мириться с ней… Земля к нам так близко…
Люди приходят к нам, а мы нисходим к ним, мы слышим их простые молитвы и просьбы, они посвящают нам свои грубые поделки и пусть не имеющие особой ценности, но искренние дары…
Их дети, еще не испорченные гордыней, ложью и враждой, видят нас; их животные чувствуют наше присутствие… Бывает даже так, что некоторые из нас заключают с ними браки — да, такого давно уже не случалось, но есть рода, в которых течет наша кровь, мы заботимся о них и храним их… Наконец, не так уж мало и тех, кто, прожив благочестивую жизнь, возносятся после смерти на наши небеса — некоторые, великие праведники, лишь на время, перед дальнейшим восхождением, другие же остаются у нас навсегда. Земля близка к нам, и потому нам трудно принять ее боль, пусть даже эта боль необходима; мы чувствуем, как расползается тьма по землям Ильсильвара, и сами пребываем в смятении от того, что Последовавшим позволено бесчинствовать почти что у самых наших границ, ведь среди множества жизней и душ, которые они губят, есть самые разные люди, и в сердцах многих из них добра больше, чем зла…
— Позволю себе заметить, госпожа Эйрин, — вибрирующий и одновременно гнусавый голос Рафха разнесся по помещению. — Но политика выжидания со стороны Солнца и его Князей не слишком разумна… Последовавшие сильны уже и сейчас; если дать им время, они станут еще сильнее; чем дольше ваши Владыки откладывают войну с теми, кто некогда отказался подписать Договор, выбрав вместо него бесконечное и бессмысленное противостояние, угрожающее разрушить сами основы Сальбравы — тем выше цена, которую придется заплатить за то, чтобы вернуть мятежников туда, где им самое место — в Озеро Неувиденных Снов, в состояние, предельно близкое к полному несуществованию — раз уж нельзя привести их к полному и окончательному небытию, поскольку силы их, выдранные из мироздания и отданные внешней пустоте, нанесут Сальбраве ущерб, который, с учетом баланса, и без того нарушенного гибелью Горгелойга, может стать непоправимым.
— Возможно, — ответила Эйрин, — располагай я дворцом на девятом небе, мое решение было бы иным, но я — лишь одна из множества подданых наших Владык. Не мне решать, когда и как и действовать; даже права дать им совет им у меня нет — само побуждение поступить так было бы непростительной дерзостью.
— Сестра, — произнес Лланлкадуфар. — Мы здесь не для того, чтобы просить тебя повлиять на решение высших небес советом…
— Хотя если случится так, что у вас его спросят… — Начал было Атсварх, но Лланлкадуфар возвысил голос, перебивая советника и побуждая его замолчать:
— Мой тесть, великий демон Хазвейж, король Вагадры, предлагает Аннемо военный союз.
Эта война — не просто передел территорий в Аду. Ты ведь должна понимать, что это только начало…
Он замолчал, потому что Эйрин, отрицательно качавшая головой во время двух его последних фраз, произнесла «Нет».
— Это невозможно, брат, — сказала она. — Что же, ты предлагаешь нам пойти против воли Владык? Прости, это невозможно. Ты слишком многого требуешь…
— Я ничего не требую. Я прошу тебя… прошу вас обоих, — он на секунду перевел взгляд на Трангелабуна, который когда-то очень давно, когда Лланлкадуфар еще не покинул Аннемо, был юным пажом в его собственной свите. — Прошу так же, как просят прибывшие со мной благородные вельможи Вагадры и ее король.
— И поверьте, нам эта просьба дается совсем нелегко, — подхватила принцесса Эгсодия — изящная, смертоносная и одновременно хрупкая, чем-то напоминавшая маленькую, но быструю, бесстрашную и смертельно ядовитую змею. — Мы идем против своей гордости — но вышло так, что на кону стоит нечто большее, чем наша гордость. Падение королевства моего отца и владений тех демонов, что присягнули ему — лишь начало. Возлежащие бездействуют потому, что осознают — на их власть Отвергнувшие Договор не претендуют. У них иная цель. Подчинив себе королевства демонов в верхних и средних слоях Ада, накопив достаточно сил, они вторгнутся сюда и сожгут ваши небеса по пути к Эмпирею!
— Да, возможно, Эмпирея они так и не достигнут, — снова заговорил Лланлкадуфар. — Да, их остановят и уничтожат, да, их поход обречен — но это не значит, что они не попытаются. Они достаточно безумны, чтобы выбрать войну, в которой невозможно победить, и уж конечно, они будут пытаться освободить Убивающего — самого младшего и самого могучего из своих братьев.
Что, если они добьются успеха? Сколько миров — здесь, на светлой половине Сальбравы — будет разрушено, прежде чем Солнце и его Князья сумеют остановить их?
— Брат, — Эйрин покачала головой. — Ты пытаешься испугать меня? Не нужно, я и так напугана…
— Недостаточно напугана.
— Не нужно, прошу тебя. Сколь не были бы вески твои доводы, они ничего не меняют: нам было дано повеление Владык, и их волю я не стану нарушать… на это у меня нет права. Когда-то ты поставил свои чувства выше долга перед королевством; я не могу поступить также, потому что если я сделаю то, о чем ты просишь — кара высших небес падет и на нас, и весь этот остров, в котором жизнь нашего отца, остров, дающий приют множеству духов и чистых душ — исчезнет.
Лланлкадуфар не ответил. Его лицо побелело — было видно, что мягкие слова сестры хлестнули его больнее кнута. Говоря о том, что брат пренебрег своим долгом перед отцом и королевством, она была права, пусть даже Янхарт и отпустил своего сына совершенно добровольно, ибо Лланлкадуфар угасал без той, которую полюбил, терял волю к жизни и никак не мог совладать со снедавшей его сердце тоской. Между жизнью сына — пусть неправильной и недолжной — и его медленным угасанием во имя «долга», Янхарт выбрал первое: он благословил союз принца света и принцессы тьмы, но был вынужден лишить Лланлкадуфара права на трон, ибо этот брак и без того вызвал недовольство высших небес. Пеняя брату — особенно вот так, публично — Эйрин поступала жестоко, и этого никто от нее, обычно мягкой и сострадательной, не ожидал — и лишь Кадан мысленно одобрил ее поведение, ибо не смотря на все прошедшие века и даже годы, в его душе от безжалостного тел-ан-алатрита осталось еще слишком многое.
Эгсодия поджала губы и холодно посмотрела на золовку: поговаривали, что в спальне Эгсодия мучает Лланлкадуфара и даже пытает его, однако издеваться над своим мужем она считала вправе только саму себя, и лишь в таких формах, которые не могли уронить его престиж — поэтому слова Эйрин были восприняты ею как личное оскорбление.
— Госпожа Эйрин, — примирительным голосом, вкрадчиво и подчеркнуто вежливо, проговорил Атсварх. — Насколько я понял, приказ ваших Владык касается только запрета оказывать помощь людям, которых — в воспитательных целях — должны наказать Отринувшие Договор, однако разве есть в этом приказе что-то, запрещающее оказывать помощь нам, ведущим войну против врагов неба? Ведь мы не зовем вас на землю — мы зовем вас в Преисподнюю, на второй, третий, а может быть и четвертый ее круги.
— Но… — Королева не сразу нашлась, что ответить, потому что сказанное советником озадачило ее. — Если мы не оказываем помощи даже людям, как мы можем оказать ее вам?.. Мне кажется, запрет тут совершенно очевиден… Пусть он и не озвучен, но явно подразумевается…
— Вам кажется, — Атсварх, пусть и мягко, но все же выделил тоном слово «кажется». — Однако формального запрета нет. Поэтому кто сможет вас упрекнуть, если вам начнет казаться нечто другое?
— Простите, господин Атсварх, но этот союз невозможен ни в каком виде. Он противоречит интересам королевства.
— Вот как?! — Вновь подал голос Лланлкадуфар — теперь он говорил не просительно, а со страстью и силой. — А сожженые небеса и разрушенный Аннемо «интересам королевства», выходит, не противоречат?! Сестра, можешь упрекать меня сколько угодно, но загляни хотя бы на шаг дальше! Задай себе вопрос: для чего нужна вся та армию, которую Последовавшие собирают в Аду? Для атаки по миру людей? Они там прекрасно справятся без всякой армии — множество смертных готово служить им. Нет, и земля и Ад для них — лишь средство, а цель их — Небо, и этот прекрасный мир сгорит одним из первых, когда они начнут восхождение к Эмпирею! Да, они падут, но все, что тебе дорого, весь этот мир — все будет разрушено, все твои придворные и подданые — перебиты.
— Я бы выразил ту же мысль совсем коротко, — кивнув, проговорил герцог Тоншорон. — Пока идет война в Преисподней, войны не будет на Небесах. Поэтому вам выгодно оттягивать падение Вагадры как можно дольше: возможно, это последняя преграда для Отравителя и Палача, мешающая им установить безраздельное владычество в верхних слоях Преисподней, а затем бросить все свои силы на штурм Неба.
— Если все так, что мы можем противопоставить Князьям? — Недоуменно спросил Трангелабун. — Мы им не ровня, как и вы. Если не вмешаются Владыки — наши или ваши — Последовавшие победят в любом сражении.
— Последовавшие не могут быть везде, — прогудел Рафх. — Им нужны войска, агенты, вассалы и подданые — без тех, кто им служит, утвердить свою власть они способны далеко не всегда. Мы не рассчитываем на победу, только на затягивание войны в Аду. На затягивание достаточно длительное, чтобы за это время земля успела истечь кровью — и тогда, когда глаза ваших Владык наконец пресытятся горами людских трупов, а их уши откроются для истошных криков и отчаянных молитв, Князья Света нанесут удар и прежний порядок вещей будет восстановлен. Мы сохраним какую-то часть своих владений, ваши же владения не будут затронуты вовсе. Вот что даст ваша помощь и вот почему вам не менее важно оказать нам ее, чем нам — ее принять.
Установилось молчание: все ждали, что скажет Эйрин. Хотя ее муж был коронован вместе с ней, и формально располагал не меньшей властью — действительной наследницей Янхарта, приемницей его власти и силы (а не одного лишь титула), была именно она. Наконец, королева вздохнула и произнесла:
— Решение слишком непростое… и я не вправе принимать его сама. Пусть выскажутся мои советники. Я хочу их услышать.