Я вздрагиваю — слышится звон битого стекла, грохот падающей мебели, а затем наш судмедэксперт ревет раненым бизоном:
— Хватит! Я профессионал! Я не позволю надо мной насмехаться! Эта катастрофа — глумление над здравым смыслом, это…
Демоль с кулаками набросился на появившегося в пабе Джона. Надо же, оказывается и судмедэсперт имел на хорька зуб! На стороне француза была внезапность и толика везения. Ему удалось повалить британца на пол и пару раз сильно приложить по физиономии. Но затем навыки спецагента взяли верх, и судмедэксперт был повержен.
Рэналф большим глотком расправился со своей кружкой и заметил:
— Кажется, МИб довыделывалось. Дождешься?
На его лице написано радостное предвкушение, в глазах азарт. Я молча киваю.
Шотландец поднялся, похлопал рукой по столу, как бы столбя за собой место, затем, разминая кисти рук, двинулся навстречу Смиту, которого удерживало несколько человек. Проходя мимо, он что-то тихо сказал англичанину и вышел на улицу. Тот, стряхнув удерживающие руки, направился следом. Еще несколько человек вышли вслед за ними. Мне тоже интересно, что там будет происходить, и я уже почти решилась подняться с места, но к моему столику подошел Холланд. Вот уж кого эта англо-французская борьба с шотландским подтекстом совсем не волновала, так нашего пилота.
— Разрешите?
— Пожалуйста.
— Вас сегодня не было видно ни на судне, ни в аэропорту.
— Весь день писала отчет для начальства.
— А мне казалось, что я видел вас утром. Вы спешили на пристань. Неужели я перепутал?
— Нет, не перепутали. Я действительно ходила встречать паром из Гернси. Должен был прибыть свидетель.
Холланд с плохо скрываемым любопытством разглядывает меня, как будто перед ним неведомая зверушка.
— И как? Прибыл?
— К сожалению, нет.
— У вас ссадина на ухе.
Надо же, заметил. Наблюдательный тип. Как я не старалась прикрыть ее волосами, но вышло не совсем удачно.
— Наверное, позавчера на корабле ударилась.
Он с сомнением качает головой:
— Вряд ли, совсем свежая. И довольно серьезная. Стоило бы показаться доктору.
От дальнейших расспросов Холланда меня отвлекает оживление в зале — в пабе появился Киран. Выглядит шотландец очень довольным. Своим торжествующим видом он напоминает уличного кота, отвоевавшего двор с помойкой у соперника. Следом за ним входят радостно гогочущие спасатели. Издалека Рэналф кидает на нас с Холландом сложные взгляды. В них множество вопросов, подозрительность, желание немедленно придти на помощь. Его прищуренные глаза так и говорят: «Что хочет от тебя этот лондонский хлыщ? Отшей его побыстрее!»
Я едва заметно качаю головой. Киран в ответ пожимает плечами и усаживается за стол своих коллег.
— Вы отлично говорите по-английски, практически без акцента, но я так и не понял, откуда вы, Анна?
К такому повороту разговора я всегда готова. Разбуди меня посреди ночи — без запинки выдам домашнюю заготовку. Вот и сейчас я непринужденно называю маленький городок на границе Германии и Чехии.
— Смотрю я на вас и удивляюсь, как такая молодая и красивая девушка угодила в эту передрягу? — не успокаивается Холланд. — За какие провинности вы здесь оказались, прекрасное дитя?
Я настораживаюсь. Британец абсолютно трезв, хотя старательно демонстрирует бесцеремонность выпившего человека.
— Звезды так сложились, а может обстоятельства, мистер «Британские авиалинии».
— Какие именно обстоятельства? — не отстает он.
Вот ведь прилип! Я вздыхаю про себя и выдаю другую заготовку, придуманную вместе с Эрнандесом в Парижском аэропорту.
— И все же я не понимаю, зачем он притащил вас сюда? — не сдается британец.
Рэналф издалека вновь посылает мне недвусмысленный взгляд. Не примешается ли тут к тревоге за меня — его нового партнера — обычное мужское соперничество? Конечно, я не самая лакомая кость для сильного пола, но здесь, «на безрыбье», и я сойду за прекрасную принцессу.
Пожалуй, с Холланда хватит. Мне хочется поставить точку в этом разговоре, и я уже готова произнести прощальные слова и откланяться, но беседа завершается независимо от моего желания.
Из недр пиджака Холланда раздается мелодия, он извиняется и отвечает на звонок. На холеной физиономии пилота появляется удивление, которое он даже не пытается скрыть.
— Хорошо, — говорит он в трубку. — Прямо сейчас? Уже в аэропорту? Хорошо. Я выезжаю.
Холланд опять извиняется, говоря, что должен немедленно уйти — неожиданно приехал старый знакомый. Я вижу, что мыслями он уже далеко от меня. Конечно, этот знакомый, если он вообще есть, может и не иметь отношения к нашему делу, но мне почему-то кажется что имеет.
Идея возникает сама собой. Я встаю и двигаюсь в сторону туалета, но при этом обхожу соседние столики таким образом, что путь мой пролегает как раз мимо вешалки с темно-синим кашемировым пальто Холланда. Одно неуловимое движение, и в кармане пальто лежит включенный и настроенный на мой мобильник «жучок». В моем жилете скрыто много подобных сюрпризов. Одна проблема — дальность «жучка» невелика, так что если я хочу что-то услышать, мне придется тоже тащиться в аэропорт. И при этом надеяться, что Холланд не оставит пальто в машине.
Выждав немного после ухода британца, я покидаю паб. Вижу, как Холланд открывает заднюю дверь припаркованного возле паба автомобиля. Это такси, так что, скорее всего, мой план сработает. Я быстро бегу к парковке «Помидора». Где-то здесь меня дожидается моя новая «лошадка».
Машина Холланда резво трогается с места и движется в сторону аэропорта. Я запрыгиваю в «Пежо» и на некотором расстоянии следую за ним. Хорошая у меня «лошадка», послушная, только руль не на месте.
По пути меня догоняют запоздалые сомнения — может, это что-то личное? Он так стремительно сорвался, словно с близким человеком случилась беда. К простому знакомому не несутся по первому зову. Может, дело в женщине? Может, все может… Но не поворачивать же назад.
Такси останавливается у стеклянных дверей аэропорта и пилот, небрежно перебросив пальто через руку, быстрым шагом направляется в здание терминала. Поплутав по парковке, я пристраиваю «Пежо» за микроавтобусом и бегу к дверям. Скорее всего, «жучок» дотянется и до парковки, но я сгораю от любопытства, мне очень хочется посмотреть на человека, который пробил брешь в невозмутимом и самоуверенном Холланде.
Я вхожу в здание терминала и сразу же делаю несколько шагов в сторону высокого рекламного плаката, благо их в этом маленьком зале понаставлено во множестве. За ним меня никто не увидит.
Авиасообщение с Джерси не открыто до сих пор, но для «Эмбраера», одиноко скучающего на взлетном поле, сделали исключение. Его белоснежный корпус прекрасно виден в ярких лучах прожектора за огромным панорамным окном. Что же это за пассажир, ради которого нарушили запрет и открыли аэропорт?
Ага, а вот и он! Вернее, она.
Из своего убежища я замечаю, как Холланд целует руку высокой статной женщине. Ей немало лет, об этом говорят и белоснежные волосы, забранные в тугой пучок на затылке, и морщины на лице. Но меня сразу же покорила ее подтянутая фигура и горделивая осанка. Такой прямой спине и отточенности движений могли бы позавидовать даже балерины Большого театра.
В моих наушниках звучат приветствия, дежурные и довольно холодные, с обеих сторон чувствуется некоторая натянутость. Так не встречают близких людей. Но с другой стороны, на деловые контакты эта встреча тоже не похожа.
Холланд с прилетевшей дамой направляются в сторону конференц-зала, где мы провели наше первое совещание. За ними на почтительном расстоянии следует молодой человек в очках. Сын? Внук? Вряд ли. Скорее, секретарь.
Я осторожно следую за ними, стараясь держаться на расстоянии. По пути забредаю в небольшое кафе, где и разворачиваю временный штаб.
— Сколько же мы не виделись? — звучит в моих наушниках женский голос.
В нем слышится едва уловимый славянский акцент. Любой другой человек в безупречном оксфордском английском гостьи ни за что не распознал бы его, но мое ухо натренировано на такие нюансы.
— Десять лет, — отвечает Холланд. — Вернее, девять лет и восемь месяцев. Как Алекс?
— Хорошо.
— Какой он? — не отступает Холланд. — Чем интересуется? Что любит? Какое место вы ему уготовили? Ему ведь уже шестнадцать.
В его голосе чувствуются мягкость и теплота.
— Я регулярно высылаю вам отчеты, как мы и договаривались.
— Зачем вы так, Ольга Андреевна.
Теперь голос Холланда полон разочарования и печали.
— Я бы все отдал на свете, чтобы мой сын был со мной.
— Вы заключили соглашение.
— Да, заключил, и ни разу не нарушил ваши условия, княгиня. Я ни разу не приблизился к сыну.
— И тем не менее, вы прекрасно осведомлены о жизни Алесио. И не надо отрицать очевидное, вокруг нас постоянно крутятся ваши соглядатаи.
— А я и не отрицаю. Если у меня нет возможности видеться с сыном из-за ваших запретов, то это единственное, что мне остается делать. Но, мне кажется, сюда вас привело отнюдь не желание побеседовать со мной об Алексе. Итак?
В разговоре возникла долгая пауза. Настолько долгая, что я даже забеспокоилась — не отказал ли передатчик. Но тут в наушниках раздался голос княгини:
— Эдвард, пора это прекратить. Убито пятеро наших игроков. За всю историю игры никто и никогда не опускался до такой низости. Я прошу вас, остановите это.
Холланд смеется, но в его смехе не чувствуется веселья.
— Теперь вы меня просите… Помните, как шестнадцать лет назад я просил вас? Умолял, валялся в ногах, готов был все бросить, ради… Но вы были непреклонны. И спустя четыре года, когда погибла Ольга, я вновь просил и умолял вас. И опять вы не снизошли до моих просьб. Помните, что я тогда сказал вам? Настанет тот день, когда вы сами придете ко мне. И что вы мне ответили?
В разговоре опять повисло молчание.
— Княгиня, сослаться на забывчивость не получится, я прекрасно осведомлен о вашем здоровье. Память у вас как у двадцатилетней.