города. Поступал так и я. В Пюхтицах, под крылом легендарной игумении Варвары, собирались известные священники, интеллигенция, молодежь. Молились, работали, купались в источнике, говорили друг с другом на десятки тем.
Впрочем, мне всегда хотелось пообщаться и с местным населением – я ходил в их пивную «точку» у магазина, в баню поселка Куремяэ, в йыхвинскую лютеранскую кирху, где тогда служил яркий и независимый пастор Пеэтер Калдур, и поныне известный прямыми, жесткими высказываниями (так, в 2017 году он сказал, что эстонские солдаты начала ХХ века воевали не за то, чтобы принимать гомосексуализм, беженцев и слепое исполнение указаний Брюсселя). Впрочем, в 80-е годы общения толком не получалось – даже с православными эстонцами. Сдержанность этого народа феноменальна – и опыт работы в международных организациях показал мне, что она обращена не только на русских, к которым у эстонцев есть давние претензии.
Нашу Церковь в Эстонии пытались «прижать», когда государство отдало предпочтение структуре, созданной Константинопольским Патриархатом по аналогии со сформированной им в 1923 году, в период ослабления Русской Церкви. За «московскими» православными долго не признавали права на построенные их предками или царскими властями храмы – до 2002 года, когда здания все-таки предоставили… в аренду за символическую плату. Неглупые эстонские чиновники в конце концов поняли, что в большинстве своем православные верующие (которые из храмов никуда и не уходили) хотят оставаться «с Россией» – хотя бы потому, что являются русскими людьми, хотя есть среди «московских» православных и эстонцы. Помню споры с эстонским чиновником, отвечавшим за религию – одновременно теологом, диджеем и регги-музыкантом Ринго Рингвее. Реальность религиозного ландшафта страны, твердый выбор людей в пользу родной Церкви он отрицать никак не мог.
За «эстонский вопрос» с властями и Константинополем жестко, бескомпромиссно боролся Патриарх Алексий II – ведь речь шла не просто о его родине, а о епархии, которой он отдал тридцать лет и в которой близко знал каждый храм. Стиль его руководства – культурный, сдержанный, даже аристократичный, хотя Патриарх и не был формально дворянином – сохраняется в православной жизни Эстонии до сих пор, при митрополите Корнилии (Якобсе) – более чем 90-летнем иерархе, старшем друге детства покойного Патриарха.
Сейчас негативное отношение к русским в Эстонии ослабло – хотя бы потому, что новое их поколение выучило национальный язык. Но не будем забывать: эстонцев осталось менее 900 тысяч, и их опасения за будущее страны можно понять. В период споров вокруг церковного имущества я не раз предлагал русским представить себе, что бы они чувствовали, если бы в их стране жила треть китайцев, а до этого много лет стояла китайская армия… К тому же уровень религиозности в Эстонии – один из самых низких на всю Европу. Православных уже немного больше, чем традиционных для коренного населения лютеран, но реальным «вероисповедным большинством» являются неверующие и неопределившиеся – в 2011 году их насчитывалось почти 600 тысяч из миллиона опрошенных. И Православие не случайно оказывается самой живой конфессией в стране – даже будучи «подмороженным» из-за разделения.
Молдова
Страна с 92 процентами православного населения – а это высший показатель на всем постсоветском пространстве и второй в мире – отличается «неубиваемым» благочестием народа. И неисправимым его жизненным оптимизмом. В советское время неунывающие молдавские священники приезжали сдавать сессии в заочном секторе Московской духовной семинарии – и заряжали всех прибаутками и песнями, которые сопровождались употреблением литров коньяка. Простые люди в Молдавии посещали храмы всегда – и всегда сохраняли свой литургический язык, даже на фоне не очень умных попыток церковной русификации. Крепкая вера молдаван сочетается с веселостью их нрава – и в этом нет никакого противоречия. Только люди, не знающие христианства, считают, что нам «полагается» быть угрюмыми, не смеяться, не позволять себе шуток, песен, дружеского застолья.
Молдаванин – человек миролюбивый и не злой по определению. Коллекционеры этнического холодного оружия утверждают, что в Молдавии такового просто нет – разве что вилы. С вином, увы, часто бывает перебор – его дают даже маленьким детям, что не может не влиять на мозги. Миролюбивость же часто приводила к тому, что молдаване были разменной картой в геополитических играх крупных держав – как, впрочем, и большинство православных народов Центральной Европы (не пора ли им уже стать поактивнее и понаступательнее?). После этого нелегкая попытка построить независимость привела, как ни странно, к пропаганде объединения с Румынией – страной, где фактически живет тот же народ с тем же языком, но культура сильно отличается от молдавской, во многом сформированной Российской империей и Советским Союзом. Румынская Православная Церковь решила создать в независимой Молдове свою митрополию – но люди за ней не пошли, духовенство же туда устремилось не самое лучшее. Интеллигентов, призывавших объединиться с соседней страной, народ тоже не очень-то послушал. И если румыны едут работать в романоязычные страны Западной Европы – Италию, Испанию, – то сотни тысяч молдаван работают в России, потому что знают русский (молодежь, впрочем, это знание утрачивает).
В поездках по Молдавии – что в столице, что в селах, что в монастырях – дни всегда состояли их двух вещей: длинных служб и длинных застолий с постоянным пением Multi Ani Traiasca – «Многая лета» по-молдавски. Кстати, когда нашу Церковь отождествляют исключительно со славянами – это неправильно. Есть в ней и романский народ – молдаване, есть в той же стране православный тюркский – гагаузы. Однажды во время Патриаршей литургии в Кишиневе звучали возгласы на их языке, и там слышались слова «падишах», «башка», «Аллах»… Не будем говорить о финно-угорских народах Поволжья и северо-запада России, о православных татарах и кряшенах, о новообращенных выходцах из Средней Азии.
Центром церковной жизни страны много лет является митрополит Владимир (Кантарян) – человек достаточно скромный, неконфликтный, ставший Предстоятелем почти случайно, но обладающий совершенно уникальной харизмой: всех мирить и, что называется, «балансировать интересы». Даже в Приднестровье он – всегда желанный гость.
Кстати, о Приднестровье. Борьба его народа была справедливой – особенно в период реальной опасности присоединения Молдовы к Румынии, со вхождением в НАТО и прочими прелестями. Конфликт, увы, до сих пор не разрешен, и вряд ли кто-то может отрицать право большинства приднестровцев считать себя частью «русского мира». Но разделительная линия, хоть на ней и стоят миротворческие силы, давно стала формальностью. Жители Тирасполя ездят на работу в Кишинев – и наоборот. В Приднестровье прекрасно уживаются русские, украинцы, молдаване – несмотря на все перипетии последних лет. А церковная культура остается по сути молдавской – при том, что руководящая часть духовенства принадлежит к этническим русским.
Небольшая, но экономически сильная республика тщательно поддерживает атрибуты своей самостоятельности. Как-то мы с одним коллегой пошли в Тирасполе попить пива. Российские рубли нигде не принимали, доллары, евро или карточки – тоже. Только приднестровские рубли. День был праздничный, обменники не работали, банкоматы – тоже. После получасовых скитаний нашли-таки один банкомат, который выдал мне… российские банкноты. Пришлось возвращаться в гостиницу и освежаться в душном, переполненном кафе – чтобы потом рассчитаться «по безналу».
Грузия
Посетить эту землю мне довелось всего два раза, причем с огромным разрывом. Впервые я попал туда году в 1987-м, когда в Тбилиси служил в армии Юра Шубин, ныне известный православный общественник. Проехал на поезде по красивейшим местам Кавказа, остановился у знакомых, периодически посещал Юру, а так целыми днями ходил по Тбилиси, ездил в Мцхету. Что разительно контрастировало с Москвой – так это открытое исповедание веры многими «системными» людьми. В главный тогда действующий храм Тбилиси – Кашвети, собор святого Георгия – ходили известные врачи и артисты, да и вообще людей среднего возраста было немало (в России до середины девяностых преобладали бабушки). На лобовых стеклах машин часто можно было увидеть иконы – подчас наряду с портретами Сталина. Были образа и во многих домах – чуть ли не в большинстве их на самом деле.
Грузины отличаются совершенно необычным гостеприимством – такого я не видел более нигде. Тебе с радостью объяснят, как куда пройти и проехать (иногда только больше запутав), накормят всякой всячиной. Платой за угощение, правда, бывают долгие расспросы и разговоры на много часов. Зашел я в первый свой приезд в тбилисскую пивную. Взял хачапури, пива и начал одинокую трапезу – как наивно полагал, быструю. Вскоре подсел старик, спросил, откуда я такой взялся. Честно ответив, что из Москвы, я принялся с опаской допивать пиво – но не тут-то было. Дед позвал другого, тот третьего и четвертого, потом подсело еще человек пять, на всю компанию заказали пива, и мне пришлось отдуваться за политику партии-правительства.
– Вот ты в Москве Горбачева увидишь? – спросил меня главный аксакал.
– Да вряд ли, – уныло пробормотал я.
– А ты сходи к нему, обязательно, да?
– Зачем?
– А скажи ему правду. Передай ему от нас от всех, что он пидарас.
Речь шла о вырубке виноградников в рамках горбачевской антиалкогольной кампании. В Москве такую беседу при всем честном народе было еще трудно себе представить.
Грузины – люди прямые и очень ценящие свою свободу. Любые власти они ругают всегда и везде. Может быть, поэтому прекрасная страна постоянно страдает от слабого руководства и от частой его смены – правитель никогда не нравился и всегда «опускался ниже плинтуса» в досужих разговорах.
На этом фоне выделяется авторитет Патриарха Илии II, несопоставимый с рейтингом кого-либо из политиков. Впрочем, и его грузины, включая священнослужителей, могут помянуть в беседе бранным словом. Иногда – неприличным.