Письменность меняет все. Ее появление – это граница между предысторией и историей. Собственно, причина, по которой Месопотамия считается колыбелью цивилизации, состоит в том, что где-то в IV тысячелетии до н. э. шумеры начали прижимать тупые тростниковые палочки к влажной глине, оставляя отчетливые клиновидные черты, которые мы называем клинописью. Люди впервые в истории получили возможность фиксировать свои самые абстрактные мысли [2].
Вскоре клинопись была приспособлена и для других месопотамских языков, в том числе аккадского и его двух основных диалектов – вавилонского на юге, ставшего языком литературы и надписей, и ассирийского на севере, который использовался в основном в экономических и политических документах, пока не угас с крахом Ассирийской империи в VII веке до н. э. Аккадский язык в устной форме держался на Ближнем Востоке три тысячелетия и лишь в I веке до н. э. был полностью вытеснен арамейским [3].
Благодаря клинописи мы имеем в своем распоряжении настоящую сокровищницу архивов и документов, списков царей и хроник крупных городов и династий; личных писем, которые проливают свет на жизнь общества, и правительственных документов, которые рассказывают, как функционировало древнее государство. Сохранились храмовые записи, подробно описывающие различные месопотамские культы. Едва ли не самое замечательное то, что у нас есть целая библиотека масштабных незабываемых мифов и легенд, которые предоставляют практически неограниченный доступ, возможно, к самой ранней и самой влиятельной комплексной религиозной системе в истории.
Шумеры были не единственной неолитической цивилизацией, разработавшей сложную религию; возможно, они даже не были в этом первыми. Но они впервые записали это – в том и вся разница. Это не просто позволило их религиозным идеям распространиться по региону: изобретение письма актуализировало желание очеловечить богов, предопределенное нашими когнитивными процессами и в грубой форме выраженное еще в Гёбекли-Тепе. Сам процесс писания о богах, необходимость описывать словами то, как выглядят боги, не только преобразил наше представление о них – так наше бессознательное и имплицитное желание сделать богов похожими на себя стало сознательным и эксплицитным. Дело в том, что, когда мы пишем о богах, помещая их в мифологический нарратив начала творения или обсуждения апокалиптического потопа, мы обязательно представляем себе, что боги думают и действуют точно так же, как это делали бы мы. Мы наделяем их нашими свойствами и эмоциями; приписываем им нашу волю и мотивы.
Слова, которые мы выбираем для описания богов, тоже влияют на наше понимание их природы, их личных качеств и даже физической формы. Например, шумерское слово «бог» звучит как ilu, то есть нечто вроде «величественный человек», и это дает нам полное представление о том, как изображали богов в шумерских текстах: это возвышенные существа с человеческими телами и в человеческой одежде, с человеческими эмоциями и качествами. Богов Шумера рождали матери, которые кормили их своим молоком в младенчестве. У них были отцы, с которыми они ссорились, когда вырастали. Они влюблялись и заключали браки. Они занимались сексом и рожали детей. Они жили в домах со своими семьями, имели родственников, образуя огромные небесные кланы. Они ели, пили и жаловались на тяжелую работу. Они спорили и дрались друг с другом. Они порой получали ранения и умирали. Они в полном смысле слова были людьми.
Как показывает широко распространившаяся история об Атрахасисе и потопе, мифы, порожденные землей Междуречья, быстро попали в Европу и Северную Африку. Они процветали и в Кавказских горах, и у Эгейского моря. Они нашли отражение в религиозных системах египтян и греков, индийцев и персов. Они попали на страницы Библии и Корана, где шумерское слово ilu стало еврейским «Элохим» и арабским «Аллах». И неудивительно, что везде, где распространялись месопотамские мифы, укоренилось и месопотамское представление о богах как о «величественных людях» [4].
В Месопотамии царил политеизм, то есть жители поклонялись множеству богов одновременно. И действительно, месопотамский пантеон содержал более 3000 божеств. Среди них были Айя, богиня света и жена Шамаша, бога солнца; целитель Даму; бог огня и металлургии Гирра; могущественный бог луны Син; мудрый Энки, который вместе с Энлилем, «вершителем судеб», и Аном (или Ану), богом небес, составлял тройку важнейших божеств раннего месопотамского пантеона. Собственно, богов в Междуречье было столько, что древним писцам приходилось составлять сложные «списки богов», чтобы вести им счет [5].
Как жители Месопотамии пришли к идее существования стольких богов, понять трудно. 9000 лет, которые потребовались человечеству на духовном пути от безликих человекоподобных столбов из Гёбекли-Тепе к многогранным, наделенным жизнью и личными качествами месопотамским божествам, оставили мало материальных свидетельств. Однако следует отметить серию находок в Иерихоне – одном из самых древних городов на земле, предшественнике великих городов-государств Месопотамии. Они помогли отчасти пролить свет на эту промежуточную стадию человеческой духовности.
В 1953 году знаменитый британский археолог Кэтлин Кеньон руководила раскопками в Телль-эс-Султане рядом с древним Иерихоном. Она обнаружила в раскопе гладкий купол неповрежденного человеческого черепа. Выкопав череп из земли, она с удивлением обнаружила, что тот покрыт штукатуркой. Глина идеально воссоздала черты лица, так что череп выглядел живым. В пустые глазницы были вставлены бледные жемчужные раковины. Череп отделили от захороненного тела и затем перезахоронили в частных владениях. Дальнейшие раскопки выявили еще шесть таких же черепов, все в одном месте. Они датируются 8000–6000 годами до н. э.
Со времен раскопок Кеньон в Иерихоне такие же тайники с человеческими черепами находили под полами и очагами, под кроватями и террасами в частных домах в иорданском Айн-Гхасале, сирийских Телль-Рамаде и Библе, турецком Чаталхёюке (Чатал-Хююке). Рядом с черепами часто обнаруживались украшения и оружие. Они были тщательно уложены по кругу, и их глазницы «смотрели» либо внутрь круга, либо наружу, в одном и том же направлении [6].
Покрытый штукатуркой череп из Иерихона
© Jononmac46 / CC-BY-SA‐3.0 / Wikimedia Commons
Мы знаем, что люди неолита считали голову (точнее, мозг) вместилищем души и потому часто собирали и хранили человеческие черепа. Но наличие таких больших захоронений под домами заставляет предположить существование частных святилищ и может свидетельствовать о зарождении в раннем неолите манизма – религии, известной как культ предков.
Как мы уже видели, почитание предков относится еще к эре палеолита. Это результат анимистических верований в то, что души мертвых продолжают существовать в мире как духи. Но с зарождением сельского хозяйства культ предков стал более сложным и выраженным. Земля, в которой хоронили предков, теперь стала почвой, на которой зиждилось наше существование. Таким образом, имело смысл сосредоточить духовные усилия на недавно умерших в надежде на то, что они смогут взаимодействовать с силами природы от имени живых – помогать сохранять зерно или поддерживать здоровье и живучесть скота. С течением времени некоторые умершие предки трансформировались в богов, лучше всего взаимодействовавших с природой, а затем посредники были устранены, и силы природы стали обожествляться сами по себе.
Эта теория подкрепляется тем фактом, что многие боги Месопотамии изначально были лишь обожествленными стихиями. Ан был не только богом неба, но и самим небом. Шамаш – и бог солнца, и само солнце. Потребность лучше управлять этими силами природы, удерживать власть над ними отчасти побудила жителей Месопотамии персонализировать этих богов, постепенно превратив их в пантеон отдельных божеств, каждое из которых имело свою сферу влияния – земную, культурную или космическую – и играло свою роль в жизни почитателей. Тогда оставалось только придать каждому богу личные характеристики, набор человеческих черт и собственную форму – так появились «величественные люди».
Большинство главных богов Месопотамии были связаны со своим городом-государством: Энлиль – с Ниппуром, Син – с Уром, Инанна – с Уруком и т. д. И хотя в каждом городе-государстве был собственный храм, он не был местом поклонения, а считался скорее земной резиденцией бога. Храм был буквально вторым обиталищем бога – своего рода загородным домом с садами, стенами, дверьми и изгородями, где боги могли отдохнуть от небесных забот и побыть с людьми на земле. Храмы часто строились в форме ступенчатых сооружений – зиккуратов, прямоугольных пирамидальных башен из обожженных глиняных кирпичей, – и это вершина месопотамской архитектуры. Однако, в отличие от более поздних египетских пирамид, месопотамские храмы были цельными строениями с последовательно «сдвигающимися» этажами, расположенными слоями. Они напоминали лестницы, по которым боги могли перемещаться в обоих направлениях между небом и землей. Венчались зиккураты небольшой комнатой, где боги могли спокойно отдохнуть [7].
Присутствие бога в любой из таких комнат обозначалось наличием в ней идола с чертами этого бога. Использование идолов не было месопотамской находкой. Как и культ предков, вырезание идолов, символизирующих духов и богов, относится еще к палеолиту. Десятки идолов – большинство из них беременные женщины с круглыми, надутыми животами, на которые свисают полные груди, – были найдены во время раскопок палеолитических поселений в Европе и Азии [8].
Однако в Месопотамии достижения в области лепки и формовки сделали использование идолов для поклонения гораздо более широко распространенной практикой. Каждый день жрец или жрица (в зависимости от пола божества) входили в камеру храма, омывали, одевали и кормили идола, натирали его благовониями и ладаном, покрывали косметикой, а в особых случаях выводили его на прогулку в гости к другим богам в соседних храмах. Только после этого простые горожане могли увидеть богов: светские люди в храмы не допускались и, следовательно, не имели прямого доступа к живущим там божествам.