Впрочем, радует, что православные люди Украины продолжают выходить на улицы – как во время 80-тысячного крестного хода 2016 года, прошедшего через многие области запада, востока и центра страны. Как во время протестов против рассмотрения в Верховной Раде антицерковных законов в 2017-м. Именно на активных мирян, с их твердой народной верой и жестким консерватизмом, вся надежда. Кстати, как раз такие люди в XVI-XVII веках сохраняли Православие в Львовском крае – на фоне тотального предательства архиереев и священников, продавшихся польской власти и перешедших в унию.
Сегодня решается, будет ли украинский народ частью восточной православной цивилизации, той цивилизации, которая его создала – точно так же, как и народ России, народ Молдовы, народ Белоруссии, многие другие народы, населяющие пространство исторической Руси. Сегодня многие хотели бы сказать, что время этой цивилизации прошло, но для десятков миллионов людей на Украине, как и для десятков миллионов людей в других странах, это не так. Люди живут по нравственным и духовным принципам этой цивилизации, люди не хотят, чтобы иные, заимствованные извне – с Запада или с Востока – духовные принципы, идеи, ценности или антиценности стали бы доминирующими в том или ином народе помимо воли самих этих людей.
Да, разные люди на Украине, как и в других странах, делают свой цивилизационный, мировоззренческий, политический выбор. Нельзя не уважать этого выбора, нельзя пытаться как-то помимо воли самих этих людей данный выбор изменить. В том числе нельзя изменить выбор тех десятков миллионов людей, которые чувствуют себя сынами и дочерьми православной цивилизации, которые имеют собственное представление о том, как должно быть устроено общество, как должна быть устроена семья, как должны быть устроены отношения между полами, как должны быть устроены культура, экономика, общественная жизнь и так далее. Очень хочется надеяться, что вот этот цивилизационный выбор десятков миллионов людей на Украине не будет подвергнут какому-то жесткому прессингу, что никогда не будет сделана попытка изменить религиозный и идейный вектор развития их жизни в угоду жесткой политической воле, проявляющейся через силовые методы подавления инакомыслия.[60]
Белоруссия
Впервые побывать в Минске я смог уже в довольно зрелом возрасте. И, пожалуй, больше нигде в Белоруссии толком не был. Но народ этой страны знаю неплохо – через его духовенство, служащее в Москве и в других российских городах и весях. Не стоит обманываться внешней простотой и открытостью белорусов, которые даже могут посмеяться вместе с тобой над своим языком, где все «пишется как слышится», несмотря на историческую логику словообразования – например, греческую или латинскую. В стране живут люди, очень верные своему историческому пути, очень внутренне собранные, очень целостные. Пример партизанского движения 1940-х годов ярко обо всем этом свидетельствует.
Страдания военных лет, погубившие четверть белорусского народа, переживаются до сих пор – и до сих пор поражают гостей, особенно знакомых с историей Второй мировой войны по западным книгам и фильмам. Помню, как немцы-лютеране в Хатыни надевали темные очки, чтобы не показывать слез, а потом весь день молчали. Страдания белорусов выковали народную волю, да, наверное, и создали сам народ.
Нынешняя Белоруссия долгие века была частью литовского государства и Речи Посполитой. Сегодня многие интеллигенты прозападной ориентации активно пытаются об этом напомнить. «Новую идентичность» связывают не с Древней Русью, а с Великим княжеством Литовским. Появляется целый слой политиков и интеллектуалов, строящий «новый великолитовский проект». К нему стараются подтягивать молодежь, особенно вузовскую, при помощи «католических» структур и постхристианских сект, зарубежных фондов и культурных инициатив – прежде всего немецких и польских. «Украинский сценарий» становится все более реальным.
Впрочем, власти пока благодушествуют. И в чем-то их можно понять: Белоруссия сохранила, пожалуй, больше всего от «советского» спокойствия ранних восьмидесятых. Приезжая в Минск, ты сразу вспоминаешь, что мы потеряли с распадом СССР – стабильность, строгость нравов, почти «целомудренную» чистоту городов, несильно загаженных рекламой и нагромождением торговых точек… Многие москвичи попросту говорят минчанам: «Хорошо у вас – все как у нас было раньше».
Но спокойствие это может оказаться обманчивым. Тех же казино, например, в Минске уже немало – а в Москве их давно вычистили. Политики молодого поколения в частных беседах советуют не сильно раздражать прозападную молодежь разговорами о славянском братстве.
И поэтому мало жить инерцией. Тем более не стоит надеяться лишь на «подморозку» общественных дебатов, на лояльность чиновников и хозяйственников. Нужно давать больше простора патриотическим и традиционалистским силам – особенно православным, в православной-то стране. Нужно понять, что проект «биконфессиональной Беларуси» (при всего-то 10 процентах «католиков» на фоне 80 процентов православных), а тем более проект «нового Литовского княжества» похоронит не только нынешнюю спокойную элиту, но и всю страну – в первую очередь ее единство, ее настоящую независимость, ее право самостоятельно определять свой путь в истории.
Литва
Страна, которая сегодня так именуется, занимает лишь малую часть былой территории знаменитого княжества. Но национальное самосознание в ней крепкое – хоть оно и лишено сожалений о былом величии. Еще в советское время мне рассказывали, что на заборах периодически писали «Литва для литовцев», а потом кто-то дорисовывал частицу «не». В отличие от Латвии и Эстонии, с их сильно обезбоженными обществами, Литва – крепкая «католическая» страна, что чувствовалось и в советское время.
Ездить туда мы начали в середине восьмидесятых – собиралась хипповская и православная молодежь, брали плацкартные билеты – и можно было оказаться «почти на Западе», в обстановке гораздо большей раскованности – творческой и интеллектуальной. Но первым делом, приехав на вокзал, мы шли в Свято-Духов монастырь – один из немногих действующих тогда в Советском Союзе. А по пути поклонялись чудотворной Остробрамской иконе Божией Матери, расположенной в застекленной «католической» часовне над древними воротами – Острой Брамой. И видели, как наполнены всегда это святилище и примыкающий к нему костел. Много там было как людей среднего возраста, так и молодежи.
В православной епархии тогда служил суховатый, но смиренный и приветливый архиепископ Викторин (Беляев), не боявшийся рукополагать российских интеллигентов – храмы в Прибалтике не закрывались, но служить во многих из них было некому. Пожилого владыку сменил пламенный архиепископ Хризостом (Мартишкин). В конце восьмидесятых он мог с амвона, во время проповеди сравнить коммунистов с гергесинскими бесноватыми или со свиным стадом из той же евангельской истории, а в беседе сказать, что «постсоветская церковь», с ее укоренившимися пороками, достойна разрушения. Нам все это, конечно, нравилось – антисоветский пафос среди православной молодежи тогда доминировал.
Литовцы стали, пожалуй, единственным народом европейской части СССР, жестко выступившим против советской власти сразу после перестройки – в 1991 году. Удержать их в составе Союза нельзя было никакой силой. Но теперь – убежден – они оказались в еще большей зависимости от Евросоюза. Нравится им это или нет – не знаю. Давно не общался.
Латвия
Имеющая примерно поровну католиков и лютеран, а также немало православных – не только русских, но и латышей, – эта страна в значительной степени обезбожена, как и многие другие земли с преобладающим влиянием протестантизма (именно он был в старой Латвии верой правящего слоя). Скудость духовного наследия всегда приводит к скудости самой веры. Религиозная жизнь в стране не такая богатая – и, приезжая туда в молодости, я скорее ходил с друзьями по творческим тусовкам, где, кстати, с гостями из Москвы сначала говорили «через губу», а преодолеть отчуждение стоило многих усилий.
Православная церковная «система» там не имеет особого авторитета из-за тотальной скомпрометированности ее руководства, которой пользуются власти. Не буду ничего воспроизводить: откройте интернет, и все поймете. О ненормальности происходящего я не раз говорил нынешнему Патриарху в бытность его главой ОВЦС. Ответ был один: главное – избежать раскола. Но есть вещи пострашнее – и это прежде всего грех, возведенный в норму. Если начать его побеждать – то и от раскола Господь упасет.
Латвийские лютеране пытаются немного спорить с западным влиянием и с атеизацией собственного общества. Много раз я общался с их главой архиепископом Янисом Ванагсом – человеком умным и честным, имеющим как советский, так и современный жизненный опыт. Он, например, мог публично сказать: «Если человеку не давать обратиться в религию или он будет бояться, он попытается найти себя в другой религии. Потому я не исключаю, что через 50 лет Латвия рискует стать мусульманской страной». Однажды он посоветовал не только русским, но и латышам учить язык друг друга. Впрочем, сложно сказать, как долго религиозные лидеры смогут оставаться смелыми и яркими в стране, которая когда-то была промышленным авангардом СССР, а сейчас стала аграрно-ресторанными задворками Евросоюза, не имеющими влияния даже на свою собственную судьбу.
Эстония
В поздней РСФСР – то есть на всей территории нынешней Российской Федерации – не было ни одного женского монастыря. Оставалось только два мужских – Троице-Сергиева лавра и Псково-Печерская обитель, сохранившаяся со времен довоенной Эстонии. Достаточно было поменять пару рейсовых автобусов и попасть из Печор в ближайший женский монастырь – Пюхтицы близ эстонского города Йыхви. Туда ездила масса москвичей и питерцев – не заезжая ни в Таллин, ни в Тарту, ни в другие знаменитые эстонские