычное дело?
— Не такие древние, как этот. Но это еще не всё. Компьютерные сети толком не работают, да и связь по всему миру барахлит.
Я похолодел. Вспомнил пророчества Рашида и Лёшки об опустевшей Земле… Неужто война? В первую очередь всегда отрубают связь… Если он не успел, не смог сделать то, что хотел… Но причем здесь вулкан? Лилька толкнула меня в бок:
— Что ты там бормочешь?
— Да так… — я решил её пока не пугать. — Что там еще говорят? — кивнул на экран.
— Говорят, внезапно сместился магнитный полюс. Из-за этого все неприятности. Вулкан проснулся из-за неожиданного тектонического сдвига, и связь барахлит по этой же причине…
— Ну да, ну да… — я кивнул, и, изо всех сил изображая безразличие, закрыл глаза.
Полюс, как же! Очередная байка, которую пихают народу, чтобы не впадали в панику раньше времени… Лёшкина работа, к бабке не ходи! Да только непонятно пока: к добру это, или к худу…
Навалилась такая усталость, что даже моргать не хотелось. Упасть бы со стула, и растечься лужицей, да остатки гордости не позволяют… А Лилька молодцом. О чем-то довольно резко поговорила с местным доктором, внимательно просмотрела все назначения, лично проверила кардиограф — или к чему его там подключили…
Глядя в стену, я всё пытался поймать за хвост какую-то мысль. Потом встал, прошелся туда-сюда, потер лицо… Кожа на запястьях была содрана напрочь, и, шевеля руками, я морщился. Чувствовал при этом дикий стыд. От того, что испытываю, видите ли, неудобство от такой крошечной, незначительной боли…
Дежурная медсестра — мордатая тетка в чепчике, то и дело недовольно косилась на нас с Лилькой. Я отвернулся. Ну её… Так и мерещатся пухлые щечки Андрэ…
И тут я вспомнил:
— Батя Лёшкин должен быть еще здесь, в Копенгагене! Думаю, ему надо сообщить…
Гаденькая, можно сказать, преступная мысль: а вдруг Лёшка умрет? Вдруг не справится с этим самым истощением? Отец должен знать, имеет право… Лилька молча на меня смотрела с минуту, затем спросила:
— Где он остановился?
Я напряг память. Черт… Как там её…