– В больницу. «Скорая» под окнами выла, потому соседи и в курсе. А в какую больницу – никто не знает.
– Жива ли, а то, может, померла уже? – присоединился к разговору продавец из пирожковой.
Доброволец только руками развел: мол, чего вы от меня хотите, люди добрые? За что купил, за то продал.
Хозяин мясного ларька, в котором трудилась бывшая медсестра, был извещен о происшествии по телефону, приехал к полудню, покричал, понервничал, подсуетился и к вечеру вставил в оправу своей торговой точки новую женщину: и моложе, и краше предыдущей.
Так что, с его точки зрения, все даже к лучшему обернулось. А что именно стало с его прежней работницей, его мало занимало, как, впрочем, и остальных.
Соседи по рынку поговорили о ней пару дней и забыли. И только одна бедная старушка горевала о пропавшей долго и от чистого сердца.
Этой старушке бывшая медсестра раз в неделю отдавала остатки хорошего мяса практически за бесценок, а кости так и вообще задаром. Так что теперь, с наступлением перемен, старушкин суп уже никогда не будет таким наваристым – вот она и печалилась.
Что же касается недавнего собеседника бывшей медсестры – тоже бывшего продавца старых книг, – он, узнав о случившемся, никак не мог решить, какая версия более правдоподобна: та, где сердце страдалицы и пьянчужки действительно не выдерживает чрезмерной нагрузки и отправляет ее в больницу по объективным физическим причинам, или та, где тайные умельцы успешно создают ей видимость сердечного приступа, на самом деле рукотворного и предумышленного.
«Что же, что же делать? – вопрошал он себя, боясь более страшного второго варианта. – Как предупредить ребят?»
Решение явилось ему спонтанно и не расшаркиваясь. Просто открыло дверь в сознание и велело следовать за ним. Старик так и сделал. И первым шагом, продиктованным этим настойчивым гостем, был сбор бутылок по паркам и помойкам.
– Ты что это тут? – гневно заверещал, вцепившись в стариковскую руку, грязный небритый субъект с чернильной змеей, выползающей из-под свитера на шею, и с провисшими на штанинах коленками.
Субъект был не моложе старика, но поджарый и хваткий, и, разговаривая, брызгал слюной.
– Ты что это тут? – повторил он, грозно морщась и не ослабляя захвата. – Это моя территория.
– Простите, я не знал, – попытался оправдаться старик.
Субъект не принял оправданий, сжимая пальцы с обгрызенными ногтями еще сильнее.
– За такое и по роже можно схлопотать, – заявил он.
– Вы знаете, я в знак примирения готов отдать вам все мои бутылки, – пообещал старик, приподнимая перед глазами субъекта полный звенящий мешок. У того разгорелись глаза:
– Давай! Ух, тяжелый.
– Я как раз сдавать собирался. Вон магазин напротив.
– Точно, я тоже там сдаю, – обрадовался субъект.
И мешок перекочевал в его цепкие руки.
Старик же еще постоял немного, глядя на удаляющегося хозяина местной территории, и зачем-то считал шаги субъекта от соединившей их скамейки до порога Кирочкиного пункта сбора утильсырья.
Главное, чтобы субъект не подвел, а Кирочка – умница, она уже все правильно поймет.
«Шестьдесят четыре шага, – сам себе сказал старик. – Как клеток на шахматной доске. Ну что ж, партия началась…»
Тем же вечером, встречая в своей квартире Евгения, Кирочка протянула ему мелко, но разборчиво исписанный лист.
– Что это? – спросил Евгений.
– Таинственное послание.
– Что еще за таинственное послание?
– В бутылке лежало. Прямо как морская почта. Я сегодня стеклотару приняла, смотрю: внутри одной из бутылок письмо. Ну и любопытно стало. Оказалось, что от Ключника.
– Ого! Хитро придумано. И что там написано?
– Тебе лучше прочитать самому!
И Евгений прочитал.
О допросах. О фотороботах. О боязни слежки. Об удивительной встрече с бывшей медсестрой. О ее чудовищном признании, которое так совпадает с деталями первого цветного сна Евгения, а потому кажется старику более чем правдивым. О том, что это объясняет природу творимых целителем чудес, природу его стремительной карьеры и беспрецедентной власти. О том, что, скорее всего, он отключает внедренные в мозг ныне подросших детей блокаторы с помощью какого-то пульта управления. О том, что Евгений, по всей видимости, усыновленный сирота. О том, что сам старик уже достаточно пожил, а вот за них, молодых, ужасно боится. И наконец, о том, что они должны очень постараться сохранить себя и книги.
В конце было написано следующее:
«Дорогие дети!
Я долго думал о том, что происходит в нашей стране, и удивлялся тому, как быстро, со скоростью плесени, возникла у нас новая религия.
Никогда еще никому не удавалось стать мучеником, святым – и тем более богом! – так молниеносно.
Но, с другой стороны, кто знает. Может быть, если бы Христос, Моисей, Магомет или Будда имели доступ в интернет, они тоже стали бы рекордсменами.
Я не знаю, удастся ли вам разоблачить этого страшного человека, но я имею основания на это надеяться.
Вы спросите какие? Я вам отвечу.
Всю свою жизнь я задаю себе вопрос: зачем? Я редко ищу причины происшедшего, но мне важны его цель и последствия. Зачем, например, та или иная вещь попала в мои руки? Зачем мне была дана та или иная информация? Затем, чтобы правильно распорядиться полученным даром.
И если пьяная медсестра рассказала мне о своем участии в операциях на мозге маленьких и, что знаменательно, совершенно здоровых детей, это значит, что данной информацией обязательно надо воспользоваться.
Что я могу сделать? Рассказать вам.
Что вы можете сделать? Что-то обязательно можете, иначе нас всех не связали бы все известные вам обстоятельства, и это письмо в том числе.
Будьте счастливы, насколько только можете.
Не знаю, свидимся ли еще. Очень бы хотел!
Ваш Ключник».
Прочитав до конца, Евгений так и остался сидеть с помятым листком в руке и некоторое время не мог произнести ни слова.
Кирочка понимала, что в его голове сейчас происходит мучительный процесс соединения разрозненных деталей, которые, как две половины рассеченного лопатой червя, тянутся друг к другу, движимые инстинктом срастания.
Это должно было быть болезненно, и она выжидала, когда Евгений подаст какой-нибудь знак, что готов продолжить общение.
А потом они просто потянулись друг к другу и крепко обнялись. Молча, пока она вдруг не выдохнула куда-то ему в ключицу:
– А я знаю, где он свои пульты прятал.
– Где? – тихо отозвался Евгений.
Очень тихо: потому что зачем излишняя громкость на таком замечательно близком расстоянии?
– В полых ручках кресла. Я еще тогда удивлялась, зачем нужен весь этот камуфляж с лекарствами, которые якобы всегда должны быть под рукой, в том числе и во время прямого эфира.
– Ты думаешь? А я ведь сам это кресло заказывал, – сказал Евгений.
Они еще немного помолчали.
– А я теперь знаю, откуда у меня шов на голове. Тонкий, еле заметный, но не для пальцев слепого. Мама с папой говорили, что в младенчестве упал и рассек голову о батарею. Им, наверное, тоже соврали.
– И что мы будем теперь со всем этим делать?
– Не знаю пока. Для начала мне надо поговорить с родителями.
Глава 21
Родители Евгения не ожидали заданного им вопроса.
– Откуда у тебя такие мысли? – спросил отец.
– Пожалуйста, прошу вас, не надо тянуть время и уклоняться от ответа. Если я действительно не ваш ребенок, так и скажите. Если ваш, подтвердите, что я заблуждаюсь. Я поверю, и мы все забудем про этот разговор.
Мать с отцом переглянулись.
По тому, как они смотрели друг на друга, было понятно, что кому-то из них надо принять решение, а кому-то его поддержать.
И так как пауза затягивалась, то это значило, что сын (или не сын?) все-таки попал в точку.
– Ну хорошо! – решился отец. – Только ты нам тоже все расскажешь. Нам очень важно знать, кто надоумил тебя копаться в истории своего происхождения.
– Никто, – сразу же парировал Евгений. – Только логические рассуждения и некоторая статистика, которая неожиданно попала мне в руки.
– Странный ответ, – сдвинул брови отец. – Какая такая статистика, если мы говорим о частном семейном деле?
– Я не могу тебе сказать точно, пока сам все не проверю. Но моя догадка справедлива, не так ли? И это значит, что и информация, которой я обладаю, справедлива.
– Да, – подтвердил отец. – Ты не наш сын. В биологическом смысле этого слова. Но мы никогда не называли и не назовем тебя иначе. Потому что хоть ты и не наша кровь и плоть, но мы воспитали тебя с пеленок, помним твои первые шаги и первые слова. Мы прошли вместе с тобой через страшный мир слепоты. Мы поддерживали тебя, когда ты спотыкался о предметы и когда ты плакал от бессилия. Так что ты все-таки наш сын. И это самое главное.
Евгений поддался порыву и стиснул обеими руками руки родителей, сидевших напротив.
Они помолчали немного, а потом он попросил их продолжать:
– Расскажите подробности.
– Я была беременна, – начала мать. – Все протекало хорошо, и только в последние недели перед родами, когда я обратилась к частному специалисту, чтобы он проверил развитие плода, вдруг выяснилось, что кое-что не в порядке.
– Нас предупредили, что ребенок имеет врожденные патологии и может не выжить, – продолжил отец.
– Так оно и случилось.
– Ребенок умер сразу после родов.
– Мне даже не дали его подержать. Сразу забрали в реанимацию и потом сообщили, что ничего сделать не удалось.
– Мы похоронили его и остались безутешны.
– Врачи к тому же сказали, что это может повториться и со следующей попыткой. Так что я боялась забеременеть.
– А через некоторое время нас нашел представитель некой конторы, которая помогала бездетным парам или таким же, как мы, родителям, потерявшим своего ребенка, усыновлять чужих брошенных детей. И так как мы уже не надеялись иметь своего, то с радостью вцепились в это предложение.