Асо покачала головой. — Элементарная логика. После падения Последовавших мы забрали себе их миры, подчинили и изменили их расы, преобразовали потоки силы, ранее принадлежавшие им. Выбивая себе место в Сальбраве, они захотят получить «свое» обратно, пусть даже из-за большого времени оно изменилось до неузнаваемости. Споры о границах неизбежны, и я не думаю, что многих обрадует стратегия выжидания, которую предлагает Ларгуст.
— Я лишь могу предложить, как действовать наилучшим образом, — сказал Стеклянный Рыцарь. — Я не могу дать Падальщику или Хозяину Огня толику трезвости или ума.
— Поэтому мы здесь, — кивнула Асо. — Чтобы определиться с верной стратегией заранее, а затем убедить этих двоих и им подобных. Не обязательно делать это путем разумных доводов. Я не зря пригласила на встречу Соблазнителя.
— Ах, вот в чем дело… — Инкайтэ расплылся в широкой улыбке. — Вот зачем я вам понадобился!
— Надеюсь, хотя бы тебя я убедил. — Бесстрастно взглянув на Соблазнителя, произнес Стеклянный Рыцарь.
Инкайтэ помолчал, продолжая улыбаться и неопределенно покачивая головой.
— Наверное, да. — Сказал он наконец. — Я ничего не брал у наших упертых борцунов за великие темные идеалы, и не представляю, что в моих чудных мирах сладострастия могло бы представлять для них интерес. Я поддержу твою стратегию невмешательства на общем собрании.
Еще я хочу сказать, что, возможно, нам следовало бы провести переговоры с самими Последовавшими для того, чтобы избежать конфликтов, инициаторами которых могут выступить они, а не мы.
Ларгуст прищурился.
— Ты полагаешь, есть вероятность того, что они сами могут атаковать нас?
Инкайтэ кивнул.
— Легкая победа над Эггро может возбудить в них желание проверить свои силы еще раз, и еще. Вдруг мы так разжирели на молитвах, что утратили способность сражаться и нас можно легко перебить и захватить Дно вместе со всеми сокрытыми в нем океанами темной мощи, со всеми потоками страстей, вожделений, ненависти, отчаянья и злобы, которые стекают туда?
Легкая победа над одним из нас создает слишком благоприятную среду для появления такого соблазна.
— Все так, если они действуют как одно целое, — сказала Асо. — Но я полагаю, что в их собственной группе полно внутренних противоречий, и мотивы каждого из них отличны от других. Я бы не стала исключать мысль о том, что некоторые, возможно, устали от мести и некогда принесенная клятва тяготит их не меньше, чем тяготит некоторых из нас вынужденный мир с Небесами. А может быть, и больше.
— Думаешь, стоит попытаться убедить кого-либо из них нарушить клятву? — Ларгуст повернул голову к Асо.
— Это было бы проще сделать, будь породившая Предательство Мать Демонов на нашей стороне. — Улыбнулся Инкайтэ.
— Тогда, может быть, стоит начать с…
Ларгуст не договорил. В мире что-то изменилось. Что-то, совсем неуловимое. Все те же тени и хищные деревья, хмурые небеса, пылающие вдали дымные огни акхабари… Но что-то изменилось, словно на каком-то глубинном уровне вся Сальбрава вздрогнула, и трое Князей, пусть и умаливших свои силы для встречи в Раксшаладасе, ощутили эту дрожь совершенно отчетливо.
Одновременно все трое повернули головы вправо и посмотрели вверх — небеса, не считая летающих демонов, были пусты, но привлекло внимание троицы то, что случилось за пределами Раксшаладаса. Им не потребовалось много времени для того, чтобы понять, что произошло — божественное виденье, которое они пробудили в себе столь же легко, как погасили его перед встречей, вместе с иными Княжескими атрибутами, дало им вполне ясный и недвусмысленный ответ.
— Это Палач. — Тихо произнесла Асо. — Они его воскресили.
В ее голосе прозвучал страх, который полностью скрыть она так и не сумела.
Глава 13
Она неподвижно стояла на белом Утесе Воспоминаний, задумчиво глядя вдаль — высокая, стройная, такая же красивая, как и тысячу триста лет тому назад, когда они впервые встретились в мире людей, в стране, все еще зализывавшей раны, нанесенные последней войной Небесных Избранников. Кадан невольно залюбовался ею. Он замедлил шаг, чтобы продлить короткие мгновения, неожиданно принесшие отблеск прежней любви. Цидейна Нибравельт, его любовь, его счастье и печаль. Женщина, вернувшая ему чувства, которые он, прыгнув в Кипящую Реку, должен был навсегда утратить.
Он подошел тихо, и она не обернулась — продолжала стоять, разглядывая небо и облака, плывущие от подножья Города Слив к краю горизонта. Он понял вдруг, что она каким-то образом знает о его присутствии, и влюбленное настроение рассеялось, волшебство исчезло. В былые времена она бы обернулась к нему и одарила бы улыбкой, но сейчас просто ждала, когда он подойдет. Возможно, она также, как и Кадан, хотела растянуть эти секунды, согретые лучами былой любви и столь далекие от настоящего?.. Однако, сама попытка удержать то, что давно ушло, разрушила призрак былого успешнее, чем что бы то ни было. Теперь все не так. То, что прошло, никогда уже не повторится.
Кадан встал рядом с ней и оперся на перила. Солнце уже поднялось — не смотря на позднюю осень, здесь, на втором небе, оно восходило раньше и заходило позже, чем в мире людей. Выдохнув облачко пара, Кадан смотрел, как пар, клубясь, тает в морозном воздухе. Жара и холод в раю ощущались иначе, чем на земле — белое платье Цидейны было легким, а плечи обнажены: обитатели Аннемо и Фойдана чувствовали холод, но не мерзли; также и в жару они не испытывали никаких неудобств. Рай, даже самый низший из существующих, не предназначен для страданий.
— Я думаю о времени, — негромко произнесла Цидейна. — Оно все меняет. То, что когда-то было важнее всего, становится ненужным, а то, чего ты не знал и в чем не нуждался, в какой-то момент занимает основную часть твоей жизни, и ты уже не можешь помыслить, как без него обходиться… и все равно, когда-нибудь наступит время, когда «новое» тоже уйдет. Ничто не вечно. Это вызывает грусть.
Ее слова удивили Кадана — прежде Цидейна не была склонна к таким рассуждениям.
Впрочем, они давно не виделись, и кто знает, как прошедшие годы и умиротворенная атмосфера Фойдана повлияли на нее? На земле за это время она успела бы прожить двадцать жизней, двадцать раз состариться и умереть — что ж удивительного в том, что образ ее мысли за это время переменился и она стала задумываться о вещах, ранее ей совершенно чуждых? Однако, у ее отвлеченных рассуждений могла быть и другая, личная причина…
— У вас с Дифларом все хорошо? — Задав вопрос, Кадан тут же пожалел о нем: слишком уж натянуто и бесцветно прозвучали его слова.
— Более чем. — Улыбнувшись, ответила Цидейна, впервые с начала разговора посмотрев на своего бывшего возлюбленного. Но радости в ее глазах и тоне ее голоса не прозвучало — разве что легкая насмешка.
— Ты никогда по-настоящему не любила его, — сказал Кадан. — Ты стала его женой в отместку мне.
— Может быть, когда-то все было именно так. — Она снова отвернулась. — Но ты ведь знаешь не хуже меня, что мы любим то, во что вкладываем свою душу. То, чему мы отдаем свое время, силы, внимание, чувства, обретает для нас ценность уже только потому, что мы все это отдали. К Дифлару я никогда не испытывала той безумной страсти, что когда-то была у нас с тобой, но сейчас я не представляю своей жизни без него. Я слишком много ему отдала, он часть меня, а ты — уже давно нет.
Кадан долго молчал глядя на плывущие к горизонту облака. Поняв, что происходит, он подумал, что должен разгневаться, но гнева в душе не возникло — скорее, пришло облегчение.
— Ты переигрываешь, Рималь. — Наконец произнес он. — Не пойму только, в чем дело: ты поленилась вжиться в роль Цидейны или специально ведешь себя так, чтобы я тебя узнал?
— Она могла бы сказать все тоже самое, — ответило бесполое существо в личине Цидейны Нибравельт. — Ведь это правда.
— Это правда, — согласился Кадан. — Но она бы этого никогда не сказала. Даже если бы прошла еще тысяча лет, она бы не смогла этого понять.
— Она это прекрасно понимает, мой друг, и действует именно так.
— Она так действует, — снова кивнул Кадан, одновременно соглашаясь и возражая. — Но она не понимает. Ее мир иной, не столь… осознанный как твой или мой. И никогда таким не станет.
— Я бы не стала зарекаться, — губы Безликой разошлись в тонкой улыбке.
— Зачем ты пришла? — Спросил Кадан.
Рималь помолчала, прежде чем ответить. Улыбка сошла с ее губ.
— Время. — Сказала она, словно возвращаясь к началу их беседы. — Оно все меняет. Как ты думаешь, сколько осталось этому миру?
— Понятия не имею. — Кадан пожал плечами. — Что мешает ему, постоянно изменяясь, существовать вечно?
— Все, что имеет начало, имеет и конец. — Сказала бессмертная маска. — Мир некогда был сотворен, значит когда-нибудь он будет разрушен.
— Я вовсе не уверен, что происходящее с отдельными вещами можно экстраполировать на всю вселенную, — парировал Кадан. — Да, каждая отдельная вещь появляется и исчезает, но разве мы наблюдали появление и исчезновение множества вселенных? Мы знаем лишь одну, и у нее нет причин умирать… Для чего ты пришла?
— Узнать, сделал ли ты то, о чем тебя просили. Что говорят у вас? Каковы настроения бессмертных нижних небес и каковы планы Старших Богов?.. в той мере, в которой они вам известны.
— Трангелабун и Эйрин эс-Янхарт были на девятом небе, на приеме в Алмазном Дворце.
Там было объявлено о воскрешении Лицемера. Обитателей небес призвали к осторожности. Позже я узнал о воскрешении Отравителя. В Преисподней назревает война между теми, кого он сумел переманить на свою сторону и теми, кто отверг его предложение о союзе. После этого я говорил со старым Янхартом: он сообщил, что Князья Света знают об Отравителе, но решение о его судьбе еще не принято — многое зависит от того, как он себя поведет. Перед концом Войны Остывших Светил между ним и прочими Последовавшими произошла ссора из-за того, что сделалась известной причина падения Темного Светила — вполне возможно, что теперь он захочет присоединиться к договору между Светом и Тьмой и возлечь на Дне, вместе с другими своими родичами. Правда, нарастающая междуусобица в верхних и средних слоях Преисподней, скорее, свидетельствует о том, что к примирению он вовсе не стремится; но пока Старшие решили выждать и посмотреть, как будут развиваться события дальше. Даже если он вновь вступил в союз с Лицемером, тем проще будет обнаружить Отца Лжи в его окружении. Лицемера Князья Света хотели бы найти и уничтожить как можно скорее, но пока он никак не проявляет себя; неизвестно, что он затевает и как собирается действовать — или уже действует. Здесь, на небесах, весть о его воскрешении вызывает определенное беспокойство, но не более того: да, он может украсть чужое лицо и напакостить по мелочам, но он не способен в одиночку изменить существующий порядок вещей.