– Мы вас слушаем, – повторял уставший ведущий в начале каждого включения и с благоговейным лицом поддакивал и кивал хвалебному потоку и разрывающим сердца мольбам.
– Мы вас слушаем, – сказал он в очередной раз.
– Меня слышно? – спросил слабый женский голос.
– Да-да, говорите, если у вас есть что сказать.
– У меня есть, – подтвердила она. – Вот вы тут все хвалите его, а я скажу, что он никакой не праведник и не посланник Бога. Он злодей. Он меня изнасиловал.
У ведущего слегка покосилась челюсть.
– Врет, она врет! – скандировал зал. А Клара так лично была готова вцепиться лгунье в горло и вырвать оттуда куски мяса в наказание за клевету и посягательства на святые чресла.
– Что вы скажете в ответ на такое обвинение? – робко спросил ведущий, задирая голову к сидящему на троне.
Тот казался совершенно невозмутимым.
– Что я скажу? – усмехнулся он. – Я скажу, что ко всему божественному всегда липли блудницы, непорочные девы и юродивые. Эта женщина сумасшедшая.
– Это неправда! – начала было кричать женщина на телефонной линии, но связь с ней обрубили.
И уже через пять минут всю студию охватило какое-то невероятное беспрецедентное неистовство, и люди начали бросаться ниц, как и предсказывал когда-то 22-й.
Он сам стоял сбоку от сцены и улыбался одними губами. Все пророчества его учителя воплощались на глазах. На его исцеленных глазах. Все происходило в соответствии высшему замыслу.
И только Кирочка прислонилась к стене и плакала. Ей было так страшно, так несказанно жутко, как никогда еще прежде во всей ее недлинной пока жизни.
Клара же лежала на полу вместе со всеми, и в кармане ее жалко попискивала никем – даже бывшей глухой, еще очень чуткой к новым звукам – не слышимая рация.
Нет, на самом деле Клара не лежала, а медленно подползала все ближе и ближе к подиуму. За этого мужчину на троне она легко могла бы отдать собственную жизнь или отнять чужую.
– Звонок отследили? – спросил целитель после шоу у одного из своих помощников – человека пожилого, мрачного, с совершенно одеревеневшими мышцами лица.
– Да, – коротко ответил тот.
– Тогда ты знаешь, что делать.
– Знаю.
И одеревенелый человек покинул толпу, чтобы отправиться по одному, по удачному стечению обстоятельств довольно близкому, адресу.
Там жила одинокая женщина, которая когда-то любила черешню.
Ее муж несколько лет назад был сожжен в крематории. Ее единственная дочь подалась в рекламу и не звонила матери уже года полтора.
Рекламный ролик с ее участием часто крутили по этому каналу, вот почему когда-то любившая черешню женщина включила это проклятое шоу.
А когда увидела лицо выступавшего там чародея, то схватилась за сердце и начала метаться по комнате.
Это был он, так и не обернувшийся тогда насильник. Отец отнятого у нее ребенка. Причина всех ее несчастий в этом мире.
Она обязана была позвонить и сказать людям правду. Набирая номер раз за разом, она чувствовала, что это, может быть, станет ее лучшим делом за всю никчемную жизнь. И она не отчаивалась, как другие зрители, слушая эти безостановочные сигналы «занято». Она звонила и звонила как заведенная, как превращенная в телефонное сердце. И дозвонилась. Ведь есть же все-таки справедливость на небесах и на земле – она просто не могла не дозвониться.
Но в результате они зажали ей рот. Они отключили ее и не дали убедить публику в своей правоте. Они выставили ее на посмешище.
И сейчас она сидела на своей крохотной кухоньке и, бессмысленно таращась в пространство, сжимала пустую чайную чашку.
Сидела долго, с полчаса или даже больше, как вдруг в дверь позвонили.
Она с трудом сбросила с себя это странное оцепенение и пошла открывать.
Не сразу, естественно, а сначала поинтересовавшись, кто там.
– Я коллега вашей дочери, – ответил мужской голос. – Она сильно разбилась на съемках, сейчас находится в больнице и хочет видеть мать.
– Доченька моя! – всплеснула руками бывшая любительница черешни и распахнула дверь настежь.
Там стоял угрюмый человек с полумертвым лицом. Но не это лицо увидела она, а черное дуло пистолета, направленное ей прямо в лоб.
– За что? – шепнула она, облизнув губы, и упала навзничь.
Он сделал еще несколько контрольных выстрелов и спокойно ушел.
И никто из соседей ничего не слышал. Потому что их телевизоры, в которых совсем недавно происходили самые настоящие чудеса, продолжали работать на полную громкость.
Часть вторая. 2030 год
Глава 1
Теперь у всех в стране были номера.
Сначала это казалось немного неудобным, потому что паспортная система привыкла оперировать совсем иными данными. Но потом работники министерства внутренних дел нашли выход: просто добавили к каждому имени еще и число. И со временем первые уже стали необязательны: назови номер – и то, как тебя зовут с рождения, автоматически высветится в анкете, медицинской карте, пенсионном бланке, да где угодно.
Введение номеров прошло особенно успешно не только из-за жажды самих граждан выслужиться перед новыми политическими лидерами и кумирами, но и из-за системы поощрений: чем быстрее ты обзаводился числом, тем больше льгот получал при покупке товаров и при получении зарплаты.
Чем меньшим номером ты обладал, тем больше имел шансов на обретение престижной работы или получение ипотеки и прочих необходимых в жизни каждого вещей.
Это значило, что человек по прозванию 800-й мог претендовать на работу в правительственных учреждениях и в медиабизнесе. Человек под номером 3 000 000-й посчитал бы счастьем чистить городские фонтаны.
Скоро к этим нововведениям привыкли, потому что просвечивала в них особая гармония простоты: теперь все житейские ситуации можно было решать в соответствии с номерами их участников.
Например, захочешь дать по морде человеку, узнай его номер: за 3000-го посадят, за 5 000 000-го поблагодарят, как за санитарную службу. Еще и грамоту почетную дадут.
А как узнать номер наверняка?
В первом году от начала нового культа это было реальной проблемой, но теперь совершенно утряслось: все были обязаны носить значки со своими номерами, прикрепленными к одежде, напоказ.
– Значок украсть можно и использовать для видимости, – сказал на последнем заседании кабинета министров один из них, обладатель двузначного номера.
– Мы работаем над этим, – ответил его коллега, ответственный за развитие технологий. – Скоро мы будем наносить людям специальное напыление на кожу, что-то вроде татуировки, но безболезненное и моментальное.
– Куда? На лоб, что ли? – поинтересовался первый министр.
Второй, отстающий от первого всего на несколько единиц, что всегда доставляло ему особые внутренние терзания, недовольно нахмурился.
– Нет, не на лоб. На тыльную сторону ладони.
– Хорошо хоть не на запястье. Кажется, такое в истории уже проходили.
– Вы на что это намекаете? – возмущался второй. – На диктаторов и убийц? И это в то самое время, когда мы активно трудимся над построением самого гуманного и счастливого общества?
– Я ни на что не намекаю, – оправдывался первый под этим неожиданным напором. – Но тыльная сторона ладони неудобна. А если холодно и люди будут надевать перчатки?
– Так ведь и лоб можно прикрыть козырьком.
– И все-таки?
– Введем параграф, запрещающий перчатки при температуре выше нуля градусов по Цельсию.
– А если она будет ниже?
– Разрешим перчатки исключительно из прозрачных материалов.
– А кстати, это прекрасная мысль! – тут же подал голос третий министр, отвечающий за промышленность. – Загрузим новыми заказами химзаводы. За выработку новых тканей и волокон много хороших людей смогут заработать приличные деньги.
И тут же министр сдвинул брови и мысленно нажал на нужные кнопки воображаемого калькулятора.
– Гениально! – продолжил бредить он. – И за пошив, и за реализацию! Страна получит миллионы!
– Ну и отлично. Значит, мы все решили. Надо готовить законопроекты, – подвел итоги второй министр.
– И чтобы напыление проводили в поликлиниках за определенную плату, – тут же встрял первый министр, оказавшийся ответственным за медицину и не желавший упустить своего.
– Нет проблем, коллега, – согласился второй. – Нет проблем.
– А президент одобрит? – робко поинтересовался третий.
– Президент одобрит! – сказал президент, никак, впрочем, не выражая лицом своего одобрения.
Но это министров не смутило, потому что все знали, что он вообще своим лицом ничего никогда не выражает. Оно у него словно и не живое вовсе – как маска, вырезанная хорошим мастером, но из очень жесткого материала.
– А вот чего президент не одобрит, – добавил вдруг он, так и не пошевелив ни единым мускулом, словно его губы были наклеены на металл и жили автономной жизнью, – так это сокрытия важной информации.
Министры в тревоге переглянулись.
– Где министр просвещения? – спросил президент.
– Он на больничном, – послышалось сразу несколько слабых голосов.
– По моим данным, его видели вчера садящимся в самолет, – сказал президент.
Министры побледнели. Ведь с точки зрения министра просвещения, который среди них всех имел самый маленький номер, было бы глупо улетать, выдавая себя за больного.
– Вот вы, – указал президент на министра здравоохранения, – вы и узнайте, кто выдал вашему коллеге этот самый больничный и по какому диагнозу. А то, может, он, бедняжка, плох совсем. Надо бы тогда навестить, попрощаться.
При слове «попрощаться» всех охватил цепкий и липкий ужас.
– Я, я проверю, разберусь, – пролепетал министр здравоохранения.
– А еще неплохо бы разобраться, – президент еще глубже вонзил острый и совершенно отдельный от нижней части лица взгляд в бедного и бледного министра здравоохранения, который, по мнению остальных коллег, был близок не то к тому, чтобы упасть в обморок, не то к тому, чтобы описаться, как малолеток, – почему в одобренном министром просвещения учебнике анатомии для восьмых классов написано, что до сих пор еще не найдены способы исцеления врожденных уродств. Пусть ваши врачи официально опровергнут этот пункт и перепишут учебник.