Женщина уже было повернулась, но Каин удержал ее за руку.
– Мам! Ты не объяснила, где ты будешь искать эти персики.
Мальчик не хотел в этом признаваться, но он боялся остаться в одиночестве, хотя о том, что ему поручили взрослую работу, думал не без гордости. Ева догадалась, что творится на душе у ребенка, и успокаивающе погладила его по голове.
– Не бойся. Я буду поблизости и вернусь, как только смогу.
Самаилу было скучно. То забавное приключение в Эдеме надолго скрасило его существование, но по взаимной договоренности с Яхве он не вмешивался в дела людей после их ухода. И тоже вернулся в вечный мир. Но это решение для него оказалось неожиданно болезненным. Он не хотел себе признаваться, но ему было не просто скучно, а, выражаясь более точно, он по кому-то очень скучал. И этот кто-то был смертной женщиной по имени Ева. Многоопытный, бессмертный и всесильный бог уговаривал себя, что это глупо, но ничто не помогало. Мыслями вновь и вновь он возвращался к прекрасной, наивной, но решительной дикарке. Он объяснял себе, что надо просто подождать, и она в соответствии с придуманными Саваофом законами состарится, и ему уже не захочется на нее смотреть. Но эта перспектива вместо того, чтобы радовать, его только огорчала и обостряла желание увидеть Еву.
Вообще-то боги знали, что такое старение. Хоть и редко, но у них рождались дети, которые росли и менялись. Они и сами по желанию могли состарить самих себя, седея, лысея и покрываясь морщинами. Или, наоборот, омолодить. Но в какой-то момент происходил сбой, и процесс начинал идти в обратном направлении. Поэтому почти все они выглядели молодыми приблизительно одного возраста. Боги – как мужчины около сорока, а богини – как женщины в районе двадцати пяти. У некоторых время от времени возникало желание изменить возраст их внешней сущности, и тогда женщины, как правило, становились моложе, а мужчины старше. Но это отражалось только на их физических данных, которые менялись в соответствии с возрастом, а вечный опыт оставался тем же. Надолго оставаться старше или моложе никто не любил. Чаще этим увлекались богини, стараясь соблазнить понравившихся им мужчин, но те, хотя и подыгрывали им, но недолго. Им вскоре снова становилось скучно. Конечно, многоопытная Эрота была дивно соблазнительной в облике шестнадцатилетней девушки, но облик оставался только обликом. И как бы богиня ни пыталась, она, давно забывшая, кто был ее первый мужчина, не могла достаточно натурально изобразить возбуждающе-трогательный процесс расставания с невинностью. У нее не хватало фантазии. Поэтому, когда боги встречали кого-то из своих чересчур старым, или молодым, то втихомолку ему сочувствовали, полагая, что у него трудности неразделенной любви, и тот от отчаяния, чтобы как-то привлечь внимание, рискнул изменить внешность.
…Пытаясь развеяться, Самаил решил навестить Яхве. Черное озеро его планеты, отражая звезды, сливалось с небом. А черные базальтовые скалы мрачной стражей выстроились за спиной бога, как бы пытаясь столкнуть его в воду, и тот в который раз с удивлением подумал, как странно, что в таком месте, всего более напоминающем о вечности, мог жить ненавидящий эту вечность его друг.
Но Яхве здесь не было.
Самаил бросил кусок базальта в озеро, и оттуда, как всегда, высунулась и погрозила кулаком чешуйчатая лапа гидры. А потом появилась и голова, но, увидев, что это кто-то чужой, брезгливо сплюнула и нырнула обратно. Самаил засмеялся. В этом приюте вечности у Яхве точно был вечный и верный друг.
Самаил воспользовался оком всевидения. Он не хотел нарушать договор и подглядывать, и настроился только на интересующих его личностях. Он увидел трех людей, двух больших и одного маленького, а потом и своего приятеля Яхве, но с ним был и еще один человек. Лилит, сообразил бог. «А как же условие о невмешательстве в людские дела?» – с укоризной подумал Самаил. Но решив, что ему нет никого дела до друга, не соблюдавшего им же придуманную договоренность, тоже перенесся на созданную Яхве планету.
Ева, тихонько напевая, сидела на берегу и чистила пойманную рыбу. Невдалеке возился с сетью вихрастый, мосластый мальчуган, как две капли воды похожий на Адама. Скрытый кустом ивы, бог наблюдал за женщиной. Как же она хороша, подумал он. Ева, конечно, изменилась за те годы, которые он ее не видел. И, сама этого не подозревая, бросая вызов богиням вечного мира, превратилась в олицетворение женственности, хотя в ее глазах временами вспыхивала суровая искра, напоминавшая Самаилу взгляд Артемиды, которая женской компании предпочитала схватки с богами-мужчинами и обожала всякое оружие. А вот руки Евы даже издали выглядели сбитыми и натруженными физическим трудом. Но, как ни странно, Самаила, привыкшего к ухоженным пальчикам обитательниц вечного мира, это не смущало. Более того, он поймал себя на нехарактерном для него чувстве умиления. Как же царица Эдема натрудила ручки! А еще, подглядывая за Евой, Самаил понял одну вещь. Он уже не сомневался, что, пока живы его чувства, несмотря ни на какие соглашения с Яхве, он эту женщину не оставит. Конечно, ему и в голову не приходило забрать ее в вечный мир. Это было бы слишком экстравагантным поступком и предательством по отношению к Яхве и его планам. Но теперь Самаил уже не собирался надолго (по человеческим меркам) выпадать из жизни Евы.
Сделавшись невидимым, Самаил целый день проходил по пятам за матерью и сыном, наблюдая за их нелегким, хотя и незамысловатым повседневным трудом. Он оценил примитивное, хотя и достаточно практичное устройство их жилья и беззвучно посмеялся, глядя на дерево памяти, пожалев, что рядом нет Яхве. В это время появилась Ева, которая собиралась убрать начинающие тухнуть на солнце дары, чтобы освободить место для новых. Невидимый Самаил стоял от нее так близко, что она при желании могла бы его коснуться. А у того почему-то перехватило дыхание. Он с трудом сдерживал желание погладить женщину по щеке. Но вместо этого сделал другое. На мертвое дерево памяти села откуда-то прилетевшая птичка и, мелодично пропев что-то, превратилась в спелый живой персик, в нарушение всех законов висевший на сухой ветке.
Ева замерла. Ее сердце заколотилось как сумасшедшее. Она знала только одно существо, у которого птички превращались в персики, но она не видела его уже много лет.
– Самаил! – робко позвала Ева. Никто не ответил. А женщина вдруг почувствовала, как что-то опустилось на ее голову. Она протянула руку. Это был венок из цветов Эдема.
– Самаил! – радостно вскричала Ева, но бог остался невидимым и смущенно глядел, как тускнеют женские глаза и она разочарованно уходит.
Ева в размышлении стояла на берегу озера. Воспоминания бередили ее душу. Глаза наполнились слезами, но вместо того, чтобы заплакать, она решительно бросила цветы и персик в воду. Эдем перестал для нее существовать, как и все, что было с ним связано.
Прошло несколько дней. Ева, как обычно, начала утро с осмотра сетей. Они, как и в предыдущие разы, были полны рыбы. Но так было далеко не всегда. И началось как раз с тех пор, как она бросила венок и персик в воду. Озеро как будто благодарило ее за подарок и начало щедро делиться своими богатствами. Единственное, что омрачало радость женщины от улова, было то, что чистка и заготовка рыбы занимала много времени. А Каина, как назло, она отправила в лес. Подавив вздох, Ева принялась за работу, которая заняла все время до полудня. Наконец, она повесила на солнце последнюю густо посыпанную солью рыбешку. Тело ломило, а запах рыбы, казалось, пропитал все насквозь.
Мучаясь угрызениями совести, Ева решила, что ничего не случится, если сегодня она на этом работу закончит. Она сняла с себя грязную, пропахшую рыбой одежду и блаженно окунулась в воду. Та была прохладной, приятно освежающей. Забыв обо всем, женщина плескалась, невольно вспоминая, как она делала это когда-то в Эдеме. И с грустью подумала, что здесь ей никогда не придется встретить компанию веселых лягушек-акробатов.
Наконец, Ева вылезла из воды. Вначале она не заметила, что в нескольких шагах, полускрытый ветками кустов, кто-то сидит. А потом испугалась. Это мог быть зверь, а ее нож валялся забытый где-то вдалеке. Ветви раздвинулись, и женщина с замиранием сердца узнала Самаила. Сдерживая удивленный возглас, Ева прикрыла рот рукой.
А бог молчал, изучающе глядя на нее. По его лицу блуждала, появляясь и исчезая, чуть виноватая улыбка. Ева глубоко вздохнула и постаралась сдержать всплеск нахлынувших эмоций. Ей это удалось, и на лице появилось нейтрально-настороженное выражение. Вспомнив, что стоит перед богом голая, она не столько смутилась, сколько рассердилась, и резким движением схватив свое еще нестиранное рыбное тряпье, прикрыла им наготу. Самаил же, наоборот, растерялся. Он ждал какой угодно реакции, но не отношения к себе как к чужому. Да и голой он ее видел предостаточно. Но все-таки это был бог, а не какой-то мальчишка, и Самаил, справившись со смущением, проговорил:
– Зачем ты прячешь свою красоту? Тебе нечего стесняться. Я помню времена, когда нагота тебя совершенно не смущала.
В глазах Евы появилась злинка.
– И ты, пользуясь наивностью маленькой дурочки, пялил на нее свои бесстыжие глаза, – сказала Ева. Она уже и сама сейчас верила в то, что тогда ей это не нравилось.
Самаил начал обижаться.
– Ничего зазорного в том, что я на тебя смотрел и любовался, я не вижу. Да и ты вовсе не возражала. От того, что ты прикрыла себя этим рваньем, ты ничего не изменила. Твоя красота осталась при тебе. И я ее уже видел. Скрывать ее от меня глупо. Это все равно, что закрыться от солнца ладонью и сказать, что солнца нет, потому что ты его не видишь. Но если тебе так спокойнее или ты просто замерзла, конечно, оденься.
– Спасибо, что разрешил, – ответила Ева. – Не беспокойся, я не замерзла. Мне просто неприятен взгляд твоих похотливых глаз. К тому же ты в Эдеме получил то, что хотел. – И, невольно вспомнив подробности, женщина скривилась: – Но это было в другой жизни и с другой Евой. Здесь не Эдем. А я – Ева, жена Адама.