Радует, что столетие начала Первой мировой войны сопровождалось не только открытием памятников и выставок, не только торжественными собраниями, но и серьезным размышлением об уроках этой войны, о том, что они значат для нас сегодня. Пожалуй, главный вопрос, который пытались радикально решить в советское время и который остро стоит перед многими умами сегодня, звучит предельно ясно: а нужно ли было России вступать в эту войну? Не забудем: война – всегда зло, потому что в ходе ее гибнут люди. Россия из-за той войны была вынуждена остановить свое триумфальное экономическое развитие, оказалась менее защищена от социальных проблем, от внешних провокаций и внутренних нестроений, приведших к трагедии февраля и октября 1917 года. Да и использовать плоды своих побед в Первой мировой войне страна, по большому счету, не смогла.
Впрочем, христианин вряд ли должен ставить точку на констатации этих известных печальных фактов. Несправедливый и неправедный «мир» на условиях подчинения общества антихристианским силам, «мир», который закрепляет отторжение людей от веры и добродетели, лишает их вечного блаженства – гораздо хуже потери земной жизни. Россия не могла не прийти на помощь страдающим православным братьям, пусть даже этим расчетливо воспользовались те, кто стремился ослабить страну через втягивание ее в войну. Было бы гораздо хуже наращивать экономику, сохранять спокойствие обывателей – и этим предать страдальцев, взывавших о помощи. Более того, было бы гораздо хуже устраниться от процессов, происходивших в тогдашней Европе, отдать их на волю более активных и агрессивных держав, запасаться хлебом, строить заводы, торговать, ходить на балы, считать деньги в банках – словом, радоваться земной жизни, позабыв о той миссии своего народа, которая, начинаясь на земле, простирается в вечность.
Если бы Россия отдала своих православных братьев и судьбы Европы на милость других стран, она бы, конечно, выторговала себе несколько лет мирной жизни. Может быть, и революция произошла бы несколькими годами позже или не произошла бы вовсе, а внешние силы поменяли бы государственный строй бескровным или менее кровавым способом. Но страна оказалась бы ведомой и уподобилась бы одному из тех прежде могущественных государств Центра и Востока Европы, которые сейчас полностью лишены самостоятельного влияния на то, что происходит в мире. Можно было бы пойти таким путем – но была ли бы это уже Россия, особая Божия избранница? Или это был бы некий набор тепло-хладных индивидуумов и групп, партий и клубов, не имеющий ни единого шанса не только участвовать в определении судеб мира, но и определять свою собственную судьбу? Мне бы такого поворота истории не хотелось.[63]
Есть священный долг по защите тех, кто страдает. И стыд и позор тем, кто от этого долга отказывается. Наша Россия во время Первой мировой войны взяла на себя этот долг и очень сильно пострадала из-за этого, но подумайте: кем бы мы были, если бы мы предали людей, которые рассчитывали на нас.<…> Сербов то есть.[64]
Во Вторую мировую мы тоже практически спасли сербский народ от гитлеровцев и их союзников – хорватов. Увы, история внешнего нашествия повторилась в 90-е годы, когда Запад сначала поддерживал любых противников сербов, принадлежащих этнически к тому же народу, но принявших «католичество» или ислам, – а потом просто бомбил Белград и другие города и веси Югославии, состоявшей тогда из Сербии и Черногории. Никогда не забуду, как сопровождал Патриарха Алексия II во время его однодневного визита в сербскую столицу 20 апреля 1999 года – как раз в разгар бомбардировок. Мы служили на бетонном фундаменте собора святого Саввы, а потом была возможность оторваться от делегации и немного походить по городу. Высокое штабное здание было разрушено точечным ударом управляемой ракеты – стены стояли, а внутри все было выжжено до нижних этажей. Пострадала и русская церковь в Белграде.
Россия тогда ограничилась дипломатическими шагами – и Сербия оказалась повержена. Увы, мы отступили. Впрочем, сербы благодарили нас за любое участие: того же Патриарха Алексия, жестко осудившего бомбардировки, в Белграде встречали как отца родного.
Прошел небольшой срок, и многое забылось. Практически как после Второй мировой войны, когда коммунистический лидер Тито горделиво дистанцировался от СССР и заигрывал с Западной Европой. Черногория – недавняя жертва бомбардировок НАТО – теперь входит в этот блок. Во главе Сербии – прозападные политики. Церковь, которая взывала к нам о помощи менее чем тридцать лет назад, немного поколебавшись, примкнула к Критскому собору. Молодое поколение священников ориентируется на Грецию и в разговорах презрительно отзывается о России. Епископа Рашко-Призренского Артемия (Радославлевича), твердо стоявшего на принципе «Косово есть Сербия», под неочевидным предлогом убрали из расположенной в крае епархии, а затем лишили сана.
В Белграде все еще можно говорить по-русски в магазинах и ресторанах, но на предметный разговор у персонала слов не найдется. А вот если ты будешь уверенно говорить по-английски, к тебе будут относиться гораздо более приветливо. На вывесках и рекламных плакатах латиница постепенно заменяет кириллицу.
В общем, надо твердо понимать: мы призваны защищать «своих» по вере и крови, но дружба с сербами должна иметь гарантии и не основываться на вере красивым словам. А их сербы, кстати, говорить умеют, не забывая о своей выгоде. В 1991 году я учился в Бирмингеме и часто ходил в ближайший православный храм – сербский. Там мы много общались за рюмкой сливовицы с отцом Миленко Зебичем, стойким антикоммунистом.
– Слушай, Всеволод, – заговорщически шептал пожилой серб. – У вас, у русских, нет наследника престола. Лишь седьмая вода на киселе. А у нас есть Александр Карагеоргиевич (имя кронпринца возносилось в этом храме за каждым богослужением – прим. Авт.). У нас, сербов, нет атомной бомбы. А у вас есть. Смотри, все очень просто – мы вам царя, вы нам бомбу! И помни: нас, сербов, 250 миллионов. Вместе с вами, с русскими.
Хорватия
Стоит ли мне писать про страну, в которую заехал лишь на несколько часов, чтобы посмотреть один музей? Из-за характера музея – стоит. Расположен он в самом центре Загреба, близ «католического» кафедрального собора. И посвящен одному человеку – кардиналу Алойзие Степинацу. Кое за что этого человека можно уважать – например, за стойкость в годы безбожного режима, который отправил его в заключение, но не добился ни сожалений, ни раскаяний. Однако он был последовательнейшим сторонником и членом парламента пронацистского усташеского режима, осуществлявшего геноцид сербов, евреев и цыган, гонения на Православную Церковь.
Иоанн Павел II причислил Степинаца к лику «блаженных», периодически идет речь о его канонизации. В Хорватии он давно отнесен к категории национальных героев. В стране ему поставлено несколько памятников, несмотря на протесты Сербской Церкви и еврейской общественности.
…Людей в музее было немного – пара туристов и монахиня-смотритель. Стенды говорили о кардинале как о страдальце – и чуть ли не о духовном лидере нации. Оставил в тарелке для пожертвований монету в пять рублей – пусть удивляются.
А вот обратная дорога в Словению, где я участвовал в одной конференции, получилась нелегкой. Поезда вечером не ходили – в городе бесчинствовали мигранты из Сирии и Ирака. Договорившись с таксистом, я переехал через границу и спустя пятнадцать минут был на месте. В нейтральной зоне слонялось немало ближневосточного народа, перед которым словенские полицейские выстроили живую стену. Вот так: страна, всю жизнь стремившаяся «лечь» под Запад, благодаря его политике столкнулась с восточным нашествием.
В моей блиц-поездке был только один плюс: на загребском вокзале я перекусил вкуснейшей в мире плескавицей. Такой не встречал нигде на Балканах – уж не говоря о Москве или о Западной Европе.
Словения
Перейдем к соседней стране – «балканской Швейцарии». Это маленькое государство вступило в Евросоюз первым из стран, образовавшихся на месте титовской Югославии – в 2004 году (Хорватию приняли почти на десятилетие позже). И причина была очень проста: на фоне относительного экономического благополучия и прошедших мимо Словении балканских войн «проглотить» ее было просто – ни тебе обнищавшего населения, ни толп потенциальных гастарбайтеров на улицах Берлина или Парижа.
Ныне эта страна отождествляется с «историей успеха». В сочетании с прекрасной природой она внешне неплохо обустроена, не имеет сильных межнациональных или межконфессиональных конфликтов. Но бедных людей на улицах Подгорицы немало. А прекрасные сельские дома – если их не купили иностранцы – подчас выглядят запущенными. Люди поругивают «новых хозяев» – англичан, итальянцев и немцев. Рай для туристов и зарубежных скупщиков недвижимости не так уж очевиден с точки зрения рядового местного жителя…
Македония
Эту страну, где расположен древний центр христианской культуры Охрид, лишили даже права на собственное название. Из-за давления греков, относящих слово «Македония» только к одной из своих областей, республику с таким же именем в международных документах именуют «фиромом» – Former Yugoslav Republic of Macedonia (FYROM). Положение усугубляется тем, что Македонская Православная Церковь остается неканонической, не получив самостоятельности от Церкви Сербской, но и не войдя в ее состав. Причем за этой Церковью – две трети населения страны.
На этом фоне усиливается роль этнических албанцев. Их в Македонии уже четверть – в то время как коренных македонцев менее 65 процентов. Ты сразу видишь отличие одних от других – на улице, в ресторанах, в магазинах. И дело не только в языке – но и в манере поведения, наглой и вызывающей в одном случае и несколько испуганной, подчеркнуто вежливой в другом. Что будет с государством лет через тридцать? Не напрасно ли оно столь решительно оторвалось от Сербии?