– Пусть они разойдутся, Дункан. Пусть они бегут, спрячутся, улетят на другие планеты. Пусть выберут себе другие миры.
– Будь ты проклят! О чем ты говоришь? Да я бы скорее позволил ей жить с тобой!
– Позволил? Я ничего не позволял.
– Почему ты позволил Хви умереть? – простонал Айдахо. – Мы не знали, что она с тобой.
Он рывком подался вперед. Голова его тряслась.
– Ты получишь утешение, – прошептал Лето. – Мои Говорящие Рыбы отдадут тебе первенство перед Сионой. Будь великодушен с ней, Дункан. Она больше Атрейдес, и в ней семя твоего возрождения.
Лето погрузился в океан своей памяти. Эти смутные мифы вновь овладели его сознанием. Он почувствовал, что сейчас проникнет в то время, которое самим своим существованием может изменить прошлое. Раздались какие-то звуки, и Лето, вопреки рассудку, попытался понять, что это. Кто-то карабкается по скале? Пламя снова утихло, и Лето увидел, что рядом с Айдахо стоит Сиона. Они стояли, взявшись за руки, как дети, которые хотят войти в незнакомое место.
– Как он может еще жить? – прошептала Сиона.
Лето собрал все силы, чтобы ответить ей.
– Мне помогает Хви, – сказал он. – За короткое время мы обрели бесценный опыт. Мы объединили наши силы, а не нашу слабость.
– Ты бы посмотрел сейчас на себя, – издевательским тоном произнесла Сиона.
– Да, и молись, чтобы ты стала такой же, – тихо произнес он. – Возможно, Пряность продлит твое время.
– Где твоя Пряность? – спросила она.
– Глубоко, в сиетче Табр, – ответил он. – Дункан найдет ее. Ты знаешь это место, Дункан. Теперь оно называется Табур. Очертания сиетча еще сохранились.
– Зачем ты это сделал? – прошептал Айдахо.
– Это мой дар, – ответил Лето. – Никто не отыщет потомков Сионы. Оракул не видит их.
– Что? – в один голос воскликнули они, придвинувшись ближе к Лето, чтобы слышать тихий голос умирающего Императора.
– Я даю вам новое время, в котором нет параллельных миров, – сказал он. – Все его линии расходятся. На этих кривых не будет конкурирующих точек. Я даю вам Золотой Путь. Это мой дар. Никогда больше не будет соперничества, которое губит вас.
Перед его глазами снова запылал огонь. Муки исчезали, но он по-прежнему воспринимал звуки и запахи с невероятной остротой. Айдахо и Сиона тяжело и часто дышали. Странное кинестетическое чувство передалось от них Лето. Он ощутил боль в связках и суставах, которых давно уже не было.
– Смотри! – воскликнула Сиона.
– Он распадается. – Это был голос Айдахо.
– Нет, – возразила Сиона. – Это отделяется Червь!
Лето почувствовал, что какая-то его часть погрузилась в приятное тепло. Боль прошла.
– Что это за отверстия в нем? – спросила Сиона.
– Думаю, что там были песчаные форели. Посмотри на форму.
– Я здесь для того, чтобы показать, что один из моих предков заблуждался, – сказал Лето (или думал, что сказал, что, впрочем, одно и то же, поскольку его мысли записывались). – Я родился человеком, но умираю не человеком.
– Я не могу на это смотреть! – крикнула Сиона.
Лето услышал, как она бросилась вон из пещеры, под ее ногами громко застучали камни.
– Ты еще здесь, Дункан?
– Да.
Значит, у меня еще есть голос.
– Смотри на меня, – продолжал Лето. – В материнской утробе я был маленьким кровавым кусочком плоти размером не больше вишни. Смотри на меня, я сказал!
– Я смотрю, – слабым голосом ответил Айдахо.
– Надеешься увидеть гиганта, а видишь гнома, – проговорил Лето. – После этого начинаешь понимать ответственность, которую несешь за свои действия. Что ты будешь делать со своей новой властью, Дункан?
Воцарилось молчание, потом раздался голос Сионы:
– Не слушай его, он сошел с ума!
– Конечно, – миролюбиво согласился Лето. – Сумасшествие – это тоже метод. Оно сродни гениальности.
– Сиона, ты понимаешь, что он говорит? – Голос жалобный, настоящий голос гхолы.
– Она понимает, – ответил за Сиону Лето. – Это по-человечески: испытать потрясение, которого ты не ожидал и не предвидел. С людьми всегда так. Монео понял это в конце жизни.
– Мне бы хотелось, чтобы он поспешил со своей смертью, – сказала Сиона.
– Я был разделенным Богом, но вы собрали меня воедино, – сказал Лето. – Дункан! Когда я думаю обо всех моих Дунканах, то ты нравишься мне больше других.
– Нравлюсь? – В голосе Айдахо вновь зазвучала ярость.
– В моей симпатии есть нечто магическое, – сказал Лето. – В магической вселенной возможно все. В твоей жизни господствовала фатальность оракула, а не моя. Теперь ты видишь этот мистический каприз и хочешь, чтобы я его рассеял? Я хочу только усилить его.
Другие внутри Лето начали самоутверждаться. Не в силах сопротивляться и наводить порядок, он перестал справляться с этим хаосом. Они начали говорить языком постоянных «если». «Если бы ты только…» «Если бы мы не…» Как хотелось ему заткнуть им глотки!
– Только глупцы живут своим прошлым!
Лето так и не понял, крикнул он эту фразу или только подумал. Ответом была полная тишина – внутренняя и внешняя, но некоторые нити, связывавшие воедино его старую сущность, еще сохранились. Он попытался заговорить, и, видимо, его услышали, потому что Айдахо проговорил:
– Послушай, он пытается что-то сказать.
– Не бойтесь иксианцев. – Голос Лето превратился в едва слышный шепот. – Они могут делать машины, но не могут больше делать арафель. Я знаю, я был там.
Он замолк, собирая силы, которые утекали, несмотря на то, что он старался удержать их. Им снова овладело какое-то возбуждение – голоса начали что-то кричать, перебивая друг друга.
– Прекратите эту глупость! – крикнул он или подумал, что крикнул.
Айдахо и Сиона услышали только шипение.
Помолчав, Сиона сказала:
– Мне кажется, что он мертв.
– А говорили, что он бессмертен, – сказал Айдахо.
– Ты знаешь, что говорит по этому поводу Устное Предание? – спросила Сиона. – Если ты жаждешь бессмертия, то должен отринуть форму. Все, что имеет форму, смертно. За пределами формы царствует бесформенное, то есть бессмертное.
– Ты говоришь, как он, – обвиняющим тоном произнес Айдахо.
– Думаю, что в этом он был прав, – ответила она.
– Что он говорил о твоих потомках… они прячутся… их нельзя найти… что это?
– Он создал новую форму мимикрии, – ответила Сиона, – новую форму инициации. Он знал, что добился успеха, потому что не смог разглядеть моего будущего.
– Кто ты? – спросил Айдахо.
– Я – новый Атрейдес.
– Атрейдес! – в устах Айдахо это прозвучало как проклятие.
Сиона посмотрела на жалкие останки того, кто некогда был Лето Атрейдесом Вторым… и кем-то еще. Этот кто-то медленно уходил вместе со струйками синеватого дыма, отдающего запахом меланжи. Под тающим телом растекалась синяя лужа Пряности. Остались еще остатки чего-то вполне человеческого – кости с красными прожилками и розовая кожа, которые когда-то были частью вечно детского лица Великого Бога-Императора.
– Я не похожа на него, – сказала Сиона, – но у нас с ним одна суть. Я – то же, что и он.
Айдахо непроизвольно перешел на благоговейный шепот:
– Предки и все это…
– Их множество здесь со мной, но я могу незаметно пройти мимо них, потому что они не видят меня. Старые образы исчезли, осталась только суть, чтобы осветить Золотой Путь.
Она повернулась к нему и взяла его за руку. Рука Дункана была холодна, как лед. Она осторожно вывела его из пещеры на свет и подвела к веревке, которая звала назад, в мир людей. Там, наверху, ждали их испуганные музейные фримены.
Жалкий материал, из которого придется кроить новую вселенную, подумала Сиона, но им придется служить. Айдахо надо будет нежно соблазнить, а потом появится и любовь.
Когда она оглянулась на реку, то увидела, как узкое искусственное русло расширяется в пойму, раскинувшуюся среди зелени. На горизонте появилась стремительно надвигавшаяся туча.
Айдахо высвободил руку, но был при этом спокоен.
– Управление погодой становится все хуже и хуже, – сказал он. – Монео думал, что это происки Гильдии.
– Отец редко ошибался в таких вещах, – сказала она. – Тебе придется с этим разобраться.
Айдахо вдруг вспомнил, как с тела Лето разбегались в воду песчаные форели – личинки нового червя.
– Я слышала, что сказал Червь, – проговорила Сиона. – Говорящие Рыбы выберут тебя, а не меня.
Айдахо вновь испытал искушение Сиайнока.
– Посмотрим. – Он повернулся и взглянул на Сиону. – Что он имел в виду, когда сказал, что иксианцы не смогут создать арафель?
– Ты просто не читал всех его записок, – ответила она. – Я все тебе покажу, когда мы вернемся в Туоно.
– Но что значит арафель?
– Это темнота священного суждения. Это понятие из древней истории. Все это ты найдешь в его записках.
Это сообщение меньшинства. Мы, конечно, подчинимся решению большинства касательно тщательного отбора, цензуры и издания записок из Дар-эс-Балата. Но наши аргументы должны быть выслушаны и учтены. Мы знаем, каковы интересы Святой Церкви в этом вопросе, и это не ускользнуло от нашего внимания. Мы полностью разделяем желание Святой Церкви, чтобы Ракис и Священная Резервация Расщепленного Бога не становились «аттракционом для скучающих туристов».
Однако, поскольку теперь в наших руках имеются все записки и доказана их аутентичность и выполнен полный перевод, мы можем судить о замысле Атрейдесов. Как женщина, воспитанная в традициях Бене Гессерит, я понимаю способ мышления наших предков, и у меня есть естественное желание участвовать в том замысле, который открылся нашему взору, – замысле, целью которого было нечто большее, чем превращение Дюны в Арракис, а Арракиса в Дюну, а потом в Ракис.
Нам надо служить интересам истории и науки. Записки проливают новый свет на воспоминания и личные биографии времен Дней Дункана и Охранной Библии. Мы не можем оставаться небрежными в отношении таких расхожих выражений, как «Клянусь тысячью сынов Айдахо!» или «Клянусь девятью дочерьми Сионы!». Сохранившийся до сих пор Культ Сестры Ченоу приобретает в связи с открытием записок новое значение. Определенно, что новая трактовка Церковью рассказа об Иуде/Наиле требует и новой оценки.