Он обернулся к Монео.
– Монео?
– Я вижу его, мой господин.
Мажордом изогнул шею и, не выпуская из виду сестер Бене Гессерит, посмотрел на Айдахо, входящего в зал через дальний вход. Дункан пересек зал и подошел к Лето. Монео не мог скрыть своей тревоги, но успел отметить про себя смысл длинной лекции Лето: «Он испытывает. Он всегда всех испытывает».
Антеак откашлялась.
– Господин, что вы можете сказать о нашем вознаграждении?
– Вы храбры, – ответил Лето. – Несомненно, именно поэтому вас выбрали в качестве послов. Очень хорошо, на следующее десятилетие вы получите обычное количество Пряности. Что касается остального, то я предам забвению то, что вы намеревались сделать с помощью эссенции. Разве я не щедр и не великодушен?
– Вы чрезвычайно щедры, господин, – сказала Антеак, и в ее голосе действительно не было ни горечи, ни обиды.
Дункан Айдахо протиснулся мимо женщин и, остановившись возле Монео, пристально посмотрел на Лето.
– Мой господин… – Он осекся и красноречиво взглянул на Преподобных Матерей.
– Говори при них, – приказал Лето.
– Слушаюсь, мой господин. – Айдахо не хотел говорить, но пришлось подчиниться приказу Бога-Императора. – Мы были атакованы на юго-восточной окраине города. Я считаю, что это был отвлекающий маневр, поскольку сейчас докладывают о новых беспорядках и вспышках насилия в городе и в Запретном Лесу – там действуют рассеянные группы нападающих.
– Они охотятся за моими волками, – сказал Лето. – В лесу и в городе – они охотятся на волков.
Айдахо в изумлении сдвинул брови.
– Волки в городе, мой господин?
– Хищники, – сказал Лето. – Волки или хищники – для меня нет никакой разницы.
У Монео перехватило дыхание.
Лето улыбнулся мажордому, радуясь моменту прозрения – с глаз пала пелена, пришло понимание происходящего.
– Я привел крупные силы гвардии к сиетчу, – доложил Айдахо. – Посты расставлены через…
– Я знал, что ты это сделаешь, – перебил его Лето. – Теперь слушай внимательно, куда я прикажу направить остальных.
Преподобные Матери в суеверном благоговении слушали, как Лето указывает Айдахо конкретные места засад, численность пикетов, называет имена Говорящих Рыб, расписывает время, необходимое вооружение, развертывание сил в каждом конкретном месте. Айдахо автоматически запоминал приказ во всех его подробностях. Только когда Лето замолчал, Айдахо задался мучившим его вопросом. На лице начальника гвардии отразился страх и недоумение.
Лето не составило труда прочесть самые сокровенные мысли Дункана. Я был верным солдатом настоящего господина Лето, думал Айдахо. Тот Лето, дед нынешнего, спас меня и взял в свой дом, как сына. Но даже хотя этот Лето почти то же, что его дед, все же… это не совсем то… это не он.
– Мой господин, зачем вам нужен я? – спросил Дункан.
– Ты нужен мне, потому что ты силен и верен.
Айдахо покачал головой:
– Но я…
– Подчиняйся, – приказал Лето и заметил, какое воздействие его слова оказали на Преподобных Матерей. Правду, только правду. Ведь они – Вещающие Истину.
– Потому что я в долгу перед Атрейдесами, – сказал Айдахо.
– Именно на этом мы утверждаем наше упование, – ответил Лето. – А что наш Дункан?
– Мой господин, – твердо произнес Айдахо, снова обретя почву под ногами.
– В каждом из мест оставь хотя бы одного мятежника в живых, – сказал Лето, – иначе наши усилия будут тщетны.
Айдахо кивнул, четко повернулся и вышел тем же путем, что и вошел. Лето подумал, что надо иметь очень наметанный глаз, чтобы понять, что Айдахо вошел в зал одним человеком, а вышел совершенно другим.
– Все это из-за порки посла, – сказала Антеак.
– Точно так, – согласился Лето. – Подробно расскажите об этом своей предводительнице, несравненной Преподобной Матери Сиаксе. Скажите ей, что я предпочитаю компанию хищников, а не жертв. – Он перевел взгляд на Монео, который превратился в воплощение внимания. – Монео, в лесу больше нет волков. Их надо заменить людьми, точнее, волками в человеческом облике. Проследи за этим.
Пророчество в состоянии транса не похоже ни на какое другое видение. Это не аномалия, не примитивное обнажение чувств (какое наблюдается при многих других состояниях транса), но, скорее, погружение во множество новых движений. Предметы начинают двигаться. Это конечное воплощение прагматизма в море бесконечного, вопрошающее сознание, пребывая в котором вы наконец приходите к представлению о том, что вселенная обладает внутренне присущим ей движением, что она меняется, что она сама управляет этими изменениями, что ничто не остается неизменным или абсолютным на фоне этого беспрестанного движения, что механические объяснения этих явлений ограничены строгими рамками и что когда стены этих рамок сломаны, то старые объяснения рассыпаются и исчезают, сметенные новым мощным движением. То, что человек видит в таком состоянии, отрезвляет, а зачастую и потрясает. Эти видения требуют концентрации всех сил, чтобы сохранить цельность сознания, и даже если это удается, то человек выходит из состояния транса совершенно обновленным.
Ночью, после напряженного дня аудиенций, когда все другие спали, сражались, мечтали или умирали, Лето отдыхал в своем Зале Аудиенций. У входов стояли несколько отборных Говорящих Рыб. Другой охраны поблизости не было.
Лето не спал. Его душа бурлила в смятении от неудовлетворенных желаний и разочарований.
Хви! Хви!
Он понимал, почему в качестве посла здесь появилась именно Хви. Очень хорошо понимал!
Самый тайный из его секретов стал явным.
Они разгадали его секрет, и свидетельством тому стала Хви.
Ум Лето приходил в отчаяние. Можно ли обратить этот ужасный метаморфоз? Может ли он вернуть себе человеческий облик?
Нет. Такой возможности нет. Да и если бы она была, для ее осуществления потребовался бы такой же срок, как и для достижения его нынешнего состояния. Во что превратится Хви через три тысячи лет? В сухую пыль и груду костей в крипте.
Я мог бы вывести такую же, как она, и приготовить ее для себя, но то была бы уже не моя сладостная Хви.
И что будет с Золотым Путем, если он начнет давать себе такие эгоистические поблажки?
К дьяволу этот Золотой Путь! Разве эти сумасбродные идиоты когда-нибудь вспомнят обо мне? Никогда и никто!
Но это же неправда. Хви думает о нем и разделяет его пытку.
То были безумные мысли, и он попытался избавиться от них, его чувства говорили о движениях Говорящих Рыб, о воде, текущей под полом.
Когда я делал свой выбор, то на что я надеялся, чего ожидал?
Как вся эта толпа смеялась над моими вопросами. Но разве у него не было задачи завершить начатое предками? Разве не это было условием сдерживания толпы в его сознании?
– Ты должен завершить наше дело, – говорили они. – У тебя одна и только одна цель.
Одна-единственная цель – это отличительный знак фанатика. А я не фанатик!
– Ты должен быть циничным и жестоким. Ты не можешь нарушить доверие.
Но почему нет?
– Кто дал эту клятву? Ты. Ты сам выбрал свой путь.
Ожидания!
– Ожидания, которые история творит для одного поколения, могут ничего не значить для другого. Кто знает это лучше, чем ты?
Да… и обманутые ожидания могут сделать чужими друг другу целые народы. Я же один – как целый народ!
– Помни свою клятву!
В самом деле. Я – разрушительная сила, освободившая бич, занесенный над человечеством на протяжении веков. Я ограничиваю ожидания… включая мои собственные. Я смягчаю удары маятника.
– Чтобы в конце концов отпустить его. Никогда не забывай об этом.
Я устал. О, как я устал. Если бы только я мог уснуть… действительно, по-настоящему уснуть.
– Ты просто полон жалости к себе.
Почему нет? Почему именно я? Одинокая бесконечность, которая взирает на то, что могло бы быть. Каждый день и каждую ночь я взираю на это… и вот. Хви!
– Твой первоначальный бескорыстный выбор теперь наполняет тебя эгоизмом.
Вокруг столько опасностей. Я просто обязан носить свой эгоизм, словно броню.
– Опасность существует для любого, кто соприкасается с тобой. Разве не в этом заключается твоя подлинная природа?
Я опасен даже для Хви. Для дорогой, ненаглядной, милой Хви!
– Ты построил вокруг себя высокие стены только для того, чтобы сидеть за ними и предаваться жалости к своей персоне?
Неправда, стены были воздвигнуты только потому, что над моей Империей бушуют страшные силы.
– Ты сам освободил их. Теперь ты пойдешь с ними на компромисс?
Это делает Хви. Эти чувства никогда прежде не были во мне так сильны. Эти проклятые иксианцы!
– Как интересно, что они одолели тебя с помощью живой плоти, а не своими хитроумными машинами.
Это оттого, что они разгадали мой секрет.
– Ты знаешь противоядие.
При этой мысли все огромное тело Лето содрогнулось. Он хорошо знал это противоядие – надо освободить себя в своем собственном прошлом – это всегда срабатывало. Даже сестры Бене Гессерит не умели совершать такие сафари по оси своей памяти – назад, назад, к первоначальной клетке, к ее сознанию, ощутить восторг первобытного чувства. Он вспомнил, как после смерти особенно великолепного Дункана он устроил себе музыкальную экскурсию во времени. Моцарт утомил его своей претенциозностью, но Бах. Ах, как это было прекрасно!
Лето вспомнил испытанную тогда радость.
Я сидел за органом и позволял музыке опустошать себя.
Только три раза он сталкивался в своей памяти с чем-то таким же прекрасным, как Бах. Даже Ликальо был таким же прекрасным, но не лучшим.
Может быть, память женщин-интеллектуалок лучше всего подойдет для его сегодняшней цели? Например, память бабушки Джессики. Она была одной из лучших. Однако опыт говорил, что такая близкая родственница, как Джессика, в данном случае не лучший выбор. Надо искать гораздо дальше.