В начале января меня вызвали в райвоенкомат – я должен был стать на военный учет. Я вошел в кабинет начальника военно-учетного стола. За столом сидел молодой человек в офицерской форме. Он лукаво смотрел на меня и улыбался во весь свой широкий рот.
– Здорово, Юрик, – сказал он. – Не узнаешь? Ай-яй-яй, нехорошо забывать первого хулигана со своей улицы.
Я ничего не понимал и удивленно смотрел на него.
– Разрешите представиться, – продолжал офицер, вставая. – Старший лейтенант Лузгин. В прошлом – Борька-бандит с Овражьего переулка.
– Борька? – Я уже начинал его узнавать. И вдруг вспомнил, что именно от него я узнал, что началась воина. Вспомнил, как он подсел в солдатский поезд. – Борька?
Лузгин вышел из-за стола, мы обнялись. Он усадил меня на жесткий диван и сел рядом.
– А я смотрю твою анкету, – рассказывал он, – и глазам не верю. Юрий Коробцов – и возвращенец из-за рубежа! Давай рассказывай, где тебя носило!
Я рассказал ему – по легенде, конечно. Он слушал и только головой качал. А потом сказал сочувственно:
– Завидовать тебе не приходится. Да и сам-то ты, наверное, чувствуешь себя неважнецки. Я тут по службе, бывает, вижу ребят, которые выросли и живут на всем готовом, а когда дело доходит до святой службы в армии, нос воротят. Так и хочется такому вложить в его пустую голову свою память обо всех солдатских могилах, возле которых я прошел, пока до Берлина добрался. Ты, я думаю, понимаешь, к чему я это говорю. Не понимал бы, так не заслужил характеристику, какую тебе дал завод.
Я молчал, не зная, что говорить ему на все это. И вдруг Лузгин сказал:
– Я работал в разведке…
– В какой? – вырвалось у меня.
– В полковой, в какой же еще? Не в американской же… – рассеянно сказал он. – Ума не приложу, на какой тебя учет ставить. С последующей мобилизацией на действительную или еще как? Сам-то ты хочешь службу пройти?
– Не знаю, – ответил я.
– Не знаешь? – протянул он удивленно и надолго замолчал. – Ладно, подумаем. Я начальству доложу. Случай, конечно, не рядовой. Но и сам ты все же подумай. – Он сказал все это как-то небрежно и даже чуть насмешливо.
Я шел домой, мало сказать, встревоженный – перепуганный насмерть. Во-первых, сам этот факт – служба в армии. Мистер Глен твердо уверял меня, что таких, как я, в Советскую Армию не берут, и к тому, чтобы решать такой вопрос самостоятельно, я был совершенно неподготовлен. Но еще страшней оказалась встреча с Лузгиным. То, что он говорил, казалось мне не случайным и опасным.
Все складывалось словно нарочно, чтобы показать мне, что мое решение – слепо положиться на судьбу – попросту глупое. Я чувствовал себя, как волк в кольце облавы, хотя окружали меня безоружные и очень добрые люди. И выхода не было. Правда, где-то далеко за моей спиной был мистер Глен. Но разве я мог рассчитывать на его помощь? Он далеко. И снова безвольная мысль – пусть все идет как идет…
Наступило двадцать третье апреля.
После работы я зашел в отдел кадров обменять временный пропуск на постоянный. Там я пробыл минут пятнадцать и через проходную вышел на улицу вместе с поредевшей толпой рабочих. Трамвая не было, да и на остановке полно народу – и решил идти пешком. И вдруг мне показалось, что с трамвайной остановки кто-то позвал меня. Я оглянулся, но никого знакомого не увидел – в конце концов я не единственный Юрий на земле.
Я пошел вдоль заводского забора. Вдруг слышу опять:
– Юри! Юри!
От остановки ко мне быстро шел высокий молодой мужчина в сером пальто. В следующее мгновение я его узнал – это был мистер Глен. Первая мысль – бежать. Но ноги точно приросли к земле. И вот мистер Глен уже рядом.
– Здравствуй, Юри! – весело сказал он. Он крепко пожал мою руку, подхватил меня под локоть, и мы пошли рядом.
– Я уже третий день поджидаю тебя, – рассказывал мистер Глен. – Но как тебя разглядеть, когда из ворот сразу вываливается столько народа. А сегодня повезло. Бог мой, да посмотри же на меня, я не видел тебя тысячу лет! Что с тобой?
В это время нас с обеих сторон обогнали двое мужчин. Потом они резко повернули назад, и мы столкнулись с ними вплотную. Дальнейшее произошло мгновенно – рядом с нами резко затормозила легковая машина, и я увидел, как те двое повели к ней мистера Глена, держа его под руки, точно больного. Все они сели в машину, и она умчалась. Тотчас подъехала другая машина, и молодой коренастый парень сказал мне:
– Прошу.
Меня привезли в управление государственной безопасности. Я прекрасно понимал, что произошло, и всю дорогу ничего, кроме дикого страха, не испытывал. Уголком глаза я видел сидевшего рядом со мной парня – он равнодушно смотрел в боковое стекло.
Меня провели в комнату, где, кроме стола и двух стульев, больше ничего не было, и оставили там ненадолго одного. Потом вошел офицер – высокий, худощавый, с узким злым лицом.
– Давайте знакомиться, Коробцов, – сказал он, садясь за стол. – Я капитан госбезопасности Рачков. Садитесь. К вам просьба – напишите для первого раза коротко: кто тот человек, с которым вы встретились около завода? Откуда вы его знаете? Как познакомились и сколько времени знали его? Понятно? – Капитан Рачков положил передо мной бумагу и ручку: – Пишите.
Мистер Глен в свое время учил меня: если попадусь, все начисто отрицать – мол, ничего не знаю, произошла ошибка, и так далее. Но что я должен отрицать? Что я знаю мистера Глена? Это просто глупо – они же видели, как мы встретились. Но для того чтобы даже коротко ответить на вопросы капитана, писать надо, может быть, целый день. Я тупо смотрел на лежавшую передо мной бумагу и не брал ручку.
– Ну что? – спросил капитан Рачков.
– Я не знаю, что писать… – сказал я. – Слишком много всего.
– Подробно – потом, – сухо сказал капитан Рачков. – А сейчас на вопрос надо дать точный ответ. Кто этот человек? Как его зовут? Откуда он? Чем занимается?
Я начал писать. Капитан Рачков прищурясь смотрел, как я пишу, и время от времени просил что-то уточнить или написать подробней. На все это ушло довольно много времени. Стало темнеть, и капитан Рачков зажег свет.
Когда я ответил на вопросы, он еще раз все внимательно прочитал, отложил в сторону и долго рассматривал меня.
– Вы понимаете, почему мы вас задержали? – спросил он наконец.
– Понимаю.
– И вы признаете свою связь с американской разведкой?
– Последнее время никакой связи с ними у меня не было, и я здесь ничего для них не делал.
– Мы это знаем, – сказал капитан Рачков. – И потому решили сейчас вас отпустить. Возвращайтесь в общежитие, но никому ничего о происшедшем не говорите. А утром снова приезжайте сюда.
– А как же с работой? – спросил я.
– С заводом мы уже договорились, что мобилизуем вас на несколько дней как знающего иностранный язык. И вы товарищам так и объясняйте: перевожу, мол, там разные документы, а что именно – не велено говорить. Ясно?
На другой день я сдал зашитые в пальто деньги и подробно продиктовал стенографистке все о своей жизни за границей. Еле окончил к вечеру, Все время рядом находился капитан Рачков, который внимательно слушал мой рассказ. Иногда он говорил: «Это можно короче» или «Это надо поподробнее». Я рассказал все. Почти так же, как вам…
На другой день была очная ставка с мистером Гленом…
Меня ввели в просторную светлую комнату. Мистер Глен сидел на стуле возле стены. За письменным столом сидел пожилой человек в форме полковника. Мне показали на стул у противоположной стены.
Когда мы входили, полковник громко смеялся. Можно было подумать, что у него с мистером Гленом идет веселая, дружеская беседа.
– Значит, вы, Глен, утверждаете, что не знаете этого человека? – спросил полковник.
– Первый раз вижу, – ответил мистер Глен.
– Странно. Ведь у вас еще не тот возраст, когда можно ссылаться на склероз. Ну хорошо, запишем: Глен этого человека не знает… – Последняя фраза относилась к сидевшему за маленьким столиком офицеру, который, очевидно, вел протокол. – Ну, а вы, – обратился ко мне полковник, – знаете этого человека?
– Да.
– Как его зовут?
– Мистер Глен.
– Повторяю – я вижу этого человека первый раз в жизни, – четко произнес мистер Глен.
– Ну нет, по крайней мере, второй, – сказал полковник и, взяв со стола несколько фотографий, протянул их мне.
На всех снимках было одно и то же: мистер Глен, улыбаясь, пожимал мне руку.
– Вот это на снимке вы? – спросил у меня полковник.
– Я.
– Прекрасно. Посмотрите, Глен, фотографии. Это вы?
– Я.
– А здесь?
– Я.
– А здесь?
– Я.
– Прекрасно. А это кто?
– Не знаю.
– Вот тебе и раз. Хватаете на улице за руку человека, улыбаетесь ему, как родному брату, и потом уверяете, что человека этого не знаете. Не глупо ли это?
Мистер Глен смотрел на фотографии и молчал.
– Знаете что, Глен… – сказал полковник, – не усугубляйте свое положение глупым запирательством. В американской разведке вы не мальчик на посылках, и мы это отлично знаем. Ведите себя серьезно. Перед вами Юрий Коробцов. Тот самый, которого вы получили из католического коллежа и из которого вы делали разведчика. Не вспомнили?
– Извещено ли американское посольство в Москве о моем аресте? – спросил мистер Глен.
– Увы, нет еще, – ответил полковник. – Мы же не знаем, как сообщить, кого мы задержали: корреспондента, туриста или работника разведки?
– Вы прекрасно знаете, что на территории вашей страны я не совершил ничего предосудительного, а это значит, что для вас не играет никакой роли, кто я по профессии.
– Вот такой разговор мне уже нравится, – сказал полковник. – Действительно, вы еще не успели совершить что-либо предосудительное, тем более было бы лучше для вас – не лгать следствию и узнать Коробцова.
– Знаю я его или не знаю, не имеет существенного значения, – сказал мистер Глен.
– Так и запишем? – спросил полковник.