и Фандера, приняв на себя удар меча, оказалось сломано. Лэйн упал вниз, и на этот раз человек в черном не стал ждать, пока противник найдет точку опоры: он прыгнул следом, ускоряясь с помощью способностей, превращавших его в подобие темного призрака. Левая рука плохо слушалась Лэйна; он попытался зацепиться за стену так, чтобы сразу сместиться в сторону, но безуспешно — черный обрушился на него сверху, ударил мечом (эту рану в горячке боя Лэйн поначалу даже не почувствовал) и повлек его вниз. Они несколько раз перевернулись в полете, затем на короткое время расцепились, нашли опоры и бросились по стене друг к другу. Две тени — белая и черная — столкнулись на середине пути, а затем черная тень успешно достигла уступа, за который перед этим цеплялся Лэйн, и там обрела черты тяжело дышащего человека в однотонно-темной одежде — в то время как Лэйн, уже не за что не цепляясь, с глубокой и длинной раной наискось через все тело, полетел вниз. Он ударился в полете о стену, перевернулся и, теряя оружие, канул во тьме.
Оттолкнувшись от уступа, Фангель Китэ, командор Ордена Крылатых Теней, отправленный Кельмаром Айо на помощь осаждавшим крепость рыцарям Лилии, взмыл вверх, на мгновение сделавшись похожим на настоящую крылатую тень — то ли темный призрак, то ли демон ночи в стремительном полуполете-полупрыжке. Оказавшись на площадке, он сморщился и приложил левую руку к боку: сломанные ребра распространяли импульсы боли по всему телу. С правой руки капала кровь из пореза, оставленного острым как бритва, ножом Лэйна. Фангель долго стоял там, глядя в темноту, прислушиваясь и напрягая все свои паранормальные чувства, ожидая, не возникнет ли внизу движения или иного признака, свидетельствующего о том, что необычный враг, с которым он повстречался в Лаго, еще жив. Проникший в замок лазутчик остался незамеченным для всех, даже для его лучших рыцарей, умевших слушать голос темноты и доверять тому иррациональному, мистическому восприятию, которое давал Ключ Ордена. Он и сам не был уверен в том, что что-то почувствовал — до тех пор, пока не проник вслед за врагом в заброшенную часть замка и не обнаружил лазутчика в шахте, о существовании которой даже не подозревал.
Фангель терпеливо ждал, но ничего не происходило, и наконец, убедившись в том, что враг мертв, он стал медленно подниматься вверх — что было не так-то просто, ибо его собственные ресурсы энергии, позволявшие на короткое время превращаться в «темного призрака», были почти исчерпаны.
Но Лэйн не умер. Несколько раз ударившись о стену, в полубессознательном состоянии он попытался зацепиться за нее когтями, и, хотя и не остановил падения, сумел в какой-то момент его замедлить. Он упал в подземную реку — недостаточно глубокую, чтобы остаться неповрежденным, и получил множественные переломы правой руки. От боли и погружения в ледяную воду он потерял сознание; река быстро несла его прочь, он несколько раз то приходил в себя, то снова отключался. В конце концов река вынесла его на поверхность, в низину в трех милях от Лаго, где его заметили рыбачившие крестьяне, которые немедленно принесли его в деревню. Следующую неделю Лэйн провел в полубредовом состоянии: хотя на руку ему наложили повязку и зашили длинную рану от меча Фангеля, от длительного нахождения в холодной воде он тяжело заболел и все эти дни находился при смерти. Потом наступило некоторое улучшение. Лэйн, попросив краски, даже сумел изобразить несколько лечебных офуд. С этого момента выздоровление пошло быстрее, он смог самостоятельно есть и пить, и начал разговаривать с людьми, в доме которых находился. Новости, которые он узнал, были хуже одна другой. Орденцы как будто с цепи сорвались — обыскивали деревни, задерживали путешественников, а всех подозрительных отправляли в застенки либо убивали на месте. Заявились они в деревню, где находился Лэйн и не схватили далкрума только потому, что хозяева дома выдали его за своего больного родственника, которого на охоте растерзал медведь; увидев, что «родственник» и в самом деле находится на грани жизни и смерти, энтикейцы потеряли к нему интерес и ушли. Однако, другим так не повезло: хозяин дома рассказал о том, что в соседней деревне схватили юношу и женщину, которые приезжали туда закупиться едой; женщина, одетая в мужскую одежду, была похожа на охотницу или наемницу, а юноша, хотя и имел при себе меч, едва умел им пользоваться. Это сообщение повергло Лэйна в мрачное расположение духа, но следующее оказалось еще хуже: крупный отряд орденцев, выступив из Ротана, взял Латтиму и сжег ее. Все жители города и все его защитники были убиты.
Боль, ненависть и отчаянье смешались в душе Лэйна в гремучую смесь; он не хотел ни о чем думать, хотел забыться и исчезнуть. Люди, которых он призвал к оружию и в сердцах которых пробудил веру, оказались перебиты, все до единого, из-за него. Если бы он был более осторожен при проникновении в Лаго… если бы выиграл бой с человеком в черном… если бы иначе спланировал всю операцию, выбрал бы иной план действий… все могло повернуться по-другому.
Он был слишком успешен поначалу, слишком самонадеян — и в результате судьба ткнула его носом в его собственную слабость, и Лэйна переиграли на том самом поле, где он полагал себя мастером. Слабость собственного тела, дурнота, невозможность сделать что-либо прямо сейчас лишь подбавляли масло в огонь. Физические страдания его сходили на нет, далкрум шел на поправку, зато в душе поселился полный раздрай. Он постепенно, поначалу неуверенно, начал ходить; сердце жаждало мести, но возник и страх, которого не было прежде — боязнь, что любые его действия навлекут новые беды на людей, которых он хотел защитить. Один невыносимо долгий, мучительный день следовал за другим; в какой-то момент Лэйн осознал, что раздрай в его душе будет продолжаться до тех пор, пока он не начнет что-то делать — как только новая цель будет поставлена, сомнения отпадут, его злость и боль превратятся в энергию, а неизбежные жертвы среди союзников он снова станет воспринимать как еще один повод для мести и жестокости по отношению к врагу — но не как узы, стягивающие его по рукам и ногам. В это время пришло известие, может быть, еще более худшее, чем новости о смерти Хейлы и Калила и разорении Латтимы: к Цейну подошли новые корабли, из которых на землю Ильсильвара вышли воины энтикейских кланов и рыцари Семирамиды. Далкруму стало ясно, почему Тезак и Коршуны так сконцентрировались на обороне города, не пожелав придти на помощь своим товарищам, умиравшим в Латтиме и Энно: они вовсе не готовились бежать, они защищали порт, в который вскоре должна была прибыть новая волна завоевателей.
В этот же день он попросил у хозяев теплую одежду и немного еды; на улице бушевала метель, он был еще слаб, и хозяева пытались отговорить его от ухода — безуспешно. Лэйн вышел из дома, представляя собой слабую и легко уязвимую цель как для непогоды, так и для людей: свои ножи он потерял в Лаго, один из двух арбалетов был безнадежно испорчен, а второй, сделанный под правую руку — бесполезен, поскольку эта рука Лэйна все еще находилась в лубке.
Сквозь метель он кое-как добрел до следующей деревни, потом, узнав, что одному из крестьян нужно отправиться на юг, напросился к нему в спутники. Их пути вскоре разошлись, Лэйн опять побрел по холодным дорогам один — зная, однако, что цель его не слишком далека и уповая на то, что идет верно. Слухи о приближении генерала Альрина бежали впереди его армии, и хотя это войско, отчасти из-за непогоды, отчасти — из-за беспрестанных атак Джена и Гайна, продвигалось на север очень медленно, к текущему моменту оно уже вступило на южные границы былых владений графов эс-Лимн. И вот, наступил момент, когда оборванный, грязный, полузамерзший Лэйн увидел впереди огни множества костров и направился к ним через заснеженное поле. На подходе к лагерю его остановил патруль.
— Ты кто? Нищим здесь не место, — бросил командир патруля. — Убирайся. Мы не подаем.
— У меня… сообщение для генерала… — просипел Лэйн и закашлялся. В последние дни его снова мучила горячка.
— Вот как? — Командир пренебрежительно осмотрел невысокого человечка. — Что-то я сомневаюсь. И что же это за сообщение? Скажи мне, я передам.
— Оно не… — Кашель. — Не для твоих ушей…
Командир патруля еще несколько секунд рассматривал бродягу, а затем отдал распоряжение своим людям:
— Тащите его в лагерь. Пусть Малькос с ним разбирается.
Один из патрульных усадил Лэйна посадил на лошадь позади себя; его отвезли в лагерь и доложили о случившемся лейтенант Малькосу, в подразделении которого состояли доставившие Лэйна патрульные. Лэйну, беспрестанно кашлявшему, дали попить теплой воды, после чего Малькос принялся выяснять, что же за дело привело больного оборванца в их лагерь. Лэйну повторил то, что прежде сказал командиру патруля: его донесение должен получить только генерал Альрин и никто другой.
— Не держи меня за дурака, — раздраженно сказал Малькос. — У нас, конечно, есть люди, которые поставляют сведения, но ты к ним никакого отношения не имеешь. Кто ты такой и для чего тебе генерал? Что еще у тебя за сведения такие особые, а?!
— Тебе об этом… знать не нужно…
Грубый тычок отправил Лэйна на землю. Правая рука, не смотря на защищавший ее лубок, взорвалась болью. Лэйн кое-как привстал на локте левой. Закашлялся. Малькос навис над ним с поднятым кулаком — словно лейтенант не знал еще и сам, ударит ли он Лэйна второй раз или нет.
— Не морочь мне голову! Ты все расскажешь — или мы переломаем тебе кости, а потом закопаем прямо здесь, в снегу! Зачем тебе генерал?! Может, ты служишь энтикейцам и хочешь убить его, а?! Говори, падаль! Или мне позвать палача?! Пусть спилит тебе пару лишних зубов!
— Можешь делать со мной… что хочешь… — Лэйн говорил с трудом, с перерывами, изо всех сил контролируя дыхание для того, чтобы вновь не зайтись в кашле. — Но если… ты не сообщишь генералу… или покалечишь меня… на дыбе в итоге… окажешься ты сам…
Лейтенант презрительно скривился.