– Вы поддерживаете истории о том, что все Атрейдесы произошли от вас и вашей сестры Ганимы, но Устное Предание говорит по-иному.
– Устное Предание говорит правду. Вашим предком был Харк аль-Ада. Мы с Гани были женаты только по видимости. Это было сделано для консолидации власти.
– Так же, как и с этой иксианской женщиной?
– Это совсем другое дело.
– У вас будут дети?
– Я никогда не был способен иметь детей. Я выбрал метаморфоз до того, как стал обладать этой способностью.
– Вы были ребенком, а потом, – она указала рукой на его тело, – сразу стали этим?
– Да, промежуточной стадии не было.
– Но каким образом ребенок смог сделать такой выбор?
– Я был самым старым ребенком, какого только знала история. Другим таким ребенком была Гани.
– Это история о вашей предковой памяти?
– Это правдивая история. Мы все здесь. Разве Устное Предание не подтверждает этого?
Она снова повернулась к Лето спиной. Он был очарован этим чисто человеческим жестом. Отвержение вкупе с уязвимостью. Потом она резко обернулась и внимательно вгляделась в лицо, спрятанное в кожистой складке.
– Вы похожи на Атрейдеса, – сказала она.
– Я так же честен, как и ты.
– Вы так стары, но на вашем лице нет ни одной морщины. Почему?
– Ни одна человеческая часть моего тела не стареет с нормальной скоростью.
– Именно поэтому вы и сделали такой выбор?
– Чтобы наслаждаться долгой жизнью? Нет.
– Я не понимаю, как можно было это сделать, – пробормотала она. Потом громче: – Никогда не знать любви…
– Ты разыгрываешь из себя дуру! – сказал он. – Ты имеешь в виду не любовь, а секс.
Она пожала плечами.
– Ты думаешь, что больше всего на свете мне жаль, что я пожертвовал сексом? Нет, самая большая моя потеря заключается совсем в другом.
– В чем? – Она спросила это неохотно, боясь выдать, насколько глубоко он ее тронул.
– Я не могу появляться на людях без того, что на меня обращают внимание. Я перестал быть одним из вас. Я одинок. Любовь? Многие люди любят меня, но моя внешность и форма разделяют нас. Мы разлучены, Сиона, и ни один человек не может перекинуть мост через эту пропасть.
– Даже ваша иксианская женщина?
– Она бы перекинула, если бы смогла, но она не сможет. Она не Атрейдес.
– Вы имеете в виду, что я бы… смогла? – Она ткнула себя пальцем в грудь.
– Если бы можно было найти достаточное количество песчаных форелей, но они все на мне. Однако если бы я умер…
Она в ужасе затрясла головой.
– Устное Предание очень точно об этом рассказывает, – продолжал Лето, – а мы не станем забывать, что ты веришь Устному Преданию.
Она продолжала безмолвно качать головой из стороны в сторону.
– В этом нет ничего таинственного, – говорил между тем Лето. – Первые моменты трансформации – самые критические. Сознание должно одновременно выплеснуться наружу и войти внутрь, соединившись с бесконечностью. Для того чтобы это сделать, я могу дать тебе достаточное количество меланжи. Приняв это количество Пряности, ты сможешь пережить первые, самые ужасные моменты… да и остальные тоже.
Глядя ему в глаза, она содрогнулась всем телом.
– Ты же понимаешь, что я говорю тебе правду?
Она кивнула и, продолжая дрожать, с трудом перевела дух.
– Зачем вы это сделали?
– Альтернатива была бы куда более ужасной.
– Какая альтернатива?
– Со временем ты поймешь. Монео понял.
– Этот ваш проклятый Золотой Путь!
– Он не проклятый, он священный.
– Вы думаете, что я дура, которая не может…
– Я думаю, что ты неопытна, но обладаешь способностями, о которых даже не подозреваешь.
Она трижды глубоко вздохнула, и к ней вернулось самообладание.
– Но если вы не можете иметь секс с иксианкой, то что…
– Дитя, почему ты упорствуешь в своем непонимании? Речь не идет о сексе. С Хви я не могу спариваться. У меня нет никого, подобного мне, во всей вселенной, мне просто не с кем спариваться.
– Она похожа на вас?
– По своим намерениям. Так ее сделали иксианцы.
– Сделали ее…
– Не будь полной дурой! – рявкнул он. – Она настоящая ловушка для Бога. Даже жертва не может отринуть ее.
– Зачем вы рассказываете мне эти вещи? – прошептала она.
– Ты украла два тома моих рукописей, – сказал он. – Ты читала перевод Гильдии и уже знаешь, как можно меня поймать.
– Вы знали?
Он видел, что к ней вернулась ее самоуверенность и осознание собственной силы.
– Конечно, вы знали. – Она сама ответила на свой вопрос.
– Это была моя тайна, – сказал он. – Ты не можешь себе представить, сколько раз я любил своих товарищей и видел потом, как они ускользали от меня прочь, в небытие. Вот так ускользает от меня сейчас твой отец.
– Вы любите его?
– Да, и я любил твою мать. Иногда они уходят быстро; иногда с мучительной медлительностью. И каждый раз я терплю крушение. Я могу играть по жестким правилам, могу принимать необходимые решения, я способен принимать решения, которые убивают, но я не могу избежать страданий. Очень, очень долго – мои записки, которые ты украла, не лгут – это была единственная из доступных мне эмоций.
Он увидел, как увлажнились ее глаза, но челюсти были по-прежнему крепко сжаты – она была полна гневной решительности.
– Все это не дает вам права править, – сказала она.
Лето с трудом подавил улыбку. Наконец-то они добрались до корней мятежности Сионы.
По какому праву? Где справедливость в моем правлении? Принуждая их к повиновению с помощью вооруженной силы Говорящих Рыб, честно ли я побуждаю человечество к эволюционному скачку? Я знаю все, что поют революционеры, все их трескучие и резонерские фразы.
– Ты не видишь никаких признаков своей мятежной руки в той власти, которой я обладаю.
Юность Сионы взяла свое.
– Я никогда не выбирала вас себе в правители.
– Но ты усилила мою власть.
– Каким образом?
– Своей оппозицией. Я отточил свои когти на таких, как ты.
Она невольно бросила взгляд на его руки.
– Это фигуральное выражение, – объяснил он.
– Наконец-то мне удалось задеть вас за живое, – сказала она, услышав в его голосе нотки гнева.
– Ты не задела меня за живое. Мы с тобой родственники и можем по-семейному попенять друг другу. Факт заключается в том, что мне стоит бояться тебя больше, чем тебе – меня.
Она отпрянула, но замешательство продолжалось лишь краткий миг. Он увидел, как сначала ее плечи напряглись от всплеска веры, потом девушку снова охватили сомнения. Она опустила голову и исподлобья взглянула на Лето.
– Так почему же Великий Лето боится меня?
– Я боюсь твоего невежественного насилия.
– Разве вы говорили, что уязвимы физически?
– Я не стану второй раз предупреждать тебя, Сиона. Есть пределы той игры в слова, в которую я играю. И ты, и иксианцы прекрасно знают, что я люблю тех, кто уязвим физически. Скоро об этом узнает вся Империя. Такие слухи распространяются быстро.
– И вся Империя спросит, по какому праву вы царствуете!
Она ликовала. Лето почувствовал неистовый гнев. Его было трудно подавить. Эту человеческую эмоцию он ненавидел. Название ей – злорадство. Он некоторое время молчал, не желая давать волю злобе. Потом он выбрал способ пробить брешь в обороне Сионы в самом уязвимом ее месте, которое он уже видел.
– Я правлю по праву одиночества, Сиона. Мое одиночество – это отчасти свобода, отчасти рабство. Это означает, что меня не может подкупить ни одна группа населения. Мое рабство говорит о том, что я буду служить вам в полной мере моих божественных способностей.
– Но иксианцы поймали вас в свою ловушку! – сказала она.
– Нет. Они преподнесли мне дар, который только усилит меня.
– Он уже ослабляет вас.
– И это тоже, – признал Лето. – Но мне по-прежнему подчиняются очень мощные силы.
– О да, – кивнула она. – Это я понимаю.
– Этого ты как раз не понимаешь.
– Но я уверена, что вы мне все объясните, – поддразнила она его.
Он заговорил так тихо, что Сионе пришлось склониться почти к самому его лицу.
– В этом мире нет никого, кто мог бы попросить меня о чем бы то ни было – об участии, о компромиссе, даже о малейшем послаблении власти. Я один и только один.
– Даже эта иксианская женщина не может…
– Она настолько похожа на меня, что не сможет ослабить меня в этом отношении.
– Но когда было атаковано иксианское посольство…
– Меня все еще раздражает человеческая глупость, – сказал он.
Она, нахмурившись, взглянула на него.
В свете луны этот мимический жест показался Лето очаровательным. Он понял, что заставил ее думать. Он был уверен, что она никогда прежде не задумывалась о том, что право на власть дается вместе с уникальностью.
Он отреагировал на ее хмурый вид.
– До сих пор в мире не было правительства, подобного моему. Я – первый случай в мировой истории. Я отвечаю только перед собой, требуя воздаяния за ту жертву, которую принес миру.
– Жертву! – иронически буркнула она, но Лето явственно расслышал сомнение в ее голосе. – Каждый деспот говорит нечто подобное. Вы ответственны только перед собой!
– Я отвечаю, таким образом, за каждую живую тварь. Я слежу за всеми вами все это время.
– Какое время?
– Время, которое могло бы быть, но которого больше нет.
Он почувствовал в ней нерешительность. Она не доверяет своим инстинктам, своей нетренированной способности к предсказаниям. Она может случайно совершить прорыв, как в случае, когда она украла его записки, но мотивация была потеряна в тех откровениях, которые она почерпнула из записок.
– Мой отец говорит, что вы очень хорошо умеете манипулировать словами, – сказала она.
– Он как никто обязан это знать. Но есть такие вещи, знания о которых можно добыть, только участвуя в этих вещах. Познать их нельзя, стоя в стороне и обсуждая их.
– Он как раз и имел в виду эти вещи, – проговорила Сиона.