В итоге последнее слово осталось за Блаженным Августином (354–430) – человеком, который в большей степени, чем кто-либо другой, сформировал христианскую теологию в западном мире, сказав последнее слово. В своем труде «О Троице» Августин писал: Бог един, вечен и неизменен, но при этом существует в трех формах – Отца, Сына и Святого Духа. Ни одна из этих форм не подчинена другим. Все они одинаково божественны. Все они существуют с начала времен. И если эта идея вызывает смущение, противоречит логике и здравому смыслу, а также самому определению Бога, то верующий просто должен принять ее как великую тайну и продолжать верить [19].
Когда через несколько лет после смерти Августина Церковь на Халкидонском соборе в 451 году приняла положение о том, что Иисус Христос, будучи истинным Богом, был также и истинным человеком («единосущен с Отцом в своей Божественности, единосущен с нами в своей человечности»), христианство не только фактически отказалось от возникшей после вавилонского плена еврейской концепции Бога как единого и неделимого, но и полностью уступило самому древнему и глубоко укорененному импульсу в истории человечества. Оно сделало Бога небесного и земного полностью человеком. Тем самым неизбежным стало столкновение с новой монотеистической религией, которая через полтора века после Халкидонского собора возникла в Аравийской пустыне как противовес христианской концепции очеловеченного Бога [20].
9Бог есть всё
Две армии смотрели друг на друга с разных сторон побитых орудиями стен Иерусалима. Шел 614 год. В осажденном городе несколько тысяч воинов, верных византийскому императору Ираклию – молодому красивому воину, который захватил трон, лично свергнув и четвертовав предыдущего монарха, – с нетерпением ожидали штурма крепости армией царя Хосрова II, шахиншаха и властителя Персидской (Сасанидской) империи.
Триста лет две супердержавы – одна христианская, другая зороастрийская – сражались друг с другом за власть над Ближним Востоком. С каждой кровопролитной битвой маятник качался то в одну, то в другую сторону. И речь шла не просто о сражении за землю. Это было противостояние разных религиозных доктрин двух теократических государств, каждое из которых было основано на официально принятой и поддерживаемой законом концепции существования божественного начала в двух (зороастрийский дуализм) или в трех формах (христианское учение о Троице).
К началу VII века непрекращающийся конфликт истощил силы империй, лишившихся былой мощи и богатства. Но неукротимый дух обоих государств по-прежнему вынуждал их устраивать одну резню за другой. Недавнее восшествие Ираклия на престол вызвало хаос в Византийской империи, и Хосров решил воспользоваться ситуацией, отправив свою армию, тоже пребывавшую не в лучшем состоянии, яростно грабить христианские земли. Его войска уже взяли Антиохию и Дамаск. Теперь они стояли у стен Иерусалима, намереваясь покорить священный город и тем самым нанести символичный удар по христианству.
Стены города были окружены десятком тысяч вооруженных до зубов персидских воинов Хосрова, которым помогали почти 2000 союзников-евреев, надеявшихся отомстить за три века угнетения, массовые убийства и насильное обращение в христианство. Евреи исполнили свое желание. Когда стены пали и персидская армия праздновала победу, царь Хосров передал им Иерусалим, и они стали сеять смерть и разрушения среди христианских обитателей города.
Византийцы оправились от поражения. Ираклий снова собрал армию и выгнал сасанидские войска из только что завоеванных городов. В 630 году он отвоевал Иерусалим. Персов он отправил домой – в столицу империи Ктесифон, а уцелевших евреев истребил. Ослабевшие, уставшие от войн, две сверхдержавы решили заключить мир и стали готовиться, как они полагали, к краткой передышке в бесконечной борьбе увядающих империй. И тут произошло нечто совершенно неожиданное.
Через несколько месяцев после того, как Ираклий и Хосров заключили мир в каппадокийском местечке, обоих посетили эмиссары из неведомых пустынь Аравийского полуострова. Эмиссары везли послания обоим императорам от арабского пророка, который утверждал, что говорит от имени некоего бога, о котором не слышали ни тринитарии, ни дуалисты, но который, по утверждению пророка, был единственным Богом во Вселенной.
«Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, – начинались послания. – Да будет мир с тем, кто следует праведным путем. Я призываю тебя к исламу, и если ты станешь мусульманином, то будешь спасен, и Аллах удвоит твои награды, а если ты отвергнешь призыв к исламу, ты совершишь грех, введя в заблуждение своих подданных».
Письма были подписаны Мухаммедом, посланником Аллаха [1].
Царь Хосров, в нарушение всех царственных норм поведения, убил эмиссара и приказал своему наместнику найти пустынного пророка и отрубить ему голову. Ираклия же, напротив, так позабавила смелость послания, что он, как рассказывают, разразился смехом. Он отпустил посланца, порвал послание и, вероятно, больше об этом не думал.
Не прошло и десятилетия, как сторонники того же пустынного пророка поглотили почти всю Сасанидскую империю, положив конец зороастризму как мировой религии. Они изгнали Византию с Ближнего Востока, оставив ей примерно пятую часть былых владений. Они даже позволили евреям вновь вернуться в Иерусалим и исповедовать там свою религию. Устремившись из Аравийской пустыни сражаться с миром, в котором преобладали два варианта толкования божественного – триединый и двуединый, армии этой новой религии, получившей название ислам, стремились искоренить обе этих трактовки и заменить их иудейским представлением о Боге, всецело воспринятым их пророком Мухаммедом: Бог Един [2].
Мухаммед ибн Абдуллах ибн Абд аль-Мутталиб родился во второй половине VI века в Мекке на Аравийском полуострове. Он был единственным сыном вдовы в городе, где о вдовах не заботились. Он еще в детстве стал сиротой в обществе, которое считало сирот товаром для покупки и продажи. Благодаря доброму дяде юный Мухаммед сумел избежать этой судьбы и стал зарабатывать себе на скромное существование, ходя с караванами на север, в Сирию, и на юг, в Йемен. В двадцать с небольшим его перспективы внезапно улучшились: ему удалось жениться на женщине старше себя по имени Хадиджа и получить в управление ее успешное караванное дело.
Однако Мухаммед, несмотря на сравнительное богатство и комфорт своей новой жизни, никак не мог отделаться от ощущения, что с обществом, которое едва не довело его до рабства и отчаяния и в котором беззащитные массы могли эксплуатироваться могущественными и влиятельными людьми ради собственной выгоды, что-то не так. Он чувствовал беспокойство и глубокую неудовлетворенность. Он стал раздавать имущество и искать уединения в горах и лощинах Мекканской долины, где проводил ночи в молитвах и медитации, прося у небес об ответе на печали и несправедливости этого мира.
И однажды небеса ответили.
Согласно преданию, Мухаммед медитировал в пещере на горе Хира, когда некто незримый сказал ему: «Читай». За этим первым откровением последовали двадцать два года почти беспрестанных пророческих откровений от бога, которого он называл Аллахом, – откровений, что со временем были собраны в книгу, ныне известную как Коран, то есть «чтение вслух».
Древние арабы уже были знакомы с Аллахом, который, возможно, был арабским эквивалентом индоевропейского божества Дия или греческого Зевса, то есть бога неба. Он постоянно поднимался по ступеням арабского пантеона и в итоге стал верховным богом. Непонятно, однако, считали ли арабы Аллаха персонализированным божеством или неким абстрактным духом, родственным той божественной силе, которая, по мнению древних египтян и жителей Месопотамии, лежала в основе Вселенной. Аллах – это не имя собственное, а сокращение арабского слова «аль-илах», которое просто означает «бог». Это может свидетельствовать о том, что Аллаха считали скорее божественным духом, чем божественной личностью. Кроме того, в отличие от сотен других божеств, признававшихся древними арабами, Аллаху, видимо, никогда не ставили идолов, что тоже может указывать на его восприятие как одушевляющего духа без физической оболочки.
В то же время арабы считали Аллаха создателем неба и земли, так что, очевидно, приписывали ему наличие воли и намерения. Они воспринимали его как материальное существо, у которого, как и у Зевса, были сыновья и дочери. Три дочери Аллаха – Аллат, которая ассоциировалась с греческой богиней Афиной; Манат, вероятно связанная с месопотамской богиней Иштар; и аль-Узза, арабский эквивалент Афродиты, – играли центральную роль в духовности древних арабов, будучи посредницами в их общении с Аллахом.
Так или иначе, древние арабы мало апеллировали к абстрактному божеству, ведь они не могли ни видеть его, ни как-то взаимодействовать с ним в повседневной жизни. Арабский пантеон буквально кишел богами и богинями, ангелами, демонами и джиннами. Все они отвечали за определенные потребности своих почитателей из пустыни, и почти всех их представляли в недвусмысленно человеческом облике. Боги арабского мира ели и пили, занимались сексом и рожали детей, носили одежду и оружие (у богини Манат, например, было два панциря и два меча). Большинство этих богов, кроме Аллаха, были вырезаны в камне в человеческом облике (или иногда в облике какого-то другого живого существа) и помещены в главное святилище Мекки – Каабу, где их посещали арабы со всего полуострова, приносили им дары и жертвоприношения в обмен на благосклонность и благословение [3].
Однако это была уже высокоорганизованная форма политеизма, которая легко впитывала в себя богов других религий, в том числе иудаизма и христианства. У еврейского патриарха Авраама был собственный идол в Каабе, как и у Иисуса Христа и его матери Марии. Собственно, подавляющее большинство арабов считало этих богов всего лишь многочисленными проявлениями единственного божественного, хотя и далекого и недостижимого существа – Аллаха.