День до отказа заполнился заботами. Ева хлопотала по хозяйству, а Адам ходил на охоту и строил.
Однако женщина не забывала бегать и на свидания к Самаилу. Она, не вникая в то, правильно это или нет, искренне любила обоих мужчин, хотя с богом чувствовала себя робкой ученицей, а с Адамом, который был для нее проще и роднее, наставницей. Но она, конечно, никогда ему в этом ни в назидание, ни в укор не созналась бы. Самаил, похоже, понимал, что с ней творится, и всячески нахваливал Адама и его успехи, исподволь внушая женщине мысль, что ее жизнь должна быть связана с человеком, а не с богом. Хотя никогда ее не отвергал. Да и не хотел. Самаил, скрывая от самого себя, испытывал боль из-за неравенства их положений и, особенно, из-за смертности Евы. Но, опираясь на бесконечный опыт бессмертного, ничего предпринимать не стал и продолжал наблюдать, как развивается эксперимент Яхве. Хотя мог сделать Еву бессмертной. Но, ловя себя на этом желании, тут же вспоминал, что вечность убивает чувства, и что скоро, меряя категориями бесконечного, а не человеческого мира, они с Евой охладеют друг к другу, оставив после себя несчастного с разбитым сердцем Адама, который из-за краткости жизни может и не оправиться от такого удара.
А Адам ему нравился. Этот примитивный человечек обладал сильным внутренним стержнем, а совершаемые им глупости были не показателем недоразвитости ума, а лишь результатом отсутствия опыта и знаний.
Так и текли дни на Эдеме, постепенно начиная навевать легкую скуку. Поначалу бурные, полные страсти, взрывные акты любви, утратив новизну, стали больше напоминать не всегда желанный десерт после хорошего ужина, а не слишком обременительные заботы быта, которые с накоплением опыта требовали все меньше усилий, начали усыплять своим однообразием.
В тот день свидание с Самаилом проходило как обычно. Разве что они меньше занимались любовью. В последнее время Ева стала замечать, что ей не столько интересны ласки бога, сколько его забавные рассказы про вечный мир. Вот и сегодня он рассказывал ей простенькую, хотя и выдуманную им историю про вспыльчивого, но боящегося щекотки толстяка – бога Хлопа, которого, чтобы избежать его гнева, достаточно было просто пощекотать, и тот начинал заливаться от смеха и забывал, что сердится.
Самаил, увлекшись собственным рассказом и для убедительности размахивая руками, продолжал:
– Заковырка была в том, что он был воинственен и вечно искал повод, чтобы вызвать кого-нибудь на дуэль. И чтобы всегда быть к ней готовым, таскал на себе рыцарские латы из гибкой стали. А не так уж легко пощекотать кого-то, закованного в броню. Боец он был отменный, и связываться с ним никто не хотел, но, несмотря на это, он часто становился предметом шуток, поскольку был с виду до чертиков смешон.
И бог, надув щеки, изобразил переваливающегося толстяка. Ева весело смеялась. А Самаил рассказывал дальше.
– Хлоп прекрасно это понимал. Он был беспримерно обидчив, в особенности в присутствии прекрасного пола, хотя пользовался у богинь не меньшей, чем я сам, благосклонностью, – Самаил важно поклонился. – В итоге любители подшутить над ним разработали тактику предотвращения поединков. После какой-нибудь невинной шутки, на которую Хлоп обижался и начинал наливаться кровью, кто-то обязательно незаметно подлезал сзади под его колени. Бога толкали и, увлекаемый весом доспехов, Хлоп кулем валился на землю, а его хватали за ноги и начинали щекотать пятки, пока тот, умирая от смеха, не просил пощады. Хлоп был не дурак и, конечно, подыгрывал зрителям в этом представлении. Ему нравилось, когда другим было весело. А просто так никто не рискнул бы повалить и пощекотать бога.
Ева со смехом выслушала байку и сладко потянулась.Скоро надо было возвращаться. Неожиданно она заметила, что в этот раз они с Самаилом расположились недалеко от дерева памяти, о существовании которого они с Адамом и думать-то позабыли. Ева изучающе взглянула на растение. Дерево – как дерево. Плоды – как плоды, хотя и выглядят соблазнительно. Еве захотелось их попробовать, но она сдержала себя. Персики и бананы наверняка ничем не хуже. Но плоды продолжали манить. Чтобы избавиться от наваждения, Ева отвернулась и встретилась глазами с внимательно глядевшим на нее Самаилом.
Не говоря ни слова, он встал и подошел к дереву памяти.
– Приблизься ко мне, дитя мое, – мягко и настойчиво попросил бог.
Ева чуть испуганно подошла к нему. Теперь их обоих скрывала крона запретного дерева, от плодов которого исходил манящий запах. Самаил спокойно протянул руку и сорвал плод. Повертев его в руках, он с хрустом откусил и начал жевать.
– А разве можно? – с завистью спросила Ева.
– Я – бог, и запрет меня не касается, – ответил Самаил.
– Вкусно? – снова спросила Ева, и рот ее наполнился слюной.
– Кому как, – равнодушно ответил бог, продолжая жевать.
Ева снова взглянула на плоды. Какие они аппетитные! Маленькая алая змейка с изумрудными глазками боязливо проползла по дереву. Ей нужно было спуститься на землю. Переползая с верхней ветки на нижнюю, она обвилась вокруг крупного плода. Спелый, налитой плод не выдержал ее тяжести, и она неожиданно вместе с ним свалилась в траву. Змейка тут же юркнула куда-то по своим делам, а плод остался лежать. Ева голодным взглядом посмотрела на него.
– Хочешь попробовать? – с иронией в голосе спросил Самаил.
Ева с испугом на него посмотрела и, поколебавшись, кивнула.
– Но ведь нам запрещено. И я не стану нарушать запрет, – решительно сказала она. – Пойдем отсюда, Самаил. Мне пора домой.
– А ты помнишь, что тогда сказал бог? – мягко удерживая женщину, спросил Самаил.
– Конечно, – удивилась она. – Запрещено есть плоды с этого дерева, иначе мы будем жестоко наказаны.
– Прости меня, дитя мое, – вкрадчиво произнес Самаил. – Но ты ошибаешься. Он сказал, что людям нельзя рвать с него плоды.
Ева недоуменно на него посмотрела.
– Но ведь это одно и то же. Зачем нам рвать, если мы не собираемся есть? – резонно спросила она.
– Дитя мое, – также вкрадчиво продолжал бог. – Ты пока слишком мало знаешь, чтобы судить. Возможно, это покажется чересчур сложным для твоего ума. – Самаил исподтишка бросил взгляд на Еву, ожидая реакции, а та обиженно нахмурилась.
Удовлетворенно кивнув, бог продолжил:
– Я попытаюсь объяснить. Мы пользуемся словами, потому что за каждым из них скрыт определенный смысл, информация, которую мы хотим передать другому человеку. Некоторые слова могут иметь несколько значений или обобщать какие-то понятия. Например, цветы – это все цветы, которые растут на этой лужайке, хотя они все такие разные. Но есть много слов, которые имеют конкретное значение. Ты ведь никогда не подумаешь, что я сижу на дереве, если я скажу, что его вижу.
Ева улыбнулась.
– То же самое касается и слова «рвать». Рвать с дерева и есть с него – вовсе не одно и то же. И вообще зрелые плоды и так падают. Так чем же ты нарушишь запрет Яхве, съев валяющийся плод, даже не прикоснувшись к дереву?
Ева с сомнением покачала головой.
– Я даже не знаю, что подумать. Но знаю точно, что боюсь гнева Саваофа.
Самаил поднял плод и подал женщине. Он молчал, не желая настаивать, а та уже было протянула руку, но тут же ее отдернула. Самаил разочарованно пожал плечами. Ева заметила это и, не касаясь самого плода, взяла бога за руку и поднесла ее ко рту. Запретный плод почти касался ее губ. «А я ведь и вправду не прикасалась к дереву», – сказала себе Ева и, все еще борясь с сомнениями, откусила маленький кусочек. Плод был действительно хорош, хотя и не настолько, чтобы вокруг него устраивать такой сыр-бор. Сладкий сок потек по ее щекам. Самаил с улыбкой глядел на нее.
Неожиданно в голове женщины что-то произошло. Она оказалась в темноте, в которой замелькали какие-то образы людей, точнее богов, бесконечные просторы вечного мира; какие-то странные понятия и неизвестные знания обрушились на нее. И она вдруг поняла, что Эдем – это кроха в необъятном пространстве, созданная прихотью Яхве по особым, отличным от остального мира законам.
Самаил с интересом следил, как меняется лицо женщины. Выражение испуга на нем постепенно сменилось запальчивостью. Оно стало строже и от этого еще красивее, а вокруг глаз наметились незаметные морщинки знания.
– Как это подло, – с негодованием сказала женщина.
– Что подло? – переспросил бог.
– Сделать нас смертными. Я теперь знаю, что такое смерть. Это прекращение существования, исчезновение… А я хочу жить. Хочу видеть солнце, купаться в озере, видеть тебя и Адама, а не гнить, издавая мерзкий запах.
Самаил молчал. Он задумался и не знал, что ответить.
– Я могу лишь предполагать, зачем Яхве придумал смерть, – начал он. – Попробую объяснить тебе, как это понимаю я. Но сначала ты должна попытаться понять, каково быть бессмертным. Мы, боги, не знаем, откуда взялись. Может, кто-то когда-то сотворил и нас, но он, очевидно, был умнее Яхве и стер воспоминание об этом из нашей памяти. Мы устроены так же, как и люди, за исключением одного: наши тела обладают бесконечной способностью к самовосстановлению. Помимо этого, мы можем, по желанию, трансформироваться в любые другие тела, но через какое-то время у нас появляется настойчивая потребность вернуться к состоянию, подобному вам с Адамом, в котором мы и проводим бо̀льшую часть бытия.
Я не знаю, каким образом Яхве ухитрился это сделать, но, сотворив Эдем, он посягнул на краеугольный камень устройства вечного мира, ускользнул от казалось бы незыблемого закона о бессмертии. Придумав это новое мироздание, он заложил в его перпетуум-мобиле единственную и неповторимую программу необратимого разрушения тел, носящих ваши индивидуальности. И если, к примеру, моя душа, трансформируясь в звезду или что-нибудь еще, способна смиренно пережидать восстановление моего разрушенного чем-то или кем-то тела, то вы этой возможности лишены.
Но это палка о двух концах. Мы каждый раз, восстановившись или пройдя трансформацию, возвращаемся к тому же самому моменту существования, на котором остановились до нее, и к тому же грузу опыт