С пробуждения же на рассвете и до самой ночи он мог думать только о мучениях и ни о чем другом.
Проклятая скала.
Проклятая цепь.
Проклятый орел.
Проклятая печень, которая все никак не может распасться бесполезным крошевом, а заживает и заживает вновь.
А ведь из всех богов Олимпа только один он – Прометей – был нормальным и креативным. Все же остальные просто растленная эгоистичная пьянь.
У них в мыслях одно: нажраться, совокупиться, помериться достижениями в первом и втором.
А он сотворил людей. Вылепил их из глины. Вдохнул в них жизнь. Научил обрабатывать землю и лепить горшки.
Кстати, если кто-то думает, что их не боги обжигают, то он сильно ошибается: если бы не Прометей – лучший из титанов – то фиг бы эти люди научились обжигу. Ведь и огонь с неба на землю принес он, за что и был наказан этим дебилом Зевсом, неспособным мыслить дальше собственного носа и собственного члена.
Казалось бы, не ты развел человеческую популяцию, так и не суй туда эти самые нос и член. Так нет же: как пригляделся к копошащимся внизу, тут же и распалился. Обрюхатил пару баб. На остальных наслал грозу и страдания.
Как же он их ненавидит!!!
Потому что ему на долю выпала лишь эта скала. И цепь. И толстый прут, протыкающий грудь и глубоко уходящий в камень. Чтобы не только уйти, но и пошевелиться, хотя бы сменить позу, не смог.
У орла клюв твердый, как титан.
Этот металл Прометей не успел показать людям, а сами они еще долго не найдут – куда им. Но он-то бог, и предвидения у него никто (даже Зевс) еще не отнимал. Так что он точно знает, что назовут титан титаном в честь него самого и его родных.
А Зевс – мелкотня. Злобный пакостник, который победил гигантов хитростью, но никогда не сравняется с ними ни силой, ни умом.
Что же делать? Что делать? Как избавиться от этого проклятого жребия: от скалы, и цепи, и орла?
Как пророку ему открыто: еще какая-то тысчонка лет – и явится освободитель по имени Геракл, может быть, самый лучший из порожденного им человеческого племени, и разомкнет цепи.
Но не обидно ли выжидать эту лишнюю тысячу? Быть распятым на скале и позволять дрессированной птице узурпатора питаться живою печенью?
О, как унизительно! Как мерзко!
А люди, люди-то каковы!
Он их породил. Он их любил. Давал, что просили. И даже, что не просили, потому что не знали, что надо попросить.
Все, все для них делал!
И хоть бы одна сука пришла с клещами и перекусила на хрен эту цепь! Нет, не пришли. И не придут. Придется ждать Геракла.
Или не ждать?
Как бы изловчиться и задушить этого проклятого орла? И сожрать его печень, предварительно изжарив.
Так ведь не схватишь – цепь не дает. Опутала вдоль и поперек, вдавливает в камень, стирает кожу в хлопья.
А под скалой море – окунуться бы туда, омыть затекшее титаново тело, залечить едкою морскою солью раны.
Как же победить орла? Как схватить и разорвать могучими руками на две кровавые части?
Он же не человек, бог. У бога не бывает атрофии мышц. Богу не полагается больничный. Даже после трех тысяч лет, проведенных в цепях на холодном камне. Даже с проткнутой грудью и изъеденной хищной птицей печенью.
Поэтому силы в руках хватило бы, лишь бы цепь поддалась.
– Здравствуй, Прометей! – кричит пролетающий мимо вечный мальчик на побегушках, олимпийский почтальон Гермес.
– И тебе не хворать, – с горькой иронией отвечает Прометей.
– Слышь, а может, замолвить за тебя словечко перед папой? – предлагает Гермес.
Он вообще неплохой мужик. Тоже людей обучал втихомолку. Научил их читать, писать, считать.
– Ну так как, что думаешь?
– А слабо не спрашивать у папы, а просто расковать меня и лететь себе дальше в своих крылатых сандалиях? – подначивает Прометей.
– Слабо, – честно признается Гермес.
– Ну и лети тогда, куда летел.
– Упрямый ты, черт!
– А вы все трусы и быдло. Знаете, что Зевс не прав, и молчите.
И закипает в груди у Прометея злоба. И думает он, что как только освободится из оков – своими силами или дождавшись Геракла – он всем покажет и всем отомстит.
Он такое устроит в этом поганом мирке! И тоже все будут молчать! Глотать и молчать!
Гермес утирает своим носовым платком пот с Прометеева лба. Это единственное, чем он может сейчас помочь.
– А ты куда летишь-то? – спрашивает Прометей, все же в глубине души немного благодарный Гермесу и за платок, и за разговор.
– Папа новую болезнь изобрел. Лечу распылять над Микенами.
– А Микены-то ему чем не угодили?
– На братца моего Персея разозлился старик…
– Не называй его стариком. Зевс моложе меня.
– Прости.
– Так что ты там говорил про Персея?
– Микены – его город. Вот отец и бесится. Вот и решил опробовать там новую бациллу.
– Дело дрянь, – говорит Прометей и сплевывает, следя, как ветер уносит его плевок прямо в голову орлу.
Орел отрывается на мгновение от клевания Прометеевой печени и возмущенно стряхивает титанову слюну.
Прометей замечает это и радуется. Набирает побольше воздуха и опять плюет в орла, теперь уже сознательно.
Орел недовольно клекочет.
– Что, не нравится? – хохочет Прометей и плюет опять.
– Отогнал бы ты его от меня хоть ненадолго, – просит он Гермеса.
– Не могу! – извиняется тот. – Папа рассердится.
Нет, на других тут рассчитывать никак нельзя. Надо выкручиваться самому.
– Сволочь твой папа, – ругается Прометей.
– Сам знаю, – соглашается Гермес. – Ну ладно. Мне пора. Навещу тебя как-нибудь еще.
«Если я тут еще буду», – со злостью думает Прометей.
И хочется ему взорвать весь этот мир. Разнести в клочья. Начать с орла и закончить мраморными храмами, построенными во славу сонма тупых мелочных богов.
Все и вся разнести! Все и вся!
Орел тем временем впадает в бешенство. У него, должно быть, аллергия на Прометееву слюну. Он с остервенением трется головой о скалу, чешет встревоженную зудом кожу под перьями.
Это же надо было три тысячи лет тут висеть, чтобы вдруг открыть такое сильнодействующее средство для поганого пернатого!
Прометей не дремлет – накапливает во рту как можно больше слюны и выстреливает ею в орла, визжащего от отвращения, как щенок.
Главное, чтобы во рту совсем не пересохло, пока эта тварь не отвяжется и не улетит жаловаться Зевсу.
Прометей представляет себе эту сцену и вновь хохочет. И как же приятно смеяться после стольких лет плача.
Орел в недоумении и страхе. Что-то сегодня пошло не так, и он своим маленьким птичьим мозгом не может осознать суть нестыковки.
Он косит глазом и смотрит уже не хищно, а почти жалобно, по-куриному.
А Прометей ощущает небывалое вдохновение. И чем больше он радуется, тем сильнее становится, тем больше ощущает себя титаном, а не блеклым лоскутом, натянутым на скалу.
Он напрягает диафрагму и пытается силой грудных мышц вытолкнуть прут из груди.
Тщетно. Прут ведь протыкает не только Прометеево тело, но и часть скалы.
Или все-таки он поддался на маленькую толику своей длины?
Прометей напряженно дышит, а потом набирает воздух и снова сжимает мышцы, толкая наружу.
Тут может понадобиться еще одна тысяча лет. Но это уже не срок, когда видишь цель.
Лишь бы только проклятый орел отвязался, а с камнем и железом он как-нибудь справится.
– Эй, Прометей! – кричит Гермес.
Он уже выполнил отцовское задание и летит обратно.
– Чего тебе?
– Говорят, Зевс придумал для тебя новое наказание.
– Кто говорит?
– По дороге слышал. Пара нимф перешептывались. Несколько сатиров гоготали. Музы вздыхали, как обычно.
– Что за наказание?
– Он хочет низвергнуть тебя в бездну вместе со скалой. Ты сильно разобьешься при падении и больше не сможешь видеть неба.
– Сволочь!
– Я знаю.
– И даже после этого ты меня не освободишь?
– Извини.
Но нет уж! Дудки! Он больше не позволит этому ничтожеству Зевсу над собой издеваться. Он сам низвергнет его в бездну. А потом смешает землю с небесами и живое с мертвым.
Ополоумевший орел чует приближение заката и хочет лететь прочь, но Прометей крепко сжимает его лапы между ног, так что тому не вырваться, как бы он ни пытался.
Гигантская птица рвется изо всех сил, дергает мощным телом и немножко приподнимает ноги Прометея над скалой.
Цепь не пускает дальше. Цепь вгрызается в плоть и оставляет на ней кровавые круги содранной кожи.
Эту цепь ковал Гефест: плакал над каждым звеном, но тоже не имел решимости ослушаться отца.
Все они слабовольные твари! И этому жалкому хромому кузнецу он тоже покажет. Трахнет его жену Афродиту. Тем более что та сама всегда не против, насколько он ее помнит.
А помнит неплохо, потому как что для титановой памяти жалкие три тысячи лет?
И ненависть к Гефесту делает чудо и размягчает скованные им цепи.
Должно быть, тут есть какой-то магический фокус – материя, созданная врагом, ослабляется ненавистью к врагу.
О да! Как же он всех их ненавидит.
И цепи падают к его ногам.
И он вырывает из груди тяжелый прут и бьет им орла, одним ударом – насмерть.
И он снова хохочет. И поднимает над головой скалу, которая так долго держала его в плену, и низвергает в море (хорошо бы прямо на голову еще одной суке – Посейдону).
И он идет к Олимпу, где скоро будет очень весело и где никому не укрыться от гнева преданного всеми бога, желающего мстить. И две шлюхи Зевса – Сила и Власть, помогавшие Гефесту приковать Прометея к скале, – теперь будут служить ему и отсасывать ему!
Он хохочет.
Что ж! Готовьтесь! Отныне все здесь будут существовать по моим правилам.
И грязные боги, и ничтожные людишки.
И как же ты не прав был, Зевс, когда сковал титана, но не забрал у него жизнь.
Теперь за каждую секунду этой напрасно растраченной жизни будут платить другие.
Ненависть! Как же ты смогла занять место былой любви?