т, ведущий к вратам цитадели; врата казались единственным входом в нее, однако каждый входящий видел свой мост и свои врата. Я двинулся вперед, но сколько бы я не шел, мост не становился короче — казалось, каждый мой шаг увеличивает его длину на ровно такое же расстояние. Цитадель сопротивлялась любым попыткам навязать ей внешний порядок; созданная из силы Князя, она отталкивала или поглощала все постороннее, что было ей чуждо. Любопытства ради я оглянулся, желая узнать, как выглядит отсюда то место, через которое я проник в безумие.
Оказалось, что вход представляет собой огромную, похожую на остров, голову Малта: голова шевелилась и, кажется, что-то говорила, но слышно было плохо, поскольку мост выходил из затылочной ее части.
Когда я повернулся обратно — цитадели не было, передо мной снова была огромная голова и упиравшийся в нее мост; еще один поворот, и еще, и еще: картинка оставалась прежней: Безумец раз за разом отталкивал меня, разворачивал в обратном направлении. Тогда, не отводя взгляда от выхода из этого абсурдного царства, я сделал шаг назад, другой и третий; чувство опасности кричало, что таким образом я легко попаду в любую ловушку, расставленную силой Сумасшедшего Короля, но я продолжал идти спиной вперед. Временами ощущение угрозы становилось непереносимым, и я знал, что рискую, соглашаясь — пусть и на время — играть по правилам Безумца, но я не хотел применять ни Имена, ни собственную силу для того, чтобы пробивать себе путь уже на этом, самом раннем этапе; позже, несомненно, придется это сделать, иначе Цитадель попросту растворит меня в себе.
Пятясь, я выпустил из своей спины несколько отростков, которые должны были ощупывать путь, однако, отростки ощутили только пустоту — при том, что каждый раз, когда я делал шаг назад, вместо пустоты моя нога опускалась на камень моста. Безумец играл с моим восприятием, а ведь я даже еще не вошел в Цитадель. Здесь концентрация его силы была еще слаба, но чем больше пройдет времени, тем в большей степени эта сила сумеет на меня повлиять — а это означало, что моя идея не пробиваться в глубь Цитадели за счет грубой мощи — по крайней мере, на раннем этапе — не так уж хороша, как мне поначалу показалась.
В этот момент моей фигурки на алтаре коснулся Истязатель, я ощутил его так, как будто бы он стоял рядом и одновременно — находился где-то внутри моей головы: отчасти, теперь он мог видеть и чувствовать то же, что и я. И я в какой-то мере также ощутил его мысли и настроение — отчего мне еще труднее стало воспринимать его как самого старшего из нас, как того, кто некогда выполнял роль наместника Темного Светила и нашего лидера — сейчас он скорее казался юнцом и человеком по большей части своего мысленного и духовного строя, чем первенцем Горгелойга.
«Что у остальных?» — Поинстересовался я.
«Лицемер и Кукловод еще на мосту, — ответил юноша. — Палач пробился к воротам.»
Как и следовало ожидать: Палач не захотел играть с Сумасшедшим Королем в его странные игры и стал продвигаться к цели за счет одной только своей силы. Может быть, стоит последовать его примеру? Иначе монотонному движению по мосту не будет конца.
«Я собираюсь применить яд, искажающий восприятие, — сообщил я Заль-Ваару. — Не знаю, что ты ощутишь, находясь со мной в эмпатической связи, но лучше не рисковать. Не трогай мою куклу какое-то время.»
«Хорошо.» — Ощущение связи пропало.
Тонкие энергии моего естества пришли в движение: моя магическая сущность представляла собой лучшую алхимическую лабораторию в Сальбраве. Было выделено несколько ядов, затем я смешал их в гремучий коктейль, выделил эту смесь в собственном рту и проглотил.
По телу прошли спазмы, окружающий мир исказился: одна половина мира резко задралась наверх, другая опустилась вниз; моста, острова и цитадели больше не было; я падал вниз, в темную воронку, медленно вращавшуюся в океане бескрайнего всецветного хаоса, и когда я достиг ее, темнота поглотила меня и ощущение штормящего океана сменилось беззвучием; затем из темноты стали возникать образы. Образов становилось все больше, каждый из них звал и отвлекал и я понял, что хотя успешно и сделал один шаг к своей цели, но сопротивление Цитадели также усилилось: безумие немедленно вкралось в мое изменившееся восприятие и стало влиять и на него тоже. Тогда я использовал новый состав ядов; образы отяжелели, а темноту разрезали две пересекающиеся светлые линии. Затем, словно кто-то отгибал края разорванной ткани, четыре темных лоскута отодвинулись на периферию восприятия, где и пропали; а свет за «разрезанной» темнотой сложился в образ серебристого сада. Я шел по саду, и там, где я касался деревьев или земли, оставались темные пятна; пятна разрастались, выедая материю этого места; деревья и земля растворялись в источаемой мной отраве; от беспрестанно расширяющихся луж поднимался пар. Я выел немалую часть этого места, прежде чем понял, что серебристый сад разрастается пропорционально моим усилиям по его уничтожению. Любое мое действие вызывало противодействие Цитадели, и в то же время не действовать было нельзя: в этом случае безумие разъело бы меня медленно, но верно.
Я создал третий состав, и тогда весь сад, разом, покрылся темнотой; возникла двустворчатая дверь, полыхающая алым светом; и я понял, что преодолел мост, и кажется, все-таки добрался до врат Цитадели. Положив ладонь к створкам, я направил в них всю свою силу, но не смог ни открыть врата, ни разрушить их. Чем больше я прикладывал усилий, тем больше слабел — итак, выходило, что нужно изменить образ действий еще раз.
Я не стал прибегать к собственным силам, а использовал Имена; в голове как будто подул холодный ветер, я словно увидел себя со стороны и наконец смог оценить свое состояние. Каждый раз, когда я оперировал ядами и продвигался вперед, частицы безумия незаметно проникали в меня; сейчас часть моих защит и внешних оболочек уже была растворена в этом бредовом мире.
Поэтому мне недоставало силы, чтобы открыть врата: безумие искажало большую часть тех сил, что я призывал и обращало против меня же.
Я перестал давить на врата и попытался ощутить Истязателя; в данный момент он не казался моей куклы, но слабая связь все равно сохранялась, поскольку он находился в рамках ритуального пространства, позволяющего наблюдать и устанавливать связь; почувствовав мое внимание, он протянул руку и коснулся фигурки.
«Палач пробил ворота и вошел внутрь», — сообщил Заль-Ваар. Помедлив, он добавил:
«Но с ним происходит что-то странное… очень сильное напряжение внутри. Он со мной не разговаривает, и я к нему не лезу, но временами кажется… словно от него исходит ощущение какой-то агонии или истерики… я не понимаю, что это.»
«Это безумие, — ответил я. — Оно проникает в нас, смешиваясь с нашей собственной силой. Палач сражается с самим собой. Скажи ему, пусть использует Имена. Кажется, договор порядка, на основе которого мы когда-то возвели всю Сальбраву — это лучшее, что мы можем тут использовать.»
«Хорошо.»
Ощущение связи ослабло; пока Заль-Ваар говорил с Палачом, я с помощью Имен подбирал отмычку к вратам; другие Имена я использовал для того, чтобы упорядочить и защитить свое личное пространство. Все было почти хорошо, не считая шагающего по темной стене сверху вниз оркестра светлячков, вооруженного скрипками, трубами и барабанами; звуки, которые издавал оркестр, лопались фейерверком, огни которого, в свою очередь, становились конфетами и леденцами — но на все эти мелочи можно было не обращать внимания. Наконец, врата поддались; с немалым усилием открыв их, я вошел внутрь. Передо мной открылся длинный коридор со множеством дверей; двери были не только справа и слева, но также в полу и в потолке: из них постоянно выходили и входили в соседние двери кошмарные и нелепые существа… прямоходящая овца в валенках, из рта которой торчало полупроглоченное тело теленка; клубок из сцепленных локтями рук; змея, собранная из желудей и орешков — прямо на моих глазах она рассыпалась и собралась в пятиногую собаку; хихикающие головы с широченными ртами; бредущие по потолку пирамидки с тонкими ручками и ножками; истекающий слизью печальный летающий глаз и прочее, и прочее, и прочее — все это ходило тут и двигалось: фантазмы безумия, вынужденные стать чем-то оформленным и ясным в результате действия магии Истинных Имен. Я заглянул в несколько дверей — там были комнаты, полные еще большего абсурда. Хотя я не заходил далеко и каждый раз вновь возвращался в основной коридор, не было никакой уверенности, что это именно тот коридор, который открылся мне изначально, потому что цвет его стен и материал, из которого он состоял, а также цвет, материал и вид дверей менялись каждый раз, когда я отводил от них взгляд. Некоторые из безумных существ пытались куда-то меня тащить; другие принимались спорить; третьи лезли обниматься — я уничтожал самых надоедливых, но меньше их не становилось.
«Я передал Палачу твои слова, — прозвучал в моей голове голос Истязателя. — Но он пожелал узнать, чей это совет…»
«Можешь не продолжать…»
«…и когда он узнал, что этот совет твой, то сказал, что еще не настолько спятил, чтобы доверять предателю». — Закончил Истязатель.
Я мысленно вздохнул.
«А что с остальными?»
«Они тоже достигли врат. Кукловод твой совет принял и это, кажется, ему помогло — хотя мне трудно судить: каждый раз, когда я с ним связываюсь, откликается сразу несколько его кукол и все они говорят разное. Лицемер полагался на Имена с самого начала, поскольку другой магии у него нет.»
«Хорошо. Присматривай за Палачом.»
Я счел, что нет никакого смысла искать нужный путь в этом меняющемся лабиринте; поиски такого пути заняли бы намного больше времени, чем то, которым я располагал. Путь следовало проложить: я исторг из себя жгучую отраву, которая мгновенно разъела все вокруг — и стены, и двери, и надоедливых существ — после чего полетел вперед. В цитадели образовалось обширное пустое пространство; испарения от моих ядов и растворенных в них вещах сгустились в темный клубящийся туман, затем этот туман вытянулся в виде щупалец или змей, которые напали на меня. Пришлось отбиваться, но силы, которые я вызвал для того, чтобы справиться с этой угрозой, сами попали под действие безумия и обратились против меня; Истинные Имена упорядочили и смирили их, но в результате туман стал превращаться в новую череду образов, которые захватывали меня, стремясь остановить и удержать в бесконечном и бессмысленном калейдоскопе.