– О! Мой агент, оказывается, скромный человек, – воскликнул капитан Долинч. – Мне он не сообщил о таком любопытном знакомстве. Впрочем, это понятно – неудобно уточнять, что доносишь на хорошего и давнего знакомого. Но поймите, мистер Коробцов, агентами являются не только ваши знакомые. А мы с вами, черт возьми, договорились прошлый раз…
Я молчал, до глубины души потрясенный предательским поступком Романа Петровича. Точно угадывая мои мысли, капитан Долинч спросил:
– Может, вас интересует, почему он поспешил с доносом? Все очень просто, мистер Коробцов. За каждое такое необычайное, важное сообщение он получает наличными сто марок. Не считая моего доверия к нему, как к самому надежному агенту.
В кабинет вошел мистер Глеи.
– Что случилось, Юри? – спросил он, забыв даже поздороваться.
Я молчал.
– Среди перемещенных обнаружился его землячок из Ростова. Друг его мамы, – насмешливо сказал капитан Долинч.
– Кто это? – спросил мистер Глен.
И снова вместо меня ответил капитан Долинч:
– Мой самый надежный агент и к тому же староста пяти бараков. Мистер Коробцов доверительно сообщил ему о своем желании вернуться в Россию, а тот немедленно донес об этом мне.
– Фу ты, какая нелепость, – огорченно произнес мистер Глен и обратился к капитану Долинчу: – Этот человек действительно для вас ценен?
– А что? – с вызовом спросил капитан Долинч.
– На время, пока Коробцов там, его следовало бы убрать, – сказал мистер Глен.
– Ни в коем случае! Давайте поищем другой выход.
– Миссия Коробцова – сугубо секретная и важная. Мы обязаны немедленно устранять самую малейшую возможность раскрытия наших замыслов.
– Я в своем агенте уверен больше, чем в мистере Коробцове. Это ему нужно напомнить о категорическом условии вашего плана.
– Юрий, кто этот человек? Почему ты, в самом деле, стал разговаривать с ним? – обратился ко мне мистер Глен.
– Я его знал в Ростове. Он помогал нам с мамой, когда началась война.
– Все это – дешевая лирика, – прервал меня капитан Долинч и, достав из стола какой-то листок, продолжал: – Для нас более важно другое. Вот личная карточка этого человека… Роман Улезов. Ростов. Тысяча девятьсот сорок первый – сорок второй год – тайный осведомитель гестапо. Тысяча девятьсот сорок второй – сорок третий – заместитель командира карательного полицейского батальона. Награжден медалью "За особые заслуги перед Германией". Внесен коммунистами в список особо важных преступников, они требовали его выдачи для суда. Хватит? Надеюсь, вы теперь понимаете, какой это верный человек. Как можно его устранять? Он будет молчать.
– Но как его об этом предупредить, не давая никаких объяснений? – спросил мистер Глен.
– Очень просто, – ответил капитан Долинч. – Мистер Коробцов без всяких разговоров передаст ему конверт с деньгами. Скажет только – от капитана Долинча.
– Я не хочу его больше видеть! – почти крикнул я.
– Опять дешевая лирика, – поморщился капитан Долинч. – Мы здесь заняты делом, за которое отвечаем головой.
– Юри, тебе придется это сделать, – строго сказал мистер Глен. – Это действительно наилучший способ ликвидировать инцидент.
– Ну вот и прекрасно! – сказал капитан Долинч. Он быстро запечатал деньги в конверт и протянул его мне. – Прошу, мистер Коробцов. И поймите – вы еще дешево отделались.
Мистер Глен, как всегда, подвез меня. Он всю дорогу молчал. А я с отвращением к самому себе думал о том, как буду вручать конверт Роману Петровичу Улезову.
– Прошу тебя, Юрий, – сказал мистер Глен, остановив машину примерно в полкилометре от лагеря. – Помни о дисциплине. Ждать осталось недолго.
– Почему я должен передавать деньги… агенту гестапо? – спросил я.
– Передашь! Выполняй приказы, черт возьми! – с яростью крикнул мистер Глен. Он круто развернул машину и уехал…
Улезова я нашел в канцелярии, где он просматривал какую-то картотеку.
– Юрий! Ну, здравствуй, здравствуй! – сказал он. – Ты куда-то ездил? Что новенького?
Я протянул ему конверт:
– От капитана Долинча.
– Долинча? – вырвалось у него испуганно.
Он распечатал конверт, посмотрел, что там лежит, и вдруг по-солдатски вытянулся передо мной и тихо сказал:
– Прошу прощения.
Я отвернулся. После этого Роман Улезов явно старался не попадаться мне на глаза. Но мне от этого легче не было.
Я получил письмо из советского посольства в Бонне. Меня приглашали посетить консульский отдел двенадцатого сентября, а письмо пришло одиннадцатого утром – очевидно, оно где-то было задержано.
Позвонив в Мюнхен капитану Долинчу, я получил приказ выехать с первым же автобусом.
Когда я приехал, мы с мистером Гленом заперлись в пустой комнате.
– Ну вот, Юрий, наступил один из самых ответственных моментов нашей операции, – начал мистер Глен. – Помни, что там с тобой будут разговаривать люди более опытные, чем ты; они попытаются поймать тебя на противоречиях, на неточностях. Свою легенду ты знаешь отлично, но все же старайся быть немногословным. Особенно в аргентинском эпизоде. Больше говори о побуждениях к возвращению: одиночество в чужом мире, лучше умереть, чем жить на чужбине, и тому подобное. Наконец, ты квалифицированный токарь, и нахлебником дома не будешь. Волнуешься? – внезапно спросил он.
– Немного, – ответил я не сразу.
Я и в самом деле не испытывал большого волнения. Последние два дня у меня вообще было состояние какого-то отупения. Хотелось только как можно скорее вырваться отсюда, чтобы началась наконец работа…
Такси остановилось возле советского посольства. У полицейского, стоявшего перед воротами особняка, я спросил, как пройти в консульский отдел. Не удостаивая меня разговором, он жестом показал, что надо зайти с переулка.
Сотрудник консульства прочитал приглашение и провел меня в просторный, просто обставленный кабинет. За столом сидел мужчина с седой головой, но лицо у него было совсем молодое.
– Садитесь, – сказал консул сухо и, внимательно посмотрев на меня, спросил: – Коробцов Юрий Михайлович?
– Да.
– Как вы оказались среди перемещенных?
– Во время войны немцы угнали в Германию мою мать и меня. А после войны мать завербовалась в Аргентину. Там она и умерла… Чахотка.
– Судьба русской женщины… Страшно подумать, – сочувственно сказал консул и спросил: – Здесь вам не мешали связаться с нами?
Я сказал, что меня предупредили земляки и я все письма отправлял из Мюнхена.
– У вас в Ростове или где-нибудь еще в Советском Союзе остались родственники? – спросил консул.
– Я просто не знаю, – ответил я. – Отец умер, когда я был еще совсем маленьким. Больше я никаких родственников не знал. Я помню только соседей по улице: тетю Лену – портниху, потом одного старика, который меня очень любил. И ребят, с которыми я учился в школе.
– На какой улице вы жили?
– Кажется, Овражий переулок…
– Почему вы хотите вернуться обязательно в Ростов?
– Мне кажется, что только там я смогу почувствовать себя дома, – сказал я. – Поймите, господин консул, я один на всей земле, и здесь мне все чужое. Лучше умереть, чем так жить.
– Бывает иначе, – сказал консул. – Иные люди не хотят возвращаться туда, где потеряли все.
– Но я умоляю вас разрешить мне вернуться только в Ростов.
Консул взял со стола лист бумаги и протянул мне:
– Это анкета. Пройдите к дежурному и не торопясь ответьте на все вопросы. Если что будет не ясно, попросите дежурного помочь. Потом снова зайдите ко мне.
Анкету я заполнял больше часа. Надо сказать, что это была совсем не такая анкета, по какой я проходил инструктаж. На несколько вопросов я ответить не мог. Дежурный сказал: против таких вопросов надо писать "не знаю".
И вот я снова у консула. Он внимательно просмотрел анкету:
– Решение будет принято в течение недели. В будущий четверг прошу вас из Мюнхена позвонить вот по этому телефону.
– Может, лучше приехать? – спросил я.
Консул сказал, что такая поездка – дело не дешевое, а тратить деньги, чтобы услышать отрицательный ответ, безрассудно.
– Хоть маленькая надежда у меня есть? – спросил я, с мольбой глядя ему в глаза.
– Маленькая есть, – улыбнулся консул и встал. – Звоните днем между двенадцатью и часом. До свидания.
Поплутав по городу и убедившись, что за мной не следят, я сел в такси и поехал в дорожный отель, где меня ждал мистер Глен.
Вспоминая по дороге свой разговор в кабинете консула, я считал, что не допустил ни одной ошибки. Впрочем, там и не было ничего особенно сложного. А может, в этой простоте и скрыта опасность?..
Мистер Глен расспрашивал, вернее, допрашивал меня долго и подробно. Его интересовало все: как в тот или иной момент смотрел на меня консул и даже что у него было при этом в руках. По одной только анкете мистер Глен гонял меня целый час, заставляя вспоминать все новые вопросы и как я на них ответил. Честное слово, он волновался больше, чем я там, в консульстве.
– Ну, кажется, все идет нормально. – Мистер Глеи обнял меня за плечи и прижался ко мне щекой. – Нет, черт возьми, я в тебе не ошибся, мальчик мой дорогой.
Не скрою, мне была приятна его внезапная нежность.
– А вот тебе подарок из Америки, – сказал мистер Глен, протянув мне сложенный листок бумаги.
Это была записочка от Нелли. Всего несколько слов: "Милый, единственный мой, "Все впервые"! Если бы ты знал, как я жду тебя. Твоя Нелли". Я думал тогда, что очень люблю ее.
В назначенный день я звонил из Мюнхена советскому консулу.
Когда я вошел в зал переговорной станции, мистер Глен был уже там. Он должен был заранее посмотреть, нет ли за мной слежки. Когда мы встретились взглядами, он чуть зевнул. Это означало, что все в порядке. Я заказал разговор и стал ждать вызов. Я волновался…
– Господин Коробцов, ваша кабина номер семь, – объявил металлический голос.
– Консульский отдел советского посольства, – услышал я в трубке.