Естественно, эти здания пустеют или превращаются в локальные клубы по интересам – почти уже безо всякой христианской составляющей. И на смену лютеранству приходит ислам – через города-порты вроде Гетеборга и Мальмё, через Стокгольм он наступает на все места, где можно безбедно жить на пособия, ничего не делая. Семь с половиной миллионов шведов и пятьсот тысяч финнов имеют все шансы раствориться в этом потоке уже через три-четыре поколения.
От былой строгости осталась привычка к утрированной, показной скромности и «социальному» стукачеству. В шведских домах не принято закрывать занавески – тот, кто это делает, оказывается под подозрением. В самом деле, что скрывать благонамеренному человеку? Рассказывали, как небедные наши соотечественники, которые привезли в подарок русско-шведской семье новый телевизор, получили совет привезти его ночью, а коробку забрать с собой и выкинуть где-то далеко – дорогая покупка была той семье «не по рангу» и могла вызвать кучу доносов в налоговые органы.
Пожалуй, патриархальный шведский рай сохраняется только на заснеженных хуторах какой-нибудь Северной Даларны. Там, при высоком уровне комфорта и при прекрасных дорогах, можно жить почти в полном уединении – а мигранты туда пока если и добираются, то в дозах гомеопатических, когда одну-две их семьи готовы трудоустроить местные жители. Причем возьмут скорее украинцев или поляков, нежели арабов.
Норвегия
В отличие от шведов, обладавших когда-то огромной территорией, но уже о ней забывших и подуспокоившихся, норвежцы остаются в душе викингами-завоевателями, хотя сегодня они ходят больше по дипломатическим морям – и по пропагандистским. В этот «свисток» уходит немалая энергия местного лютеранского руководства – так же как и немалые его деньги, капающие из нефтяных доходов страны. Сначала норвежцы небезуспешно пытались взять под контроль старейшую межрелигиозную организацию с центром в Нью-Йорке – «Всемирную конференцию религий за мир». Потом перехватили у нас инициативу создания «Европейского совета религиозных лидеров» – и наполнили его занудной либеральной говорильней. Долго бились за то, чтобы поставить своего генсека в ВСЦ. Помню, подходит один норвежец – заклятый мой оппонент, с которым мы много спорили о разнице между либерализмом и христианством, – да так просто и говорит:
– А что бы тебе нас не поддержать?
В общем, сдавайся без боя. На тот раз норвежского ставленника прокатили – беспардонная наглость оказалась контрпродуктивной. Но вскоре викинги захватили пост генсека во всемирной экуменической организации. Shitworks: упрямство и «ломовой» лоббизм сделали свое дело.
Но за фасадом самоуверенности и упрямства – свои «скелеты в шкафу». Самосознание норвежцев весьма мрачно. Где еще можно увидеть в гостиничных номерах репродукции «Крика» Эдварда Мунка – пожалуй, единственного норвежского художника, известного вне страны? Где еще ходят упорные слухи о повальной «родственной» педофилии, традиция которой якобы уходит чуть ли не вглубь веков? Где еще – одновременно – до крайности свирепствует ювенальная юстиция, отнимающая детей, например, на том основании, что они «ходят в школу в мрачном настроении»? Где еще, в конце концов, «церковные» структуры практически не порождают какого-либо интеллектуального продукта, кроме околополитического, который слово в слово повторяет мифологию политкорректности, глобализма, западной «демократии» и прав человека?
«Богатая» норвежская кухня включает в себя мясные блюда, но в основном состоит из лосося и селедки. Правда, последняя действительно очень разнообразна по способам приготовления – можно бесконечно пробовать разные варианты. Как-то раз мы с отцом Климентом (Хухтамяки), настоятелем православного прихода в Осло, набрали видов восемь, и все употребили под аквавит – национальный крепкий напиток. Утром мне нужно было лететь в Москву – и за время короткого путешествия воды я выпил аж литра три.
Финляндия
Народ здесь весьма и весьма спокойный. Даже относительно недавнее военное противостояние с СССР не заставило финнов отказаться от «имперской» архитектуры Хельсинки и других городов, от следов царского законодательства в своей правовой системе. Про лютеран этой страны я уже сказал – а вот Православная Церковь там тоже очень заметна, хоть и является «русской» по историческим корням. Сегодня много православных и среди финнов. Но именно местный этнический элемент, наряду с влиянием Константинопольского Патриархата, в подчинение которого Финляндская Автономная Церковь перешла в 1923 году, сильно сдвигает эту общину в либеральную сторону. Только она одна – из всех Православных Церквей мира – приняла западную систему вычисления Пасхи. Только в ней – пока что – священник может высказаться за легализацию «однополых браков».
Но что в Финляндии не меняется, так это бытовые традиции. Финны ходят в сауну даже в Африке – если в гостинице она есть. Любят длинные заседания и длинные скучные застолья, обижаясь, если ты во всем этом не участвуешь или участвуешь без энтузиазма. Спокойно могут перепить русского человека. Но при фуршетном застолье пользуются потрясающим изобретением, которого я не встречал больше нигде – пластиковым держателем для стакана, который надевается на тарелку. Удобно невероятно. Почему ни один другой народ до такого приспособления не додумался?
Исландия
300-тысячная лютеранская страна находится на отшибе Европы и живет все больше туризмом. Побывать мне там довелось один раз – в 2000 году я служил первую православную пасхальную службу в недавно созданном приходе, который тогда периодически пускали во Фридрикскапелле – небольшую современную лютеранскую часовню у стадиона. Служил по схеме «сам читаю, сам пою, сам кадило подаю» – по причине литургической неграмотности почти всех прихожан. А за ночной трапезой услышал удивительный разговор двух русских:
– Что-то ты давно у меня не был.
– Ну да. Ехать-то к тебе куда…
– Да близко.
– Близко?! Пятнадцать минут! На машине!
После московских пробок это просто потрясало. Однако весь Рейкьявик действительно удалось пройти за час с небольшим. Население Исландии, равное по численности жителям крупного московского района, страдает от многовековой замкнутости. Все приходятся друг другу немного родственниками, и поэтому многие дети рождаются с отклонениями. Чтобы «разбавить кровь», ввозят мигрантов, но очень дозировано. Разнести столь маленькую страну тóлпы жаждущих лучшей жизни могут довольно быстро – и исландские власти это понимают.
Навсегда запомнилась местная водопроводная вода. В краны она поступает из гейзеров, сильно горячей (холодную специально охлаждают). Пахнет серой – но на вкус чистейшая. Приехав домой, я по многолетней привычке налил себе воды из-под крана – и сразу ощутил разницу. С тех пор московскую водопроводную воду не пью…
Турция
Центральные земли Восточной Римской империи теперь стали частью светского государства с мощной, усиливающейся исламской традицией. Напряженность между двумя цивилизациями, столкнувшимися здесь, сегодня практически незаметна для местного жителя или праздного туриста. Но приезжающий в Стамбул-Константинополь православный паломник сразу погружается в священные воспоминания – и сопоставляет их с современностью.
В древней столице православного мира паломнику есть что посетить – начиная с Патриаршего собора святого Георгия, где находятся мощи «вселенских учителей», святых Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. А вот со Святой Софией – главным храмом империи – уже сложнее. Зайти в него можно, но открыто молиться там нельзя. Основная часть древних святых мест и знаменитых христианских городов просто никак не отмечена на карте. Один знакомый иерарх Константинопольского Патриархата, с которым мы много вместе путешествовали по международным мероприятиям, носил старый «византийский» титул. Я пару раз спрашивал его, где находится его кафедральный город. Он отмалчивался. Как-то мы подлетали вместе к Стамбулу – и тот, кивнув в сторону парковки у аэропорта, невесело сказал: «Вот где-то здесь и была кафедра моих предшественников».
На месте ромейских древностей теперь – жилые кварталы, магазины, рынки. И народ, который иногда поминает греков недобрым словом, по большому счету ничего об их наследии не знает. Живет он трудно, зарабатывая на хлеб тяжкой работой. И все больше – особенно в молодых поколениях – приходит к строгому исламскому образу жизни. Да, женщины в платках пока не доминируют на улицах крупных городов, а в большинстве кафе и ресторанов можно выпить «шарапа» – вина среднего качества – и даже ракии. Однако запрет на появление в платке в госучреждениях уже снят, в Святой Софии возобновлены мусульманские молитвы, политический ислам релегитимируется и, думаю, недалек тот день, когда кто-то в Турции всерьез заговорит о восстановлении халифата – настоящего, а не террористическо-медийного, как у запрещенного в России и других странах «Исламского государства». С этим халифатом придется договариваться – что нашей стране, что Западу. Признавая его право на собственный вариант религиозно-государственного устройства.
Нужно, конечно, помнить, что турки, как и все тюркские народы, могут быть эмоционально нестабильны – сегодня клянутся в вечной дружбе, завтра начинают шашкой махать, причем иногда по причинам пустяковым или вовсе без таковых.
России надо защищать неисламские религиозные общины Турции – в том числе православную, которую многие в этой стране особенно не любят из-за воспоминаний о битвах с ромеями. Вот почему уже сейчас так важно наше паломничество – массовое. Оно, кстати, поможет поумерить амбиции Константинопольского Патриархата, практически потерявшего паству на берегах Босфора. Пусть его иерархи привыкают служить среди русских людей, приехавших на пару недель поклониться древним святыням или даже отдохнуть на пляже. И пусть подстраиваются под их вкусы и взгляды. Я даже как-то в шутку описал коллегам «идеальную» ситуацию. Вваливаются в тот же собор святого Георгия наши туристки, руки в боки, и говорят: