дело не только в «коммунистическом» наследии, от которого осталось социальное расслоение. Юг страны – по преимуществу «католический», север – главным образом протестантский. Да и сам народ был относительно недавно склеен из многих государств – об их границах и названиях напоминают нынешние федеральные земли.
Сравните, например, «католическую» Баварию с ее великолепными соборами – и окрестности Киля с аскетичными протестантскими кирхами. Разница вероисповеданий задает и расходящиеся культуры, образы жизни, характеры. Баварцы любят шумное застолье, национальные костюмы. Могут щедро тратиться на праздники. Северяне одеваются подчеркнуто скромно, а за столом предпочитают долгие, подчас «нагруженные» философизмами беседы. Бережливость, доходящая до скаредности, возведена в культ. Однажды я провел несколько дней в семье протестантского пастора. Уловил, что, когда я принимаю душ, хозяин с женой стоят у двери ванной и шепчутся. Следующим утром водные процедуры первым совершал пастор – и я тоже прислушался, что происходит за стенкой. В отличие от щедрых на воду москвичей, он выключал душ, когда намыливался. Я сделал так же – и удостоился особенно широких улыбок за завтраком. When in Rome, do as Romans do.
И южные, и северные немцы одинаково держат слово в самых мелких вещах, ревностно блюдут четкость во времени. Как-то мы должны были ехать с монсеньором Альбертом Раухом на службу в его сельский приход – и задержались из-за какого-то бытового вопроса одного из русских гостей. Старец гнал по горной дороге километров под сто, вбежал в храм, облачился секунд за двадцать – и начал мессу «тютелька в тютельку». Четкость немцев в работе хрестоматийна – но и перерабатывать они не любят. «Кирхенамт» – огромный центральный офис «Евангелической церкви в Германии» – пустеет минут через пять после окончания рабочего дня. Никаких сверхурочных вечерних «штурмов» представить себе невозможно.
Впрочем, деловые или почти деловые разговоры вполне допустимы за столом. И тут у русских с немцами есть очень много общего. Часами можно обсуждать бюрократические интриги, мировые новости, Путина – Меркель, Горбачева – Коля, ругать Америку, а потом чуть ли не со слезами рассуждать о последствиях Второй мировой войны, о Сталине и Гитлере. С немецким пастором Рюдигером Ноллем, замом генсека «Конференции европейских церквей», мы провели в таких разговорах многие годы. Как-то даже поехали праздновать Пасху в русскую деревню на границе с Тверской областью – в тамбуре переполненной электрички. Потом без конца говорили о похожестях и различиях русского и немецкого характера – в том числе с деревенскими бабушками, с посетителями кладбища, с мужиками в электричке на обратном пути…
В таких разговорах можно кое-что себе позволить. И я прямо говорил немцам об их вечном фатуме. Народ этот часто в истории терпит поражение, оказывается повержен и разделен. Потом кается, размышляет о причинах неудачи, но параллельно копит силы, наращивает хозяйственную и военную мощь. А потом бросается в бой по всем фронтам – и опять получает сдачи, и вновь кается и размышляет…
Сейчас Германия находится в сильной зависимости от США – серьезные политологи утверждают, что каждый новый федеральный канцлер должен подписывать секретное соглашение, предполагающее некие обязательства перед Вашингтоном. В стране полно американских войск – по сути, она до сих пор остается оккупированной. Естественно, многие немцы этому не рады. В то же время Германия – экономический и политический стержень Евросоюза. Скепсис Франции и Италии в отношении «единой Европы», тем более после Brexit’а, может привести к тому, что ЕС превратится в «четвертый Рейх» – с центром в Берлине и с активным членством Польши, Австрии, Венгрии, стран Балтии.
Впрочем, над Германией нависает новая угроза, которая может похоронить все планы экспансии. Это опять-таки мигранты. В Берлине, Мюнхене, Кельне они становятся самой заметной частью населения – и требуют власти. Ангела Меркель пыталась при помощи «гастарбайтеров» оживить рынок труда – но поляки, румыны, русские и даже украинцы свой демографический потенциал уже исчерпывают, а вот арабы и североафриканцы работать как немцы либо даже как поляки вряд ли станут, но взять города под контроль попытаются. Не похоронят ли «новые варвары» стареющий мир бюргеров? Это может произойти уже на нашем веку – если немцы не одумаются и не начнут высылать наиболее опасные и наглые группы мигрантов.
Франция
Самая подчеркнуто секулярная страна – и «старшая дочь Католической церкви». Великолепное королевство, ставшее республикой – сначала кровавой, революционной, а потом зацикленной на «ценностях», в основе которых отрицание. Прежде всего – отрицание иерархичности, церковности, монархизма, неравенства, «старой» традиции. Земля, где прекрасные дворцы и соборы уживаются с Днем взятия Бастилии как главным национальным праздником и с гимном, в котором есть такие строки:
К оружию, граждане! <…>
Пусть нечистая кровь
Пропитает наши поля!
Все эти противоречия неустранимы из национального характера Франции – как бы кто ни пытался объявить их делом далекого прошлого. Политика и информационная сфера Пятой республики, казалось бы, построены так, чтобы никому даже в голову не пришло оспаривать «аксиомы» государственной идеологии: «республиканство» и отрицание монархизма, утрированную светскость во всем – от законодательства до одежды, культ равенства и свободы, всяческую толерантность, максимальную раскрепощенность сексуальной жизни, игнорирование расовых и этнических различий – даже совершенно очевидных. Но не случайно две партии, которые контролировали политическую жизнь – «голлисты» и социалисты – недавно практически обрушились, а на президентских выборах, выигранных «свежим» политиком с не менее «свежей» партией, второе место заняла Марин Ле Пен из «Национального фронта», при упоминании которого парижские интеллектуалы еще недавно презрительно кривились. Не случайно и то, что «католическое» духовенство чуть более смело, чем раньше, говорит о неправильности пути, выбранного во время «великой» французской революции.
Да, ее вожди и политические наследники вроде бы застолбили за собой все публичное пространство. Но истребить наследие тринадцати веков христианской государственности все-таки не получилось. И сельская Франция, и значительная часть интеллектуалов продолжают мыслить категориями «большой» традиции. Да, всем им свойственны бонвиванство, легкость мысли, привычка к свободе. Да, среди них очень мало настоящих роялистов или сторонников «католического» образа жизни во всей его былой строгости. Но по поводу неправильности нынешней политической системы – что в «правом» варианте, что в «левом» – они все чаще любят повздыхать. Я, например, сталкивался с этим в маленьком аббатстве Сильванес в горах юга Франции, куда к знаменитому священнику-композитору Андре Гузу, живущему в окружении сельского населения, приезжают и известные политики (чаще их жены), и богема. Сидя с ними за простой монашеской пищей и деревенским вином, получив первую и пока, увы, единственную возможность «запустить» французскую устную речь, я ясно понимал: особой радости от происходящего в стране гости Гуза и он сам не испытывают.
И одна из причин – это, конечно, вновь мигранты. Некоторые города – особенно Марсель – населены уже по преимуществу ими. Как-то моя мама удивилась, бросив взгляд на экран во время трансляции футбольного матча.
– Это же вроде чемпионат Европы, – спросила она. – А кто играет?
– Франция с Голландией.
– А почему одни негры на поле?
– Ну не одни, – задумался я. – Вот сборная Франции: два этнических француза, один франко-португалец, один араб, один поляк, остальные – да, люди с африканскими корнями. Но они теперь считаются самыми наифранцузскими французами.
– А, ну конец им, – получил я ответ. – Причем всем. И черным, и белым.
Как ни крути, роман-антиутопия Елены Чуди-новой «Мечеть Парижской Богоматери», где описывается сопротивление горстки этнических французов исламскому строю, появился не зря.
После убийства священника во Франции реакция ассамблеи православных епископов страны, находящейся под контролем любителей «интеграции в Запад», оказалась весьма предсказуемой. Авторы заявления ассамблеи считают самым лучшим ответом на теракт «сплоченность нации против попыток психологической и политической дестабилизации нашей страны, которая отличается тем, что ценит свободу и уважает разнообразие». Будто бы не этот курс привел к тому, что максимальной свободой пользуются разнообразные террористы. Генсек «Конференции европейских церквей» финский протоиерей-ультралиберал Хейкки Хуттунен заявил, что реагировать на теракт надо, «привечая (welcoming) всех людей в духе доверия и с распростертыми руками». Имеются в виду, очевидно, мигранты. Официальные католики, впрочем, иногда позволяли себе издать сдавленный крик вроде «Надо что-то менять», но вскоре он перестал слышаться на основных западных телеканалах. Единственной по-христиански здравой остается реакция… некоторых правых политиков. Николя Саркози сказал: «У нашего врага нет табу, нет морали, нет границ. Мы должны быть безжалостны. Никакие юридические тонкости, хитросплетения и помехи отныне неприемлемы. <…> Нам нельзя больше терять время. Это война, и у нас нет иного выбора, нежели победить». Ему вторит Марион-Марешаль Ле Пен: «Они убивают наших детей, наших полицейских и наших священников. Проснитесь»!
В общем, «христианский истеблишмент» предает собственный народ и окончательно теряет его доверие. А восстановить его можно, только призвав создавать христианское ополчение, прочесывать известные районы и соцсети, а потом вышвыривать из жизни всю многотысячную социальную базу террора – вышвыривать в лагеря («граждан») или за границу (иностранцев). Никакого другого пути самосохранения у Европы нет. И надо, наконец, признать реальность: есть хорошие и плохие этносоциальные группы, есть хорошие и плохие идеологии, в том числе связанные с известной религией. Проект идейного нейтралитета, задабривания зверя пирожными, «открытости», «толерантной интеграции» провалился – и именно христианам, веками стреноживаемым на Западе во имя этого проекта, надо о сем громко заявить.