Никаких пометок, никакого тиснения – только темная кожа и старинная латунная застежка.
Это была она! Та самая, бесценная, похищенная из шкафчика в борделе Мамы Муры тетрадь посвященной Аслэйг. Этого просто не могло быть… хотя почему же не могло? Где еще мог найтись пресловутый манускрипт, кроме как на полочке у иерарха Эсмонд-Круга, попустительством богов оказавшегося ему, Удэйну ир-Апэйну, кровным родителем?
Вот когда Удэйн оценил пресловутую ролфийскую сдержанность – и понял, откуда она берется. Не впивайся ему в загривок незримые когти Огненной Совы, не раскрой Беспощадная над своим посвященным незримые золотые крылья – скулить бы ему от радости и прыгать, оглашая кабинет папаши счастливым тявканьем. Или, что вероятнее, червяком извивался бы он на ковре, подчиненный ментальной магией диллайн. Но Локка и предостерегла, и уберегла, да так, что магической атаки тива Форхерда ир-Апэйн почти не заметил. Он вообще мало что замечал, кроме краешка знакомого черного переплета, выглядывавшего из-под небрежной стопки исписанных листов дорогой бумаги. Сейчас, сейчас… пусть только преподобный уйдет, пусть оставит Удэйна здесь одного…
Сложнее всего оказалось не потерять нить разговора и продолжать холодно и нагло улыбаться в лицо папеньке. И не показать ему, как сильно отрекшийся сын жаждет остаться в кабинете в одиночестве – и как мало его на самом деле интересуют гримасы родителя, да и весь этот хитрый план с устройством свидания Тиглата и Алезандеза – тоже. Даже если не выгорит – пусть! Сестрица Грэйн не станет слишком пенять на потерю шурианского повстанца, если взамен брат-посвященный принесет ей в зубах Тетрадь Аслэйг! Хотя лучше бы, конечно, провернуть разом и одно дело, и другое.
Думал ли обо всем этом Удэйн, когда бесшумно метнулся к полке, сцапал драгоценную тетрадь и быстро выдрал страницы из переплета? Нет, не думал! Скейн-даг, этот непременный спутник любого настоящего ролфи, которым Грэйн щедро одарила новообретенного брата наутро после посвящения, пришелся очень кстати. Надежно припрятав добычу под рубашку, к самому телу, он повел хищным взглядом в поисках подходящей по толщине замены… а, вот же! Как удачно, что папаша не вытряхнул корзину для бумаг! Ролфи выгреб из мусора целую охапку листков, сложил их так, чтоб похоже было на страницы, и вложил их в обложку. А потом аккуратно вернул тетрадь на место. И сел в кресло, благодаря Локку и сестер ее за фору во времени, которая позволит успокоить нервное дыхание.
Все! Теперь эрна Кэдвен получит свой манускрипт – или Удэйн ир-Апэйн сдохнет, пытаясь дотащить до нее добычу. В любом случае, Локка видит – свой долг он исполнил до конца.
По неспокойному Ициару они с Удэйном ехали, закутавшись в плащи и пониже надвинув шляпы. Потому что один – типичный ролфи, а другой – шуриа. Но погромщики и охотники на шпионов не станут слушать Шэйза Тиглата про славные годы, посвященные борьбе с ролфийскими захватчиками. Теперь шуриа для них – вероломные предатели и союзники агрессоров с Ролэнси. А потому – за шею змеиного прихвостня и на перекладину.
Но пред очи тива Алезандеза «заживо погребенный» шуриа предстал во всей красе – с пропитанной кровью повязкой на лбу, исполненный благородного гнева и решимости восстановить справедливость.
И, разумеется, хитрый Ворон пришел в ужас от истории про студентов-вивисекторов.
– Предвечный! Это невозможно! Такие милые молодые люди и вдруг учиняют подобное злодейство! Ай-ай!
Алезандез так сочувственно вздыхал, так жалостливо свистел носом, что Шэйз мысленно возмутился: «Интересно, он за кого меня принимает? За болванчика-полукровку? Забыл, должно быть, что я – шуриа. Или настолько разочаровался в своем Предвечном, что точно так же, как господа потрошители, верит только в магию?» И его желание отправить подлого диллайн на встречу к Предвечному окрепло.
– Вы должны строго наказать этих… экспериментаторов, Благой! Они – преступники и убийцы! – голосил Тиглат, окончательно войдя в роль безвинной жертвы мучителей в студенческих мантиях.
Алезандез клятвенно заверил, что наведет порядок в университете и приструнит зарвавшихся сектантов. Кто угодно поверил бы этим искренним интонациям, но не шуриа.
«А ведь ты их не просто покрываешь, птица певчая, ты тайно ими руководишь», – возмутился Тиглат. Нет, мыслей хозяина роскошнейших апартаментов он читать не мог, никто не может. Но эмоции чуял великолепно, а настроение и подавно. Тив Алезандез пребывал в легком раздражении, несильно злился и хотел как можно скорее избавиться от неожиданного визитера. Шэйз Тиглат был для эсмонда точно назойливая муха, которая жужжит ночью и спать не дает. Но с виду и не скажешь – само участие, а также нестерпимое желание помочь, утешить и защитить.
«И прихлопнуть, как муху. Домашней туфлей», – догадался шуриа.
И рука сама потянулась к флакончику с ядом. На обширном рабочем столе Алезандеза, кроме бумаг и книг, находилось еще два подноса с питьем и кушаньями. По количеству хватило бы, чтобы насытить стаю… нервных тивов-секретарей, снующих по резиденции. А по качеству… В желудке у ширианского повстанца заурчало. Тут тебе и сыр, и жареные колбаски под острым соусом, и рыбка, и фаршированные овощи, и сласти. И, конечно же, кувшинчик со свежайшими сливками.
«Отлично!» – подумал Тиглат.
– А что это за дикая история с моим якобы убийством, опознанием и пойманными убийцами? – спросил он.
– Прискорбное недоразумение, дорогой Шэйз. Мертвец был так похож на вас, что мы даже не усомнились.
– Он был шуриа?
– Очень может быть. Тело было так изуродовано, так изувечено. Просто кошмарно.
Подлый тив возрыдал в голос.
«Каков лицемер!» – разгневался шуриа и, пока диллайн делал вид, будто вытирает платочком слезы, подсыпал ядовитый порошок в сливки. Одним движением, ибо делал такое не единожды. Как, собственно, каждый приличный шуриа.
– А мнимые убийцы? – поинтересовался Тиглат.
– Они признались.
– Но теперь-то их отпустят. Хотя они ведь тоже принадлежат к секте вивисекторов.
– Вот как! Как странно! А ведь их уже казнили. По законам военного времени.
Ловкостью, с которой тив Алезандез избавлялся от ненужных ему людей, можно было только восхищаться. Шэйз удержался от того, чтобы зацокать языком, выражая восторг находчивости эсмонда.
– О! Это меняет дело. Не угостите ли чашечкой кадфы?
– С удовольствием, – обрадовался эсмонд. – Вам со сливками? Ах, я и забыл, вы же пьете кадфу в чистом виде. А я люблю со сливочками. Очень, знаете ли, полезно для желудка.
– Не скажите, Благой Алезандез, не скажите. Вся прелесть напитка в его первозданности. Я бы сказал, натуральности.
Тив призадумался и согласился:
– Тогда я, пожалуй, последую вашему совету. Мне по душе первозданность сливочек.
«Великие Духи! – подумал шуриа, провожая взглядом каждый глоток своего бывшего, а теперь уже совершенно точно бывшего покровителя. – Как все просто. Правы диллайн, когда говорят: «Нет человека – нет заботы».
Он, конечно, здорово рисковал, оставаясь в кабинете Алезандеза еще полчаса, обсуждая планы на завтра и свое обязательное участие в предстоящей церемонии. Тив сделал широкий жест – пригласил шуриа на богослужение, которое одновременно должно было стать магическим ритуалом.
– Кому-то же надо спасать эту страну от ролфийского нашествия, – хохотнул эсмонд. – Неужели вы думаете, что я доверю такое важное дело идберранским армии и флоту?
Странное ощущение поселилось в душе Шэйза Тиглата, никогда доселе непознанное. Грусть и страх пополам с жаркой животной радостью.
«Так вот что все они чувствуют, глядя на нас, на шуриа, на Про́клятых! – неожиданно догадался он. – Я буду жить, а он умрет. Я! Буду! Жить!»
Тив Алезандез с нескрываемым удовольствием вылакал все сливки, Шэйз Тиглат с не меньшим восторгом насладился новым для себя открытием в мире чувств. И не только сам напился, но и донджету напоил. Допьяна!
Каждого шуриа хоть раз в жизни, но обзовут какой-нибудь обидной змеиной кличкой или сравнят с ползучим племенем пресмыкающихся. Но шуриа не обижаются, нет. Они привыкли, притерпелись и вовсю пользуются змеиными хитростями. Например, ускользают: из неприятностей и сложностей, из объятий возлюбленных и оков долга, из цепких рук и густых сетей. Очень любят шуриа это занятие – ускользать. Дождутся, пока недремлющий страж отвлечется хоть на миг, и – шасть! Не успеешь глазом моргнуть, как нет уже никакого шуриа.
После удачного во всех смыслах визита к тиву Алезандезу, у Шэйза Тиглата не осталось никаких причин задерживаться в Ициаре. И правда, господа хорошие, ну скажите на милость, что ему делать в городе, где со дня на день начнется кровавая заварушка? Что шуриа делать на ролфийской войне?
«В Эббо надо бежать. Им там сейчас не до меня, горемычного, и не до шурианских дел. А на крайний случай существует Республика Фиртсвит», – рассуждал Тиглат, бдительно наблюдая за идущим рядом Удэйном.
«Ролфи – сын диллайнского эсмонда. Ха! Кому сказать!»
Ир-Апэйн шагал спокойно, чтобы не привлекать к себе внимания. Воротник рубашки поднял высоко, спрятал в дешевой ткани галстука подбородок, а цилиндр надвинул так низко, что только нос и видно.
«И ведь получилось замаскироваться-то. Прохожие на него и не смотрят, не замечают ролфийскости», – дивился Тиглат.
– Почему бы нам не остановить пролетку? – спросил он у спутника.
– Хорошо, – согласился тот.
И пока ролфи высматривал свободный экипаж, шуриа ускользнул. Точнее, выскользнул. В шумную толпу каких-то то ли демонстрантов, то ли протестантов. Уважаемые ициарцы требовали от властей немедленно отловить ролфийских шпионов и вздернуть всех их на стенах города. То, что от этих неприступных когда-то стен остались лишь живописнейшие развалины, привлекающие в Ициар туристов со всей Конфедерации, никого не волновало. Сказано – вешать мерзавцев на стенах, значит, стена найдется.
Шэйз нырнул в человеческую реку и, аккуратно работая локтями, стал увеличивать расстояние между собой и Удэйном ир-Апэйном.