И имеют право, потому что Бог не тот, которому мы их научили. Бог не такой, каким мы Его себе представляем: Он не это гнетущее лицо, раздражающее, которое только и знает, что сыпать карами, угрозами, и указывает только на ад. Бог не такой, это большая разница.
Кто-то пишет о старце Порфирии: «Когда я познакомился со старцем Порфирием, в душе моей проснулся новый Христос. Я словно увидел Христа впервые в жизни. Другим я себе Его представлял, другим узнал Его от матери и отца, и другим мне показал Его старец Порфирий. Он показал мне любовь. Я был бродягой, а он меня обнял. Я был плохим, а он мне сказал:
— Ты очень хороший ребенок».
Как можно воспротивиться тому, кто говорит тебе, что ты очень хороший ребенок, когда ты бродяга? Когда он скажет тебе: «Ты для меня — Божие дитя, Бог тебя любит», — ты впадаешь в ступор, ты сбрасываешь с себя защитную броню.
Это и значит противление: защита, человек защищается, он боится. Кто противится, тот делает это потому, что боится. Он говорит тебе:
— Моей душе угрожает опасность со стороны другого, мое счастье под угрозой, моя свобода, мое достоинство. И что я делаю? Сопротивляюсь, чтобы спастись, чтобы мне можно было уцелеть.
Однако перед святым человеком ты раскрываешься, сбрасываешь на землю свою броню и говоришь:
— Отче, я хуже, чем тот, о ком ты говоришь. И чем больше ты говоришь мне, что любишь меня, тем больше я готов открывать свои грехи без сопротивления, со смирением.
Это цель. Смог ли ты заставить своего ребенка, жену (мужа) расслабиться перед тобой, раскрыть свою душу, стать твоим другом, чтобы вы полюбили друг друга, чтобы один не говорил другому: «Я имею право»? Чем больше мы стараемся защитить свое право, тем больше сопротивления вызываем в других. Но когда скажешь: «Я не прав!» — как сказал Христос… Христос что сказал? «Воспользуйтесь своим правом, все вы, и распните Меня! Я беру на Себя всю вашу несправедливость. Я плохой, вы этого хотите? Тогда Я буду плохим».
Писание приводит одно страшное выражение: «Христос согласился стать проклятым от Бога, потому что распинаемого называли проклятым»[17]. Тогда говорили:
— Представь себе, какой он плохой, если его распяли!
Христос сказал:
— Чтобы успокоить сопротивление вашей души, гнев, который вы испытываете к Богу, ярость, побуждающую вас мстить, свирепеть, гневаться, накажите Меня.
Мы потому любим Христа, что Он не вызывает в нас сопротивления. А позиционирующие себя как Христовы вызывают сопротивление. То есть я, катехизатор, ты, родитель, мы искажаем представление детей о Христе. Это наша огромная ошибка.
Лимасольский митрополит Афанасий написал — не знаю, сам ли он это сказал, а другие записали, но в интернете есть это место, где он говорит, что религиозные люди — самый опасный тип людей в Церкви. Митрополит Афанасий пишет: «Ты говоришь, что ты верующий, но за твоей религиозностью может скрываться нечто опасное для твоего ребенка. Может скрываться угнетение, суровый тон, а не благородство, не уважение, не любовь».
Будучи столько лет близ Христа, я спрашиваю себя: а чему я смог научиться? Тому, чтобы стать более эгоистичным, привередливым, категоричным или стать более снисходительным, сострадательным, больше понимать человека, имеющего проблему? Вот в чем вопрос. Хожу на всенощные бдения, но понимаю ли боль своего брата? Молюсь по четкам, но не затягиваю ли накрепко в узел его душу или же развязываю узел его души? Говорю, что беседую с Богом, но со своей женой (мужем) беседую ли?
Это увидит ребенок дома, и душа его примет послание от Бога, что Бог — это не одни слова, но и опыт, любовь.
— Это правда, то, что говорит Евангелие.
— А откуда ты знаешь, дитя мое?
— Отче, я видел это дома. Папа вчера вернулся домой, поцеловал маму и сказал ей: «Я вернулся, милая, вернулся, сладость моя, вернулся, любовь моя!» И я понял, что существует Святая Троица. Потому что увидел дома святую троицу: папу, маму и Христа посреди них. Это святая троица у нас дома.
Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18, 20). Такой ребенок не противится, если скажешь ему что-нибудь о Боге, он говорит:
— Действительно, мои родители на деле живут евангельскими словами, без фарисейства, без лицемерия и без того, что мы называем мнимостью, показухой.
Как я сижу сейчас — почти как на витрине: надел хорошую рясу, и вы надели хорошую одежду, мы все улыбаемся и учтивы. Здесь, в зале, мы добрые, однако здесь ли жизнь? Здесь видно наше хорошее проявление, и все мы очень любезны. Но вопрос в ребенке, который видит тебя сейчас любезным, чтобы он увидел тебя настоящим человеком и дома, где ты будешь падать, вставать, просить прощения и снова прилагать усилия.
Чтобы о тебе не говорили, как о ком-то: «С тоном аввы и нравом аги». Как говорится, работает на публику. Но когда узнаешь его, то тот, кто по тону казался святым, по нраву оказывается агой. То есть не терпит возражений.
Один ребенок сказал мне о своем отце:
— Если папа скажет что-нибудь дома, отче, значит, так оно и должно быть! Если спросишь его, почему и как, — «это не подлежит обсуждению». Нет диалога, нет объяснения, есть только стучание кулаком по столу, хлопание дверями, а если не послушаемся, то и пара тумаков. И в итоге выходит то, чего хочет отец.
Этот человек готовит сына к тому, чтобы он не сегодня-завтра стал бить витрины, жечь автомобили и чинить беспорядки в Афинах или в другом месте, где они то и дело возникают. Как те беспорядки в Афинах несколько лет тому назад, когда на площади Синтагма даже плитку выдирали, куски мрамора. Представь себе, какая ярость обуяла этих молодых людей, какой гнев, какой протест, из какого дома они вышли и как долго задыхалась дома их душа. Они вышли на улицы и громили всё подряд.
Поэтому когда ты говоришь мне, что ты христианин, то давай-ка посмотрим, что значит слово «христианин». «Христианин» означает того, кто ни на кого не давит, кроме самого себя, если хочет и сколько хочет. Оно означает того, кто постится, но насильно не заставляет другого поститься: «Ты будешь поститься, если захочешь, дитя мое, когда сможешь и сколько выдержишь». Я не говорю о ребенке — младшем школьнике: он будет есть то же, что и вы. Но ученик постарше должен сам решить, принять ли ему это.
Это как называется? Интериоризация духовной жизни[18]. Не повторение, когда ты копируешь то, что видишь, а когда переживаешь это и знаешь, почему ты это делаешь.
Когда кто-нибудь из детей говорит мне, что он очень хороший, я спрашиваю его: почему?
— Не хожу на стадион, — говорит он мне, — я, отче, очень хороший ребенок!
Я этого не принимаю просто так, а говорю ему:
— А почему ты не ходишь на стадион, почему туда плохо ходить? И для чего ты это делаешь?
Другой говорит:
— Я не гуляю с девчонками, отче, я хороший.
И я говорю ему:
— А почему ты хороший ребенок, если с ними не гуляешь? Ты понял почему?
Пусть знает почему, то есть причину, а не просто «я увидел это и сделал». Потому что не сегодня-завтра, когда он выйдет в люди и не будет знать, почему делает что-то конкретное, окружающие с легкостью вовлекут его в другую, совсем не ту жизнь.
Надо вести, как мы говорим, осознанную духовную жизнь, понимая, почему ты делаешь то, что делаешь. Тогда, что бы ты ни увидел потом в жизни, ты не воспротивишься, не повернешься на 180 градусов, не вознегодуешь, потому что скажешь: «Я знал, почему делал это. Я это выбрал: хочу и пощусь, хочу и молюсь, хочу и иду в церковь и поэтому не противлюсь. Хочу и делаю это. Меня никто делать это не заставлял».
— И что же нам теперь делать, отче, — спрашиваете вы, — оставить детей, пускай ходят в церковь, когда захотят?
Нет, в начальной школе они будут ходить с вами, но, когда перейдут в гимназию, надо будет говорить им:
— Мы идем в церковь, — с радостью, — пойдем с нами!
Если он не хочет, то начинается дискуссия, и там ответов от меня вы уже не ждите: не я буду говорить вам, что делать, а Бог просветит вас, когда вам говорить, а когда молчать, когда заплакать, а когда влепить и нежный шлепок сообразно возрасту. А на руке, которая дает шлепок, должно быть написано: «Я люблю тебя!», а не: «Я вышел из себя! Ты меня вывел, я в негодовании!»
Одно дело — такой шлепок, а другое — шлепок любви. Ребенок понимает шлепок любви, а не шлепок оттого, что ты устал за целый день на работе. И что он говорит себе? «Сейчас мама бьет меня, потому что разнервничалась, а не потому, что любит меня. Сейчас папа ругает меня не потому, что хочет мне добра, а потому, что зол на своего начальника». Второе вызывает сопротивление.
Всё, что я говорю вам, — верю, вы это понимаете, — ведет нас к более глубокому исследованию себя и к тому, чтобы мы поняли, что всё вокруг не черно-белое и не лежит на поверхности, а несколько глубже. Давайте же поищем немного и посмотрим, какую духовную жизнь мы проводим, какие мы христиане и христиане ли мы.
Я спрашиваю себя: «А христианин ли я в действительности?» Кто-то сказал мне:
— Да ладно, ты священник и спрашиваешь о таких вещах? Да ты ли не Христов?
Я Христов как священник, мое священство Христово, но Христов ли я, таков ли, каким Христос хочет, чтобы я был? Иначе Христос может сказать кому-нибудь:
— Я не знаю тебя. Ты не напоминаешь людям обо Мне, они смотрят на тебя и не вспоминают о Христе, но о чем-то другом.
Когда меня рукоположили, знаете, что сказал мне один ребенок в школе?
— Браво! Сейчас ты стал попом, чтобы всю жизнь говорить: «Не здесь! Не там! Не делай этого! Не делай того!» Для того ли вы стали попом, отче?
Я сказал ему:
— Нет. — Я был поражен. Я спросил его: — А почему ты говоришь так?
Потому что в глазах ребенка христианская жизнь ассоциировалась с постоянными запретами.
— Всё грех, кругом одни грехи, всюду: «Смотри!», всюду угрозы. Я не хочу этого! — говорит ребенок.