Ему же плохо будет утром, — с жалостью глядя на пьянеющего прямо на глазах судмедэксперта, думала я. Вот и верь всяким досье. Эрнандес, значившийся в досье выпивохой, трезв как огурчик, а трезвенник на бумаге Рафаэль Демоль напивается в стельку второй день подряд.
Я вышла из паба. Моего партнера уже и след простыл. Да и какой он партнер, если ведет свою игру. Поеживаясь от холода, я застегнула до верха свой жилет и двинулась в отель докладывать шефу о прожитом дне.
VI
Валерия совершенно не помнила, как добралась до своей квартиры.
Она дома?!
Валерия сообразила об этом лишь тогда, когда обнаружила себя сидящей в пальто на диване. Она машинально разделась, согрела чайник и заварила чай, о котором тут же забыла. Голода она не испытывала, хотя с самого раннего утра ничего не ела. Она вообще не испытывала никаких чувств. Единственное, чего ей сейчас хотелось, — чтобы сегодняшнего утра попросту не было. Но ведь так не бывает… Нельзя повернуть время вспять, нельзя стереть, вычеркнуть из реальности то, что уже произошло. Зато можно попытаться все забыть, пусть и на время. Свернуться калачиком, словно маленький испуганный зверек, и постараться выбросить из головы смерть Давида. Позже она все обдумает и поплачет. Много позже, не сейчас. Сейчас ее глаза были сухи, а она сама отказывалась принять эту боль.
Женщина достала из шкафчика блистер с таблетками. Положила одну в рот. Затем, немного подумав, добавила вторую.
Она редко принимала снотворное, лишь в самые горькие дни, когда уходил кто-то из ее маленьких пациентов. Это всегда было тяжело, особенно ночью, когда она в десятый… Да что там в десятый, в сотый раз перебирала в памяти свои решения и искала, где поступила неправильно. А утром, чувствуя себя измученной и полностью опустошенной, опять шла на работу.
Глядя на ее изнуренный вид и черные круги под глазами, профессор выговаривал ей:
— Так нельзя, ты изведешь себя. Научись абстрагироваться от смерти.
— Но как?
— Не знаю. У каждого свой метод. А пока не научишься — вот.
И профессор написал название легкого успокоительного со снотворным эффектом.
В последние годы Валерия уже почти не прибегала к помощи лекарства — научилась сдерживать свои чувства, да и смерти в больнице практически сошли на нет, но таблетки держала на всякий черный случай. Вот он и пришел…
Разбудили Валерию громкие крики снаружи, перемежаемые оглушительными руладами автомобильной сигнализации.
— Если немедленно не прекратишь, вызову полицию! — ревел мужской голос за окном.
Сосед-пенсионер. Бывший оперный певец, его зычный бас ни с кем не перепутаешь.
Вскоре к соседским крикам добавились глухие удары, звон битого стекла и невнятные женские вопли. Опять взвыла сигнализация. Ее вопль отдавался тупой болью в затылке. Несколько минут Валерии понадобились на то, чтобы понять — надрывается ее «Форд».
Валерия с трудом спустила ноги с постели — все-таки две таблетки снотворного сделали свое дело — и с удивлением воззрилась на свои голые ступни. Надо же — она даже переоделась в пижаму. Она нашарила на полу тапочки, тяжело поднялась, опираясь на спинку кровати, накинула поверх пижамы пальто и вышла во двор. Порыв холодного ночного ветра тут же заставил ее поднять воротник пальто.
На машину Валерии обрушилась еще пара камней. «Форд» качнулся и словно живое существо издал жалобный вопль, взывая к своей хозяйке.
Длинноногое, тощее лохматое создание в песцовой шубе, еле удерживаясь на подламывающихся каблуках, выковыривало камни из японского садика, любовно обустроенного пенсионеркой из соседнего коттеджа, и с пьяными воплями швыряло в автомобиль Валерии. Машина жалобно сотрясалась.
С криками «это тебе, гадина» беснующаяся девица метнула очередной булыжник. Боковое стекло «Форда» рассыпалось мелким крошевом. Вновь завопила сигнализация.
— Вызвать полицию? — азартно спросил подоспевший с бейсбольной битой бывший певец. Он был в теплом велюровом халате и шлепках на босу ногу, но выглядел при этом очень воинственно.
— Нет. Я сама разберусь, — ответила Валерия.
Поеживаясь от холода, она подошла к девице.
— Не подходи ко мне! — завизжала та, сжав камень в руках.
— Светлана, ну зачем ты так? — устало проговорила Валерия. — Ночь же, люди спят, они-то в чем виноваты?
— Это ты виновата! Ты! — вдруг зарыдала девица, впав в истерику. — Ты никогда не любила его!
Она выронила камень себе под ноги и опустилась на асфальт, обхватив голову руками. И вдруг заскулила как раненый зверек, спрятав голову в коленях. Ночной фонарь выхватил из темноты рваные колготки и испачканную землей шубу.
— Нужна помощь? — опять подал голос сосед.
— Мы сами разберемся, — покачала головой Валерия.
— Ты опять ей все простишь? — возмутился пенсионер. — Она же уже не первый раз!
Да, не первый. Год назад, когда Давид окончательно порвал отношения с длинноногой моделью по имени Светлана, та, справедливо рассудив, что просто так супермоделей не бросают, ринулась на поиски разлучницы. Каково же было ее удивление, когда она увидела обыкновенную «врачиху», к тому же старше Давида на десять лет.
Когда ее удивление прошло, Светлана решила, что столь же скоро пройдет и блажь Давида, и уже через неделю, самое долгое месяц, предатель приползет к ней на коленях. Она гордо удалилась и принялась ждать. Но прошел, месяц, второй, третий… Давид, с которым Светлана время от времени встречалась в клубах, выглядел счастливым и даже попытался по старой памяти устроить ее судьбу — познакомить с каким-то недоумком из своей команды. Этого простить она уже не смогла. Но устроенный ею грандиозный скандал лишь отдалил Давида. Он перестал с ней разговаривать, даже занес ее номер телефона в «черный список». Тогда она решила поговорить с «докторшей». По-своему, по-женски. Светлана подкараулила Валерию вечером после работы на больничной стоянке. Но оттаскать за волосы соперницу получилось — на помощь «врачихе» подоспели родители больных детей и охрана.
Все следующие месяцы Светлана наблюдала за отношениями пары что называется «из кустов», на расстоянии. В последние недели перед смертью Давид казался задумчивым, даже телевизионные комментаторы отметили, что куда-то пропала его знаменитая задорная улыбка. Поначалу Светлана обрадовалась — значит, не все гладко у голубков. И если Давид бросит свою «старушку», то куда ему идти за утешением как не к ней? Но иллюзии быстро развеялись, ибо действительность оказалось совсем иной. По словам Мориса, приятеля Давида, это Давид опасался, что Валерия его оставит, и сильно страдал от этого. Оставить не оставила, но до смерти довела. Стерва.
— Идите спать, — сказал Валерия соседу.
Вышло немного грубовато, но сейчас ей было не до сантиментов.
Пенсионер с сомнением оглядел заливающуюся пьяными слезами девицу, но покорно отправился в дом. На полпути оглянулся и крикнул:
— Вэл, если тебе понадобится машина, можешь взять моего «жука». Все равно без дела стоит.
Валерия кивнула соседу и с сомнением посмотрела на гордость гламурных журналов, раскачивающуюся на холодном асфальте. Что же с ней делать? И хотя ее «ауди» с открытыми настежь дверями была припаркована тут же, но не пускать же ее за руль в таком состоянии.
Валерия вернулась в дом, вызвала такси и вновь вышла во двор.
Стало еще холоднее. Валерия запахнула пальто и опустила руки в карманы. Ладонь коснулась гладкого и чуть скользкого на ощупь прямоугольника. Что это? Визитка?
Она с удивлением достала кусок глянцевого картона. В тусклом свете ночных фонарей она смутно различила изображение. Вроде женщина в длинном платье, на обороте вообще что-то непонятное…
Приехавшее такси отвлекло женщину от рисунка. Она помогла водителю уложить на заднее сидение впавшую в апатию супермодель — буйная стадия сменилась полным безразличием и упадком сил, назвала адрес и пошла к себе.
Дома Валерия положила карту на кухонный стол — да, это оказалась именно карта, только не банковская, как вначале она подумала, — и заварила себе крепкий чай. Она не спешила брать карту в руки, оставила ее посередине стола и долго смотрела на кусок картона.
Странный завораживающий рисунок, выполненный двумя цветами, белым и пурпурным, вызывал тревожные и манящие чувства одновременно, вроде гравюр Эшера. Восьмерка в виде тянущихся в бесконечность лестниц… Хотя нет, скорее это был знак бесконечности, который причудливо извивался порождая причудливые оптические иллюзии — переходы из двумерного в трехмерное пространство, пурпурного в белое, одних замысловатых символов в другие.
Она перевернула карту. И буйство красок сразу заиграло на белой столешнице. На обороте карты — хотя, скорее, оборотной стороной как раз являлась та, двухцветная, — была изображена сидящая женщина в ниспадающей до пола белой одежде. Ее лицо прикрывала вуаль, на коленях лежал старинный манускрипт. За спиной женщины виднелась пара колон, черная справа и белая слева, между которыми росли деревья с крупными багровыми плодами. Внизу карты стояла римская цифра «два».
Валерия с изумлением смотрела на рисунок. Она никак не могла определить ни эпоху, к которой он относился, ни стиль и технику изображения. Ничего подобного прежде ей не доводилось видеть. В равной степени его можно было отнести к самым древним изображениям, вроде рисунков на стенах Египетских храмов, и самым современным, выполненным в модном нынче стиле на стыке гиперреализма с анахронизмом. Но в тоже время она чувствовала, что неправа.
Этот удивительный рисунок будил фантазию и рождал мысли о реальности изображенного мира. И когда эти мысли полностью овладели Валерией, воображение начало раскручивать пространство, достраивать нарисованный мир, создавать новые детали и сочинять его историю. Мир, которого не было и никогда не будет в реальности. Который существует только в мыслях его творца. И чем дольше она смотрела на этот рисунок, тем больший мир пробуждался к жизни. Она вздохнула и в изнеможении откинулась на спинку стула.