Но козы у Адама не было. Тот эпизод жизни он даже стеснялся вспоминать. Он любил Еву. По-своему, эгоистично. И хотя она сильно потеряла в красоте, но и сейчас он, может, и меньше, чем раньше, но продолжал ее хотеть. Дело было в другом. В физическом воздержании от любимого человека он видел способ доказать богу серьезность своих намерений заслужить прощение. В возложении на себя и соблюдении запретов он видел путь искупления совершенного в Эдеме греха.
А у Евы стала набухать грудь. Она догадалась, что начало накапливаться молоко. И как-то она заметила, что ей стало легче дышать. До нее дошло, что живот стал меньше давить. Он опустился вниз.
Она почувствовала боль, когда несла домой чашу с водой. Боль была такой острой, казалось, что она не успеет добежать до кустов, но она так же быстро, как и началась, прекратились. Ева было успокоилась, но боли возникли снова, вызывая желание избавиться от чего-то находящегося в животе, и опять прошли. Она догадывалась, что это, наверно, начались роды, но знать, все так, как нужно, или что-то не ладится, ей было не дано.
Адам был на охоте. Но, по странной прихоти, ей больше всего хотелось, чтобы с ней был не он, а Самаил. Он, всемогущий бог, объяснил бы все, что надо, помог бы и успокоил боль.
Ей хотелось пить. Приступы болей становились все чаще, дольше и острее. Перестав сдерживаться, Ева начала кричать, и ей стало легче. Она почувствовала, что по ее ногам потекла жидкость. Женщина перепугалась. Она в страхе села, но то, что вылилось, на кровь было непохоже. Ева с облегчением вздохнула. Но ее живот словно взбесился. Она не переставая кричала. Сознание начало затуманиваться, когда она почувствовала, что из нее что-то вывалилось на пожухлые листья. Через короткое мгновение она услышала тонкий прерывистый плач. Болей больше не было.
С трудом сев, она разглядела крохотного человечка, мальчика, со смешными, не такими как у них с Адамом пропорциями, большой головой и маленькими ручками и ножками. Малыш продолжал заливаться плачем, а Ева не представляла, как к нему подступиться. Ее не оставляло ощущение, что не все сделано, и ребенка нужно успокоить. Она увидела, что из животика малыша выходит какая-то гибкая трубка, оканчивающаяся черно-красным пупырчатым куском. Может быть, эта трубка мешает младенцу? Она боялась навредить, но все-таки рискнула и зубами перекусила ее. Вытекло немного крови, но не более того.
Ребенок продолжал плакать. Ева взяла его на руки, и на мгновение мальчик затих. Женщина было обрадовалась, но тот тут же завопил вновь. В Еве нарастало возмущение. Она была усталой, измученной, ей хотелось пить, а это неизвестное ей существо не давало покоя. У Евы появилось искушение ударить новорожденного головой о камень, а потом отнести и положить его под дерево памяти.
Но тут почему-то женщина вспомнила, как нежно самки животных ухаживают за своими детенышами. И как те доверчиво сосут их молоко. Вспомнив о молоке, она поднесла ребенка к груди. Почувствовав сосок, малыш жадно вцепился в него. А прикосновение его губ неожиданно вызвало у женщины почти эротическое удовольствие. И она решила пока не разбивать ему голову.
Когда Адам вернулся, он застал измученную, с синевой на пол-лица под глазами Еву, которая держала что-то завернутое в заячью шкурку. Еда не была приготовлена, а костер едва тлел. Мужчина сбросил с плеча связанные части туши убитой косули и раздраженно сплюнул на пол.
– Я там бегаю по лесу, чтобы добыть хоть какую-то еду, а ты даже не удосуживаешься ее готовить? – и он угрожающе поднял палец вверх. Но Адам лукавил. Он действительно обычно тратил на охоту долгие часы, однако не сегодня. Эту косулю добыл не он. Он случайно наткнулся на рысь, которая как раз собиралась ею пообедать. Адам выстрелил в зверя из лука и ранил в лапу, и рысь предпочла убежать. А он отрезал лучшие куски от своей добычи и, к собственному удовольствию, смог посвятить день любимому делу. Тому, из-за которого он и приходил так поздно домой. Адам строил новое и тайное святилище Саваофа.
Его первый мистический восторг, охвативший после установления дерева памяти давно прошел, и теперь оно казалось хотя и важным, но недостаточно весомым доказательством его верности. А ему каждой клеточкой тела хотелось служить богу и совершать в его честь поступки. Он долго думал, что бы такое сделать, и, глядя на величие угрюмых, ощетинившихся острыми углами скал, принял решение. Мужчина начал строить рукотворную скалу с пещерой, где он мог бы спокойно общаться со своим господином и приносить ему настоящие дары, а не жалкие объедки со своего стола.
Это была титаническая задача, но человек не боялся трудностей. Презрев усталость и боль натруженных мышц, он таскал камень за камнем, и поначалу бесформенная груда стала приобретать очертания. Он много раз плакал от обиды, видя, как его творение, достигнув какой-то высоты, разваливается, и камни, как будто насмехаясь, катятся вниз. Намучившись перестраивать, Адам додумался заливать промежутки между валунами смесью глины и воды, которая, засохнув, удерживала кладку. И дело стало налаживаться. В конце концов, он добился своего, построив нечто похожее на перевернутую половинку скорлупы ореха с отверстием наверху, через которое Адам мог видеть небо. Он выложил в середине очаг и поддерживал в нем огонь, свидетельствующий о его вечной любви к богу.
…И в этот день он просидел, довольный принесенными дарами, у костра алтаря, ведя с повелителем безмолвную беседу, наполненную словами обожания и просьбами о прощении.
Ева подняла на мужа усталые глаза и безразлично пожала плечами.
– Похоже, ты теперь будешь готовить еду себе сам, – сказала она. – Он отнимает у меня почти все время, – добавила Ева, показав Адаму на сверток.
В это время послышался тихий писк.
– Ну, вот опять, – мрачно проговорила Ева и сунула грудь в сверток.
У Адама округлились глаза.
– Что это? – с глупым видом спросил он.
Ева усмехнулась.
– Твой сын, Адам. Теперь ты можешь говорить, что тоже кого-то сотворил.
Адам с опаской приблизился и осторожно заглянул в сверток. В нем лежал чернявый, крохотный мальчишка, который, закрыв глаза, блаженно сосал грудь матери.
– Это мой сын? – почувствовав, как его начинает распирать от гордости, спросил Адам.
Ева посмотрела на мужа как на слабоумного.
– Нет, я нашла его на берегу озера, – с иронией ответила усталая женщина.
– Мой сын! – дурашливо повторил Адам. – О великий! Благодарю тебя.
– Я чуть не умерла, когда его рожала, – с тенью пережитого страха сказала женщина. – Это было так больно.
– Да? – безо всякого интереса переспросил Адам. – Но ведь все обошлось.
– Мой сын! – снова с восторгом проговорил он.
– Жаль, что ты не знаешь древний язык, – насмешливо сказала Ева. – Как же ты без помощи Саваофа сумеешь подобрать ему имя? Это тебе не зверей называть.
Адам, довольный собой, приосанился.
– А вот и знаю, – ответил он. – Помнишь, Саваоф назвал тебя Евой, что значит вторая? Ты ведь тогда не знала, что была еще и Лилит. И ты – вторая. Но, чтобы не путать тебя, он объяснил, что ты вторая не поэтому, а потому что я, Адам, – первый. Но это не так. Я – Адам, что значит «смертный». А повелитель мне объяснил, что, если бы хотел назвать меня на древнем языке «первым», то я стал бы Каином.
Адам перевел дух.
– Так пусть мой сын и будет Первым. Я нарекаю его Каин.
Но спать новоиспеченный отец в первую же ночь переполз в другой конец пещеры. Ева же практически не спала. Она было провалилась в сон под вечер, но вскоре проснулась от надрывного крика сына и сердитых возгласов мужа. Малыш обиженно плакал, а Адам орал:
– Ты заткнешься, наконец, или нет?
Еве снова захотелось избавиться от этого мешающего и принесшего ей столько боли существа. Это было так легко. Отнести его на озеро и бросить в воду или оставить в лесу, чтобы не пачкать руки кровью. Она уже живо представила себе, как он сучит в воде ручками и потихоньку захлебывается. Но из чистого упрямства, желая насолить мужу, с трудом поднялась и взяла на руки Каина, который сразу перестал плакать.
– Смотри, – со злостью сказала она Адаму, – от тебя ни в чем нет проку. Одно беспокойство.
– Зато от тебя много, – обиженно ответил Адам.– Что-то я не помню, чтобы даже самый замухрышный козленок так жалобно и постоянно блеял, когда рядом с ним его мать.
Воспоминание про козлят было очевидной ошибкой Адама. Ева встрепенулась. Ее глаза торжествующе и зло заблестели.
– Козлята, говоришь, – издевательски проговорила она. – Ты, наверно, имел в виду ягнят. Хотя, может, я и не права. Это ведь ты у нас специалист по жизни с козами. Жалко, что мы ушли оттуда. Твоя подружка поди уж родила. Интересно, кто у нее получился? Полукозел или получеловек?
Адам буквально захлебнулся от возмущения, но потом смешался и замолчал.
А у женщины началась каторга. Ева, отбросив кровожадные мысли об убийстве сына, желая доказать мужу и, главное, себе, что может быть настоящей матерью, решила во что бы то ни стало вырастить Каина. Первые месяцы был просто ужас. Каин часто плакал и требовал внимания. Если и спал, то недолго. И дело было не только в том, что мешал людям. Раздающийся из пещеры плач делал их жизнь менее безопасной. Он привлекал хищников. Опасность грозила не только мальчику, но и взрослым. Временами Ева решала проявить характер и не подходить к плачущему ребенку, но тот продолжал хныкать и, в конце концов, или у нее, или у Адама не выдерживали нервы.
По своей инициативе Адам редко подходил к сыну. Чувство гордости за себя хотя и осталось, но проявлялось только отношением к сыну как к собственности. Потребности взять на себя часть ответственности за Каина у мужчины не возникало. Брать на себя женские обязанности, чтобы помочь Еве, он не собирался. Мужчина был охотником и защитником, не более того. Изредка подходя к Каину, Адам выдавливал из себя улыбку и обещал тому, что, когда он вырастет, отец сделает из него настоящего мужчину.