4 августа 2004 года 29-летний Арно Схап, игрок голландского «Хилверсума», после получаса игры упал на поле и потерял сознание. Попытки медиков привести его в сознание оказались тщетными, спортсмен скончался в машине скорой помощи. Как позже показало вскрытие, 29-летний футболист умер от сердечного приступа.
25 августа 2007 года во время матча с «Реалом» игрок «Севильи» Антонио Пуэрта почувствовал боли в сердце. Антонио смог сам покинуть поле, но в раздевалке с ним случился еще один приступ, после которого он немедленно был доставлен в больницу. Там его состояние ухудшилось, и 28 августа Антонио скончался. Ему было всего 22 года.
14 апреля 2012 года на 31‑й минуте матча «Пескара» — «Ливорно» 25-летний полузащитник гостей Пьермарио Морозини падает неподалеку от штрафной площадки соперника. Пьермарио наверняка понимает, что дело плохо, но все равно встает и пытается бежать в атаку. Вновь падает. И снова встает, чтобы упасть уже окончательно. Он перенес три сердечных приступа подряд. Медицинский персонал стадиона пытался оказать игроку первую помощь — делал искусственное дыхание и массаж сердца. Более того. На игре присутствовал главный кардиолог госпиталя Пескары профессор Палоскиа, который сразу же выбежал на поле и руководил реанимационными мероприятиями. Но все усилия врачей оказались напрасными. По несчастливому стечению обстоятельств въезд на стадион перегородил автомобиль дорожной полиции, стюардам пришлось разбить стекло, чтобы его отогнать. Из-за этого автомобиля машина «скорой помощи» не смогла сразу попасть на стадион. Возможно, именно эта задержка и сыграла роковую роль. В машине «скорой» спортсмена удалось привести в сознание. В госпитале футболисту установили кардиостимулятор. Полтора часа врачи пытались спасти его жизнь, но все оказалось напрасно. Патологоанатомы не смогли установить точную причину смерти. Выдвигались разные версии, но в итоге судебно-медицинская экспертиза указала причиной смерти наследственное заболевание сердца — аритмогенную кардиомиопатию.
6 мая 2016 года полузащитник бухарестского «Динамо» Патрик Экенг упал в обморок во время матча с «Вииторулом» в чемпионате Румынии. 26-летний футболист вышел на замену на 63-й минуте игры, а спустя шесть минут потерял сознание. Футболист был срочно госпитализирован. У Экенга случился кардиогенный шок, характеризующийся неадекватным кровообращением жизненно важных органов. Врачи смогли нащупать пульс игрока и на две минуты восстановили сердцебиение, однако он так и не пришел в сознание за полтора часа, что был в больнице, где вскоре и умер. Его жизнь пытались спасти десять врачей.
Таких случаев было множество. Причиной смерти становился либо допинг, либо полученная ранее травма — удар в грудь, вызвавший сотрясение сердца, либо врожденные заболевания сердечно-сосудистой системы, вовремя нераспознанные врачами. Свою долю негатива привносил и сильнейший стресс, полученный в предшествующие приступу 30 минут. Но обычно имело место сочетание нескольких негативных факторов. Так, к примеру, сильное эмоциональное возбуждение (а как без него игроку на поле?) при врожденной патологии сердца и сосудов приводило к возникновению спазма коронарных артерий и тромбоза вплоть до острого инфаркта. Ишемический очаг или инфаркт миокарда сопровождаются болью и чувством страха, что в свою очередь усугубляло стресс. Круг замыкался. Дальше — тяжелая аритмия, фибрилляция желудочков или асистолия и смерть.
Не стоило забывать и о непомерных нагрузках, получаемых спортсменами во время игр и тренировок. В современном футболе игроки за время матча пробегают не меньше семи, а то и десяти километров, иначе скажут, что игрок слабо отработал и выложился не полностью. Но ведь возможности человеческого организма не беспредельны. Даже при здоровом сердце подобные нагрузки вкупе с допингом могут привести к смерти. Валерии приходилось читать исследование, посвященное смертям восемнадцати- и двадцатичетырехлетних футболистов из-за внезапной остановки сердца во время тренировки. Коронарные артерии спортсменов были абсолютно здоровы, тромбов не было. Зато у обоих были найдены следы анаболических стероидов.
Однако все эти случаи никоим образом не помогали объяснить смерть Давида, ибо метод профессора Барахтера полностью снимал проблемы большого спорта и выводил возможности спортсмена на совершенно другой уровень. А уж Давид и допинг — это просто ерунда. Зачем ему какой-то допинг, если в его распоряжении были препараты Барахтера? Нет, мысли о допинге надо выкинуть из головы. Как, впрочем, и мысли о какой-то неведомой патологии, пропущенной врачами.
Валерия отложила листок как раз вовремя — через порог кабинета шагнул профессор.
Барахтер разменял седьмой десяток. Внешне он походил на Альберта Эйнштейна, чем очень гордился и всячески старался это сходство подчеркнуть. Та же пышная седая шевелюра, открывающая высокий лоб, та же щеточка усов, над которой задорно блестели умные и хитрые глаза гения и пройдохи. И, как бывает с любым гением, мотивы его поступков нередко оставались понятными только ему одному.
Валерия часто задавалась вопросом, почему профессор выбрал Волжанск — ничем не примечательный городок в центре России, когда его наперебой зазывали Нью-Йорк и Мельбурн, Женева и Токио. Не хотел уезжать за границу? Но ведь тогда оставалась Москва, с ее грандиозными возможностями, как в плане новых исследований, так и финансовой выгоды. И футбольных команд в Москве было предостаточно — «Спартак», ЦСКА, «Локомотив»… Хотя в последнее время большой футбол пришел и в Волжанск. Не известно, стараниями ли профессора или просто звезды так сложились на небе, но в последний год местная футбольная команда рвала на клочья не только москвичей с питерским «Зенитом», но и европейских грандов.
— Леруси, дорогая, — профессор раскрыл объятия, прижав ее к своему до хруста накрахмаленному халату. — Прими мои соболезнования, я так тебе сочувствую. Если хочешь, можешь взять несколько дней.
— Спасибо, не нужно. На работе проще не думать о…
Валерия замялась, она никак не могла подобрать подходящий эпитет к смерти Давида.
— Как хочешь, как хочешь, дорогая, но если вдруг передумаешь — мое предложение будет в силе. Но ты что-то искала?
В глазах профессора мелькнула подозрительность или ей это только показалось?
— Да, я искала карту Яниса Великовского, вы ее вчера просматривали.
— Хм, — профессор задумчиво потер подбородок. — Да, вчера я ее видел. Но куда же ей деться? Найдется. Обязательно найдется, не волнуйся.
И слегка приобняв Валерию за плечи, повлек ее к выходу.
У себя Валерия тяжело опустилась в кресло. Сомнения навалились разом, грызя и терзая душу. Неужели она пропустила заболевание? — корила она себя. Но как? Давид никогда не жаловался. Ни на здоровье вообще, ни на боли в груди в частности.
Ну еще бы! — вступила в диалог другая, более рациональная часть Валерии. — Настоящий мужчина разве станет жаловаться на здоровье любимой женщине?
Но если у него было больное сердце, то почему же обследования ничего не показали? — не сдавалась первая Валерия. — Кардиомониторинг дважды в год, обычный и под нагрузкой. Уж второй-то должен был выявить признаки заболевания!
Ты сама знаешь, как проводят эти обследования, — парировала вторая Валерия. — Смотрят сквозь пальцы, потому как уверены, что у спортсмена не может быть больного сердца. А вот как ты проморгала — это другой вопрос. Ведь ты была рядом. Какой же тогда ты врач?
На глазах выступили слезы.
Если сердце Давида было в порядке, значит, все еще хуже, — безжалостно добивала ее логика. — Значит, он покончил с собой. Неужели ты смогла оказаться до такой степени эгоистичной и невнимательной, чтобы не заметить депрессию? Настолько тяжелую, что он отважился свести счеты с жизнью. Что же ты за человек такой!
Две тяжелые капли выкатились из глаз Валерии и упали на стол.
А если это изощренное убийство? Существует масса препаратов, способных вызвать остановку сердца! — уцепилась она за последнюю соломинку.
Ну да, конечно, — усмехнулась логика. — Сначала сделали инъекцию так, что он ничего не заметил и не стал сопротивляться, потом надели женский пеньюар… Не смешно. Придумай что-нибудь поумнее.
В этих раздумьях и застал ее профессор, принесший карту Яниса. Выслушав сомнения, он поцеловал свою протеже в макушку и легко сказал:
— Не бери в голову, дорогая. Хотя действительно, какой влюбленный мужчина признается в тяжелой болезни или других серьезных проблемах. К тому же, насколько я знаю, в последнее время у вас не все ладилось, так что могла и депрессия развиться. А, может, тебе доказать что-то хотел, но не рассчитал. Повторяю — не бери в голову и не вини себя. И еще. Мое предложение взять несколько дней и отдохнуть в силе. В любое время, как только захочешь.
Пока Валерия изводила себя рефлексией, больница постепенно просыпалась. По коридорам поплыли запахи свежесваренной каши, в палатах зазвучали детские голоса и смех. Самые шустрые уже выскочили из палат и вовсю носились по длинным больничным коридорам, где их отлавливали и загоняли обратно медсестры.
Валерия распрямилась. Пора начинать осмотр. Надо взять себя в руки, нельзя в таком виде показываться детям. Им и так не легко, а тут еще и она совсем расклеилась. Соберись, сказала она себе.
Она вытерла глаза, плеснула холодной воды на лицо, собрала свои густые, с медным отливом волосы в пучок и надела светло-оранжевый халат — дети боялись белого цвета. Постаралась натянуть на лицо обычное приветливое выражение и отправилась к своим пациентам.
Сначала самые маленькие. Потом самые тяжелые, которые поступили недавно и от которых отказались остальные клиники. Затем выздоравливающие. И в самом конце палата, где лежала Яна. Эту палату Валерия всегда оставляла на конец обхода, чтобы подольше побыть с девочкой. Чем-то ее привлекала эта малышка.
Яне было семь лет, и почти всю свою недолгую жизнь девочка сражалась с тяжелыми недугами, которые ополчились на кроху с самого рождения. Началось все с заражения крови в роддоме, а заканчивалось (и уже закончилось бы, если бы не профессор со своей методикой, оттягивающей страшный финал) неоперабельной злокачественной опухолью. Родители уже бросили бороться за жизнь ребенка, смирившись с, как им казалось, неизбежным. Валерия вспомнила поникшего, вечно усталого отца Яны и измученную, похожую на забитого и загнанного в угол зверька, мать. Для них все уже было кончено, они только ждали — когда. Даже профессор Барахтер со своим ошеломляющим успехом не сумел изменить их настрой, тем более что результаты его лечения в отношении Яны выглядели не особо обнадеживающе. Зато малышка не сдавалась, она мужественно переносила и свой недуг, и болезненные манипуляции врачей. Она хотела жить и, глядя в ее глаза, врачи удивлялись их недетской твердости и силе.