Настоящих, последовательных атеистов даже в СССР было немного. С одним таким человеком, профессором-гуманитарием, меня свел отец, чтобы наставить сына на «истинный безбожный путь». Не помню имени этого человека – помню только, что жил он в доме Академии наук на Байкальской улице. Поговорили мы тогда доброжелательно и глубоко – но каждый остался при своем мнении. При этом ученый муж не только декларировал свое полное неверие («В гипотезе Бога я не нуждаюсь»), но и настойчиво повторял одну и ту же мысль: «Не надо быть ни ортодоксальным верующим, ни ортодоксальным (!) атеистом». Похоже, для пожилого, проведшего непростую жизнь еврея «гражданский мир» был все-таки главнее убеждений. Я такую позицию никак не разделял – и сейчас не разделяю.
Большинство же советских людей по сути были агностиками. Они могли клясться в верности официальному атеизму, но в частных беседах говорили: «Откуда мы знаем, что там? Может быть, что-то и есть». У многих такой взгляд сочетался с кучей суеверий и даже, как ни странно, с хождением украдкой в церковь – чтобы свечку поставить, пошептать своего рода молитву… В общем, «прикрыться» на тот случай, если все же «что-то» «где-то там» да есть.
Собственно, эти две позиции – агностическая и строго-атеистическая – сохраняются в общественном пространстве и поныне. Под них могут подкладываться какие угодно рассуждения и философские базы, но исток их – скорее духовный и психологический. Атеисты – это обычно люди, бросающие вызов Богу, смерти, вечному вопросу о смысле жизни. Не случайно многие из этих людей «веруют» в свои взгляды горячо и эмоционально, «миссионерству-ют», спорят. Многие из них становятся верующими – такими же «горящими» и активными.
Агностик – история другая. Он в большинстве случаев просто отгоняет от себя мысли о смерти, вечности, Боге и встрече с Ним, откладывая их «на потом». Потому что не хочет нарушать свой душевный комфорт, обычно связанный с грехами, житейскими «приоритетами» и убаюкиванием совести. Агностическая позиция – по определению размытая и непоследовательная. Как и в былые времена, она может сочетаться с «верой во что-то», с бытовой поверхностной религиозностью, с суевериями, колдовством, магией, темной мистикой, неоязычеством, псевдонаучными и коммерческими культами.
С приверженцами агностицизма и дискутировать сложно – ведь спорить обычно приходится с мировоззренческой пустотой. Можно только напомнить, что от Бога убежать нельзя. Ты можешь прилагать все силы, чтобы «не заметить» Его, можешь от Него прятаться, гнать прочь мысли о Нем – но встретиться с Ним придется. А значит, лучше как можно скорее узнать Его – обратившись к Нему с молитвой. Он обязательно ответит, «выйдет на связь».
А вот с атеистами мы спорили и спорим. И по большей части споры бывают вежливыми, корректными, доброжелательными – такими, какие мы вели в советское время с упомянутым профессором или с умнейшим журналистом Владимиром Владимировичем Шевелевым, который при Горбачеве «пробил» в «Московских новостях» трибуну для выступлений духовенства. Он так и умер неверующим – но обсуждать «вечные» вопросы был готов часами. Сегодня есть несколько системных организаций атеистов. Не всегда то, что говорят их деятели, соответствует правде и нравственным нормам. Но диалог все-таки получается – и я много раз был его инициатором или поддерживал его в СМИ и на разных собраниях.
На одном ток-шоу мне нужно было дискутировать с академиком Виталием Гинзбургом, известным убежденным атеистом. Дело было в Великий пяток. После службы, в приходском доме я спросил собратий: «Что бы мне такое ему сказать»? Ответ одного батюшки был неожиданным и простым: «А подарите ему пасхальное яйцо»! Тут же был найден соответствующий фарфоровый сувенир с изображением храма, который я и преподнес академику в прямом эфире после жаркой и не всегда вежливой дискуссии. Выходя из студии, академик, опираясь одной рукой на палку, второй бережно и даже как-то возвышенно нес символ чуждой ему религии… Потом, правда, положил его в карман плаща, где оно при одевании и разбилось.[56]
«Мэтр» и «патриарх» внутренней заграницы господин Познер опять отличился аккуратным передергиванием проблемы, «красиво» озвучив вопрос: «Я, как известно, атеист. Следовательно, считаю, что бога нет. <…> Я хотел бы получить исчерпывающее разъяснение: исповедуя этот взгляд, я нарушаю Уголовный кодекс РФ»? Вот только организованные атеисты в России чувствуют себя совершенно нормально. Взять хотя бы фонд «Здравомыслие» во главе с Александром Голомолзиным или журнал «Скепсис» во главе с Сергеем Соловьевым. С этими милейшими людьми мы ведем диалог и спорим – но корректно и спокойно. Господина Голомолзина я приглашал и на свою программу на «Радио КП».
Другое дело – антирелигиозный экстремизм. Например, призывы изгнать религию из общественной жизни, лишить верующих права на оценку ее событий – в частности, явлений культуры. Такая позиция части атеистов является явным призывом к дискриминации. Третье дело – оскорбление людей и осквернение святынь. Это должно пресекаться и наказываться. И это недопустимо нигде и никогда. А передергивание – это дело четвертое. Его надо просто назвать своим именем.[57]
Люди, отрицающие существование Бога, были всегда – и христиане сегодня не оспаривают их права на такую точку зрения. Нет ничего предосудительного и в критике духовенства, в том числе высшего – особенно когда она справедлива, не оскорбительна, не тотальна («все попы плохие»). Но иногда атеисты или просто ненавистники Православия призывают к дискриминации верующих. От них можно услышать такие, например, рассуждения: «А что религия делает в школе, армии, вузе? И почему попы рассуждают о культуре»? За такой позицией – очевидный двойной стандарт. Между прочим, мировоззрения у нас равны – обязательной идеологии в стране по Конституции нет. Влиять на образование, воинство или культуру, на экономику или политику могут представители разных жизненных позиций и философских учений. Верующие родители имеют юридически зафиксированное право на то, чтобы школьное образование их детей соответствовало мировоззрению, разделяемому в семье (об этом я подробно писал в книжке «Вера и жизнь»). Принцип «отделения школы от Церкви», который до сих пор поминают некоторые политики и даже юристы, уже четверть века отсутствует в Конституции и вообще в действующем праве. И непонятно, почему те же атеисты могут обсуждать и культуру, и политику с экономикой, и религию, а верующие – якобы нет.
Подчас в наших спорах доходило до абсурда: профессор-атеист Абдул Нуруллаев называл «нарушением принципа отделения Церкви от государства» присутствие президента Ельцина на рождественских и пасхальных богослужениях. Однако упомянутый принцип означает, по большому счету, только то, что религиозные организации не являются органами власти, а государство не несет религиозных функций. Вот и все. В тех западных странах, где принцип «отделения» возник, государственные лидеры не скрывают своей религиозной практики, в школах есть уроки разных религий на выбор, а духовенство активно выступает на любые темы.
Другое дело, что иногда атеисты утверждают: в школе или вузе есть место только «научному мировоззрению». Но я давно пытаюсь понять, что этот советский термин, неизвестный более нигде в мире, на самом деле означает. Науки – даже естественные, не говоря о гуманитарных – совместимы с разными мировоззрениями. Представители очень многих точек зрения, включая религиозные и нерелигиозные, есть среди ученых, в том числе самых известных. Попытка объявить «научным» какое-либо мировоззрение – например, материализм или атеизм – это идеологическое жульничество. Поддерживать его удавалось только в СССР, где господствующие «научные» доктрины защищались от критики силой государства и репрессивной машины. Удивительно, что некоторые и сегодня вспоминают этот конструкт, а иногда даже говорят о нем как о чем-то бесспорном.
Некоторые атеисты идут путем оскорблений, провокаций, разжигания конфликтов. Это настоящие антирелигиозные экстремисты – хотя они и любят обвинять в экстремизме и фанатизме верующих. Некоторые склонны считать таких атеистов людьми недалекими, но на самом деле они идут на обострение весьма и весьма сознательно. Возьмем писателя Александра Никонова. Он запросто может сказать: «Тупому необходима узда. И христианство явилось такой уздой – страшной сказкой для плебса, который, словно осел, управляется райской морковкой, висящей спереди, и адской плеткой, висящей над задницей». Бывший журналист Александр Невзоров идет еще дальше, говоря: «Я за прекращение любой атеистической пропаганды – если прекратится религиозная». Между прочим, это признание собственного поражения… Даже блогер Руслан Соколовский, выпускавший ролики с нецензурной бранью в адрес «Бога христианской Библии» и накладывавший такую же брань на мотив богослужебного песнопения, подводил подо все это идейную базу, выступая в суде. Заявив, что является «атеистом, космополитом и либертарианцем», он добавил: «Вина моя заключается не в том, что я отрицал бога, а в том, что я отрицал бога, используя мат. Я не понимаю, почему мат является экстремизмом в том случае, если он был применен». Впрочем, даже с такими людьми возможен и ведется некий диалог – но они должны быть готовы к жестким словам (так, Невзорова я назвал на телешоу бесноватым), а также к тому, что преступные действия – например, осквернение почитаемых верующими предметов и знаков, – получат достойное наказание по закону. Сообщать о таких действия властям для христианина – не грех, а долг.
Бывает, впрочем, в диалоге с атеистами и агностиками одна удивительная ситуация: они учат нас, как верить в Бога и соблюдать Евангелие, объясняют, как мы должны внутренне измениться, дабы сделать миссию якобы более успешной. Казалось бы, какое им дело до наших убеждений? Однако наиболее умные и изощренные атеисты вряд ли отказались бы от искушения взорвать христианство изнутри, навязав ему либеральные реформы – сначала богослужения, потом нравственности, а затем и самого