– Кто зашивал? – в ужасе спросил Евгений.
– Дежурный воспитатель.
– А зачем же ты болтала?
– Другие дети хотели слушать сказки на ночь, а я рассказывала их лучше всех.
А потом она так понравилась режиссеру, что он навещал ее еще несколько раз после завершения фильма и даже обещал устроить ее жизнь. И действительно, после выпуска из детдома пристроил ее ассистенткой на телевидение.
– Потом мы, правда, почти уже не виделись – он уехал что-то снимать за границу, да так и не вернулся. А со мной сам знаешь, что стало.
– Знаю.
Покинув детдом, Кирочка поселилась в оставленной ей по наследству бабушкой и родителями квартире, где сейчас они с Евгением обитали уже вместе.
А детдом возвращался к ней только в страшных снах, от которых она часто просыпалась и тут же утыкалась любимому в бок. С некоторого времени ей казалось, что лучше этого средства от страхов просто не бывает.
– А как же туда пустили киношников? – удивлялся Евгений. – Они же там должны были скрывать свои делишки и не позволять чужим совать свой нос.
– Так и было, – отвечала Кирочка. – А потом дирекция сменилась, и повеяло новым духом.
– Как это произошло?
– А я и не помню. Я как раз тогда в больнице лежала с подозрением на менингит. У нас вообще очень много детей болело почему-то. От питания, что ли, плохого. Или просто заражали один другого. Но очень многие побывали в больницах.
– А твой менингит – он подтвердился? – спросил Евгений.
– Нет. Но, наверное, все-таки что-то серьезное у меня было. Я не помню подробностей, но я вернулась в детдом с наголо обритой головой. И со швом. Меня еще потом за это дразнили. Хотя, надо сказать, недолго дразнили, потому что многие такими же вернулись – и девочки, и мальчики.
«Странно», – подумал тогда Евгений, зарываясь носом в пахучую копну Кирочкиных волос и совершенно не представляя ее обритой наголо.
И он прижимал ее к себе сильнее и очень жалел ту маленькую девочку, которую после смерти родных и до ее встречи с ним так долго никто не любил и так много кто обижал.
Но ведь даже там, в этом страшном детдоме, она считалась лучшей рассказчицей сказок, а это дорогого стоит.
– А знаешь что? – сказал однажды Евгений, когда она вот так проснулась среди ночи и прильнула к нему горячим испуганным телом.
– Что?
– Когда все это кончится, почему бы нам… ну, если, конечно, удастся выжить и, ну, сама понимаешь… Почему бы нам не уехать куда-нибудь далеко и не поискать останки драконов? По-моему, прекрасное занятие.
– Да, хорошее.
– Ведь твой папа был совершенно прав, когда хотел рыть землю, чтобы не запачкаться городской жизнью.
– Да, он был прав.
– Ну так поехали?
– Поедем.
Они помолчали некоторое время.
– А что мы сделаем с найденным драконом? – неожиданно спросила Кирочка.
– Мы никому про него не расскажем, – ответил Евгений. – Оставим его лежать, где лежал. Пока.
– А когда все изменится к лучшему, покажем его людям?
– Тогда покажем.
– Это хорошо.
И они обнялись и заснули вновь.
Часть четвертая. Разновременье
Глава 1. 1991 год
В тот день накрапывал дождь.
В тот самый день, когда он наконец решился ограбить инкассаторскую машину.
Он все просчитал и понял, что нет лучшего способа обзавестись начальным капиталом, без которого весь его прекрасный план мог остаться просто жалким пусканием ветров, выдохом после затяжки, праздной щекоткой мысли.
А он так не любил. Потому что в его жизни уже тогда был один, но твердый принцип: доводить задуманное до конца во что бы то ни стало.
Поэтому инкассаторская машина. В серый дождливый полдень, чтобы прохожих поменьше.
И он тогда еще надел тонкую куртенку с капюшоном. А локоны наружу. С ними он имел совсем еще детский безобидный вид.
– Тебе чего, мальчик? – спросил толстый инкассатор, запихивая в машину тугие мешочки.
– Дяденька, а я такое в кино видел, – сказал он. – Там внутри, что, правда куча денег?
– Правда-правда. Иди давай отсюда.
– Я-то иду. А просто интересно.
– Интерееесно! – передразнил тот. – Иди давай уроки делай.
– Я-то пойду.
– Ну и иди.
А сопровождающий милиционер подозрительно скосился в его сторону и медленно потащил ладонь по сукну штанов к кобуре.
Очень медленно, потому что куда торопиться? Какая такая угроза может исходить от старшеклассника в промокшей куртке?
– А на эти деньги можно было бы машину купить? – спросил он.
И тут уже в разговор вступил милиционер. Не тот, что спереди, а тот, который всегда стоит рядом с инкассатором.
– Тебе сказали валить, так и вали по-хорошему! – рявкнул милиционер.
– Да лааадно, – обиделся мальчик. И вроде как пошел себе мимо.
Но проходя мимо милиционера, который уже убрал ладонь с кобуры, он вдруг резко извернулся и брызнул ему в лицо краской из распылителя.
Тот завопил и вытащил пистолет. Но стрелять не мог, потому что, ослепленный, не видел цели и боялся попасть в невинных.
Мальчик тут же воспользовался ситуацией и воткнул в горло милиционера заточку.
Милиционер осел и выпустил из руки пистолет, чтобы нападающий мог подхватить его и перестрелять всех остальных. И забрать деньги.
Все просто. Даже проще, чем в кино, которое он действительно видел (ну не стал бы он обманывать славного дядьку-инкассатора).
И тут вдруг случилось нечто непредвиденное.
Тот из двух милиционеров, который сидел впереди, рядом с водителем, вместо того чтобы спокойно умереть в идеальном соответствии плану, как-то очень быстро оказался рядом с мальчиком и, направив дуло прямо ему в лицо, совершенно молча и спокойно посмотрел в глаза.
Так они и играли в гляделки некоторое время, и не похоже было, что кто-то из них собирается сдаваться.
Семнадцатилетний подросток и молодой мужчина двадцати с небольшим.
Преступник и представитель органов безопасности.
Два зверя с неморгающими веками.
В лице милиционера была какая-то аномальная одеревенелость. Его глаза свидетельствовали о бурном мыслительном процессе, происходящем в данный момент в его голове, но при этом ни один мускул лица не дрогнул, да, кажется, и вовсе не умел дрожать.
Наверное, на других людей эта странная маска должна была производить жуткое впечатление, но мальчику почему-то она очень понравилась, и он улыбнулся милиционеру, не спуская, впрочем, пальца со спускового крючка.
И если бы кто-то в это мгновение посмотрел на них со стороны, он бы затруднился выбрать, что показалось ему более страшным: лицо, не выражающее никаких эмоций, или эта улыбка.
Но некому было смотреть и оценивать, потому что инкассатор, водитель и другой милиционер уже были мертвы, а на улице шел дождь, так что случайные прохожие только ускоряли шаг и старались не наступать на лужи, оберегая обувь, чулки и брюки.
Да и в банке еще не всполошились, словно и не слышали выстрелов.
А может, и вправду не слышали, ведь он стрелял, прислоняя ствол вплотную к потной плоти своих жертв.
Или все-таки слышали? И где-то уже визжит сиреной вызванная ими милицейская машина с подкреплением?
В то время патрули не слишком-то торопились, перегруженные вызовами и омраченные безнадежностью правого дела.
Но даже если сюда еще никто не спешил, все равно – время было дорого, и кому-то из двоих требовалось сделать первое движение. Только оба колебались и оттягивали неизбежное, пока милиционер – наверное, на правах старшего по возрасту и званию – не решился и не отвел пистолет.
Вообще-то это могло стоить ему жизни, но он совершенно не боялся. Жизнь давно уже казалась ему жестокой и бессмысленной штукой – так стоило ли страшиться с ней расстаться?
Что же касается мальчика, то он умел ценить подобные жесты, так что убивать милиционера не собирался. По крайней мере, не выяснив причины его отказа от борьбы.
– Ты думал, куда и как переправишь деньги? – спросил милиционер.
– Хата есть. Ехать не очень далеко. Собирался на этой машине и прокатиться.
– Водить умеешь?
– Умею.
– Ну так садись за руль. А я рядом, как и положено.
– А этих куда? – спросил мальчик, указывая на три трупа.
Но милиционер не отвечал – он уже тащил толстяка-инкассатора в машину, обхватив его руками, как собственную невесту.
Сам мальчик не собирался брать убитых с собой, но не мог не признать, что так безопаснее.
Только время на часах не думало замедлять свой ход, и секундная стрелка на циферблате казалась высунутым языком на насмешливой физиономии.
«А если выследят и догонят? – думал он, следя за этой кривлякой. – Если схватят? Вздор, попадаются только трусы, а я не трус. Да и не настолько сильны наши органы, чтобы так быстро отследить движение мирной инкассаторской машины, пока еще не объявленной в розыск. И вообще: их бы угоняли намного чаще, если бы люди не боялись бросить вызов закону. Да, именно так. Закон держится на слабости боящихся закона, а не на собственной силе. А мне бояться нечего!»
По дороге на родительскую дачу мальчик думал о мотивах милиционера.
Хотел ли тот поделить награбленное? Наверняка хотел. Но в таком случае какой процент ему причитается?
– Я сделал это не из-за денег, – сказал милиционер, словно прочитав мысли своего попутчика.
– А зачем тогда? – спросил тот.
– Ты мне понравился.
– Чем это?
– Ты сильный и с фантазией. Сила есть и у меня, но меньше твоей, а с фантазией совсем худо. Если мы будем держаться вместе, то многое сможем.
– Ты же в милиции работаешь, – напомнил мальчик, тоже сразу, без излишних церемоний назвав собеседника на ты.
– Я туда за этим и шел.
– За чем?
– За силой. За правом убивать.
Мальчик усмехнулся.
– Что за чушь? – сказал он. – Такое право невозможно получить по распределению, его можно заиметь только по собственной воле. Вырастить внутри себя самого.