5. Интенциональность. Латинский глагол intendere означает, среди прочего, «направляться к», «нацеливаться на» или «стремиться к». В философии сознания термин «интенциональность» относится не просто к волевой тенденции, но к фундаментальной способности разума направлять себя к чему-то. Интенциональность – это способность ума к «близости» («aboutness»), посредством которой он думает, желает, верит, подразумевает, представляет, желает, воображает или иным образом ориентируется на конкретный объект или цель. Интенциональность присутствует во всяком восприятии, понимании, языке, мышлении, воображении, ожидании, уповании и страхе, а также во всяком другом детерминированном действии сознательного ума. Это то, что допускает сознательный смысл, указания на что-либо, предложения чего-либо или представления чего-либо. Этот термин был введен в современную философию (с опорой на схоластический прецедент) блестящим Францем Брентано (1838–1917), мыслителем, чаще упоминаемым, чем читаемым. Для Брентано интенциональность является «признаком ментального» и по своей природе совершенно отсутствует в чисто материальном физическом порядке. Более того, для Брентано не существует реального акта сознания, который в каком-то смысле не был бы сформирован (informed) этой интенциональностью, ни даже малейшего акта познания.
На простейшем феноменологическом уровне нетрудно продемонстрировать, что для того, чтобы разум четко познавал содержание чувственных впечатлений, необходима определенная степень сознательной и целенаправленной внимательности. Например, если человек берет чашку и отпивает из нее, ожидая попробовать темный эль, а вместо этого глотает вино, то непосредственный эффект заключается не в узнавании (recognition), а в когнитивном диссонансе; только по мере того как человек настроит свою интенциональную ориентацию, он попробует вино как вино, а не просто будет путаться в противоречивых ожиданиях. Случилось то, что сначала содержание интенциональности было только частично удовлетворено содержанием опыта: человек воспринимал напиток как жидкость, но не как эль, – и поэтому разуму пришлось на мгновение отступить и снова направить (intend) опыт, чтобы чувственные данные могли быть организованы (как бы по какой-то формальной причине) в когерентный акт сознания. Примерно то же самое происходит в случае оптических иллюзий, например, когда можно сознательно выбрать, каким конкретно способом смотреть: в результате весьма специфического интенционального акта можно заставить себя увидеть одну и ту же фигуру либо как утку или кролика, либо как вазу или пару глядящих друг на друга человеческих профилей. Это, однако, довольно тривиальные и локальные примеры той гораздо более глубокой и вездесущей истины, что разум ничего не знает просто пассивно, но всегда имеет цель или смысл, к которому он целенаправленно направлен как к конечной причине. В каждом акте репрезентации намеревающийся (intending) разум вкладывает смысл в восприятие, направляя себя к определенному содержанию опыта и тем самым интерпретируя каждый опыт как опыт той или иной реальности. Однако физическая реальность, по крайней мере в соответствии с механистической метафизикой, по своей сути лишена цели, детерминированности или смысла. Она не направлена ни на какие цели, у нее нет конечных причин, она не может ни на что «нацеливаться» (intend). Помимо всего прочего это означает, что физические события сами по себе не могут производить наши представления о них, потому что именно мы обеспечиваем этим представлениям любой смысл или понятность. Физическая реальность, которая воздействует на наши органы восприятия, – это безграничный океан каузальных последовательностей, не начинающихся и не заканчивающихся ни в какой точке нашего опыта, без отдельных аспектов или внутренней ориентации, непрерывно захлестывающий нас; наша интенциональность, напротив, конечна, направлена на определенный набор ограничений и на определенный набор аспектов и накладывает отдельные формы на наше восприятие, тем самым изолируя объекты внимания и интерпретации среди бесконечного потока физических причин и следствий. Таким образом, интенциональность является абстрактной и концептуальной операцией, полностью противоречащей логике чисто физической причинности.
Это нельзя преувеличить. Джон Сёрл (Searle) (как последовательный натуралист в философии, как это бывает) с пользой идентифицирует три различных вида интенциональности: внутреннюю, производную и разновидности типа «как если бы». Первая – вид реальной интенциональности, которую разум проявляет по отношению к объектам мысли, желания, знания или к чему угодно еще. Вторая – вид направленности или смысла, который существует в объектах, таких как диаграммы, слова или знаки, когда (и только когда) они используются сознательными умами, способными представлять их как указания на что-то еще. Сами по себе, как сочетания бумаги и чернил, отметки на диаграмме ничего не значат. Третья – не настоящая интенциональность вообще, а только метафорическая цель, которую мы приписываем физическим событиям, которые на самом деле неуправляемы, например река течет к морю; река не устремлена к морю, а течет туда просто вследствие силы тяжести. И, разумеется, в промежутках между этими различиями не может быть никаких теневых областей, где один вид интенциональности мягко сливается с другим; каждый из них абсолютно отличен по своей природе от двух других. Тем не менее есть те, кто утверждает, что реальную основу для внутренней интенциональности можно найти в бессознательных физических процессах. Фред Дрецке, например, предположил, что стрелка компаса, указывающая на магнитный север, представляет собой физический пример интенциональности, который явно «означает» что-то вне себя, определенным образом или в отношении определенного аспекта своего объекта, и что поэтому разумно рассматривать интенциональность ума как всего лишь гораздо более сложную форму того же феномена. Трудно представить себе более яркий пример плеонастического заблуждения, чем этот. Рассматриваемая как чисто физическое событие, стрелка компаса не указывает на север, а просто выравнивается под определенным углом с помощью магнитных сил; как физический объект, она вообще не имеет никакой реальной «точки» в этом смысле, ни, разумеется, никакой отсылки за пределы себя, и ее поведение есть лучший пример интенциональности типа «как если бы», то есть она интенциональна в чисто переносном смысле. Рассматриваемый как инструмент, сконструированный и используемый человеческими умами, конечно, компас и в самом деле имеет своего рода интенциональность, но только производную; а это означает, что он получает свой смысл полностью от сознания, осуществляющего внутреннюю интенциональность, и поэтому ни в коей мере не представляет физической модели того, как действует внутренняя интенциональность.[63]
Все попытки натурализовать интенциональные способности сознательного разума механическим или материалистическим способом – показать, как с помощью серии бесчисленных и мучительно постепенных достижений разнообразия чисто физических сил может что-то добавить к интенциональной способности рационального интеллекта, – как правило, делают ту же ошибку, с большей или меньшей изощренностью. Качественная разница между внутренней интенциональностью и любой другой «направленностью», реальной или метафорической, абсолютна; даже бесконечное число количественных шагов от трясины материальных сил к звездному небосводу сознания окажется недостаточным, чтобы преодолеть это расстояние. «Близость» («aboutness») разума – это поистине уникальная «метка умственного (mental)», и она неизгладимо маркирует умственное как не сводимое к физическому. Чтобы увидеть это, нужно только помнить, что нет абсолютно никакой интенциональной взаимности между умом и объектами его интенций. Мысли могут быть направлены к вещам, но (если современная картина природы истинна) вещи не могут быть направлены к мыслям, и поэтому конкретное содержание интенций ума должно определяться только сознанием. Невозможно получить конкретный смысл данного физического события из самого события, даже из события мозга, потому что само по себе оно ничего не означает; даже самое кропотливое исследование его физических составляющих и примеров никогда не сможет дать того особого значения, которое ум репрезентирует как уже имеющий это значение. Джон Холдейн (Haldane) использует пример одной геометрической фигуры, которую можно рассматривать как треугольную или трехстороннюю; в том, что нарисовано на листе бумаги, нет ничего в физической композиции, что помогло бы определить, какое из этих интенциональных значений было применено к ней. Возьмем другой пример: я могу созерцать темно-зеленую вазу, стоящую передо мной, в которую моя жена поставила несколько красных роз, принесенных из сада, как контейнер для цветов, как эстетический артефакт, как вариацию на некоторые китайские декоративные мотивы, как изящную абстрактную форму, как обманчиво похожую своим блеском на темно-зеленый нефрит или на массу других вещей, и ни одно из этих значений в своей точной специфике не навязывается мне простым физическим событием вазы. И, конечно, в то время как физические различия между Дон Кихотом Мигеля де Сервантеса и Дон Кихотом Пьера Менара[64] могут быть несуществующими, последний, как отмечает Борхес, неизмеримо богаче аллюзиями, иронией и ассоциациями. И эти примеры не начинают сообщать, насколько радикально явственна сознательная интенциональность. Даже чтобы распознать геометрическую фигуру или вазу, или объем Дон Кихота как дискретного объекта, ум должен представлять его как таковой, извлекая его из мятущегося беспорядка непрестанно меняющихся впечатлений, которые теснятся в уме, изолируя и располагая его в рамках связной картины мира; ум должен следить за ним как за тем, что имеет конкретное значение, конкретное интенциональное содержание, к которому может быть направлена мысль. На самом деле интенциональность необязательно требует вообще какого-то физического объекта «где-то снаружи» («out there»); ее содержание может быть совершенно воображаемым, полностью концептуальным или чисто ожидаемым. Мои надежды на уважение вот этого мужчины или на любовь вот этой женщины зависят не от каких-либо физических «значений», которые я получил извне, а только от моего субъективного расположения к нему или к ней. И ничто во всем ансамбле физических реалий, составляющих мир и мозг, понимаемых исключительно как материальные события, не может с точностью определить, как и почему мысль должна или может быть направлена к какой-то цели – конкретной, абстрактной или воображаемой. Интенциональ