нормальным положением коромысла и подальше от него.
Миха в последний раз опускает руку в ведро и убеждается, что оно пустое. Он с укором косится на меня. А я показываю ему остатки от рыбы. Не люблю я раков. После них животом маюсь, и возни с ними много…
— Ты это, — ворчит Миха. — Не тормози, Ваван. Чего дальше-то?
— Всё, — с горечью признаётся Ваван. — Мы с Юлькой попробовали — работает. Только не разобрать, что она сказать нам хочет.
— Стрелка-то поворачивается, — поясняет Юлька. — Причём по-разному, то одним грузиком, то другим. В смысле — контакт есть. Выходит, что иногда "да", иногда "нет" при одних и тех же физических условиях. А вот, о чём мы спрашивали, — не знаем…
Тут уже я сам не выдерживаю:
— Как это?
И впрямь, чудно. Чтобы ответ был непонятен, — обычное дело, пивом запивать не надо. А вот чтобы не знал, чего сам спросил, такого со мной ещё не было…
— Да просто всё, — вздыхает Ваван. — Ложишься рядом с прибором, закрываешь глаза, думаешь-думаешь. А лучше — спишь. Утром просыпаешься — стрелка на девяносто градусов от нормального положения ушла. Или в одну, или в другую сторону. То есть она отвечает или "да", или "нет", но о чём ты за ночь спросил — непонятно. Мало ли какие мысли были? Пробовали на бумажке записывать, а толку? Кто же знает, что там во сне делается…
— И даже неясно где у стрелки "да", а где — "нет"… — Юлька поддакивает.
Видно, до нас с Михой разом "дошло". Потому как, не сговариваясь, вместе на Вавана уставились. Вот идиот! Если бы Юлька со мной в сарае заперлась, уж я бы ей точно объяснил, что, таки "да". А "нет" — это для мамы с папой.
Тут Миха возьми да и брякни:
— Так это вы в сарае запирались, чтоб физикой заниматься?
Юлька зацвела, опунцовела, кулачки сжимает. Ваван тоже смутился. Вижу, надо что-то умное спросить. И срочно. Иначе скоро нам не до опытов будет.
— А кто отвечает? — спрашиваю. — Не стрелка же…
Ну, эти двое помолчали ещё минуту для важности, а потом Ваван и сказанул:
— Точка отвечает.
— Пустая точка, — всё ещё хмуро, со злобинкой, уточняет Юлька. — Это и есть теория Козырева. Он её называл "причинной механикой". Только по мне, эту механику правильнее было бы назвать дискретной. Суть в том, что по этой теории существует мельчайшая точка пространства, которая настолько мала, что в ней, в этой точке, пространства уже нет.
— А что есть? — спрашиваю.
— Козырев полагал, что время. А мы, вот, думаем, что информация. Сдаётся нам, что в этой мельчайшей точке, в которой нет пространства, содержится вся информация о Вселенной. И если точку эту возбуждать, выводить из равновесия вопросом, то она, эта точка, для сохранения равновесия, начнёт генерировать встречные флуктуации, которые могут быть интерпретированы, как ответ…
— Вот оно что… — глубокомысленно замечает Миха.
Но Вавану не до шуток:
— Мы точно знаем, что эта штука отвечает. Только фиг его знает, на какой вопрос…
— Так бы сразу и сказал, — тяжело вздыхает Миха.
Мне понятна его скорбь. Вместо того, чтобы наслаждаться жизнью после приёма пива, да под свежие раки, вставать и тащиться в такую даль… Но кайфоломы были безучастны к его сомнениям:
— Пойдём, Миха. И ты давай с нами, Кела. У нас ведь два прибора…
— Погодите-ка, — придерживаю учёный люд. — А мы-то вам, собственно, зачем?
— Так ведь объяснили же, — застеснялся Ваван. — Мы пока только на себе пробовали: много мыслей, — не можем вспомнить, о чём спрашивали. Вот мы и подумали, что если вас поднапрячь, может, что-то прояснится…
— Понятно, — говорю. — Придурки понадобились? У вас, значит, умников, мыслей по три вагона с тележкой. Ну, а мы с Михой — бестолочи: полторы извилины на двоих? Одна-две мыслишки в год проскакивают, да и те адресом ошиблись?
— Нет-нет, — беспокоится Ваван. — Не так Кела. Просто нужны добровольцы…
— Не парься, Заноза, — соображает Юлька. — Мы вам денег дадим.
— О! — говорю я. — И сколько?
— По чирику за ночь, идёт?
— Десятка? — я изо всех сил презрительно заламываю бровь. "Как бы не сломалась, — думаю, — как-никак поутру с Васильковскими играть нужно". — Да мне вашей красненькой даже на "чернила" не хватит…
— Полтинник! — веско уточняет Ваван.
— Полтинник?!
Миха даже подскакивает.
Вот чёрт деревенский! Да эту парочку в два счёта до стольника поднять можно было. Но Миха уже ни о чём, кроме халявного полтинника, думать не может:
— Да я ради науки…
Не обманули…
Студенты не обманули, говорю.
В сарае и вправду, будто лазарет: две лежанки, приборы-циферблатики, кнопочки-рукоятки. Освещение, калорифер у входа. Всё так чистенько, опрятненько…
Да только хоть я академиев и не проходил, а цилиндр от кастрюли отличить сумею. Тем более, если кастрюль две и обе из набора тёти Евы. Ох, и визгу было! Когда дядя Василь, её бывший муж, с судовым исполнителем из гаража шестёрку выкатывали, и то не так орала, как месяца два назад истерила по причине пропажи своей утвари. Только испоганили студенты кастрюли: к боковым отверстиям штуцеры аргоночкой приварили, тройники накрутили — манометры с клапанами… Это, значит, они отсюда воздух откачивали. И про крышку стеклянную — правда. Через верх, там, где ручка пластиковая, ниточку внутрь опустили, герметиком замазюкали. А внутри — обычная вязальная спица и два свинцовых грузика на ней, на разных расстояниях от точки подвеса.
— Зря вы это, — пожурил студентов за самоуправство Миха. — Если кастрюли дырявить, в чём раков варить?
Спица в кастрюле висит, не шелохнётся. Даром, что грузила не слабые: в одном грамм сто будет, другой раз в десять поменьше. Да что им! Обе кастрюли к чугунным поддонам прикручены. У нас на Проме на таких подставках фрезерные станки стоят. Как это они сюда такую тяжесть дотащили? И с лазерами-брелками не обманули, и с докторскими слухалками…
А студенты стоят и гордо на нас посматривают. Вот, мол, какие мы умные. Да только чтобы спросить "не разбери что" и не вкурить, куда тебя потом с твоим вопросом послали, — большого ума не надо.
И в институте для этого учиться совсем не обязательно.
Зло меня разобрало, — вот что. Уж такие они чистенькие, такие правильные. А мы с Михой, значит, быдло коммунальное? Лимита неумытая? Наверное, от этих самых мыслей я у них и спросил:
— А как вы думаете, профессора недоученные, отчего район наш чертановским зовут?
Скривился Ваван. Сразу видно, — не знает. И Юлька опять пятнами пошла. Только у ней другое, — на "профессоров" решила обидеться.
Молчат. Оба. Тогда я им издалека намёк делаю:
— "Чертаново" не от слова "чёрт", въезжаете? А от слова "черта". Выселки наши долгое время далеко за чертой города были. Это сейчас город на нас наступил и дальше пошёл, не отряхиваясь. Но мы-то — люди. Какой бы жизнь у нас ни была…
Тут уже Миха меня успокаивать сподобился:
— Заноза, ты чего?
Видать крепко он за свой полтинник волнуется. Не боись, Влом! — никуда эти воротнички от нас не денутся. И получишь ты свой полтинник, братела, да и мой в прицепе. Заноза подачками брезгует. Заноза чего надо — сам берёт…
— А вы в другую сторону пробовали? — дальше намекаю. — Не спрашивать, а слушать?
— Что? — разевает рот Ваван.
— Как это? — вскидывается Юлька.
— Да, — говорю, — в институтах такому не учат. Могу по буквам: если мы не знаем, о чём спрашиваем, то, может, разберём, чего нам скажут?
— Кто? — беспокоится Миха.
— Ну, точка их ядрёная, — поясняю ему, и сразу злость куда-то девается. — Которая про нас всё знает. Сейчас ведь как: вы длинно спрашиваете. А точка коротко отвечает. А пусть она тоже побухтит. Какой вопрос — такой ответ.
Смотрю в их лица светлые и вижу: не догоняют. Объясняю ещё раз:
— Представьте, вас всю ночь в цугундере о чём-то допрашивают, а наутро дают протокол подписать. А там всего-то два ответа на выбор даётся "да" или "нет". Как? Выберете да подпишете?
— Ёлы-палы, — стонет Ваван. — Кела! Да тебе цены нет!
Ну, я молчу, ясное дело. Потому что скромный. Только почему же это "нет"? В полтинник заценили…
Юлька тоже не скупится:
— Ты — гений, Коля. Ребята, вы посидите пока, а мы тут быстренько…
Ух, как им идея моя понравилась!
Как начали они про потенциалы да обратную связь судачить, что сразу стало ясно: без меня бы мировая наука ещё долго под забором отхаркивалась, да от большой дороги к вершинам человеческой мысли пряталась.
Приятно, конечно. Даже показалось на минутку, будто я в их тусовку попал. Будто я — как они. Учёный… Не шалам-балам… Батяня был бы доволен. До самой смерти ведь мечтал, чтоб из меня какой-то толк вышел. Только я думаю, что толк этот вышел из меня ещё в детстве, когда старшие в карты играли на мои подзатыльники. Они, значит, играют, а подзатыльники мне достаются. Вот толк и вышел. И куда-то ушёл. С концами. Наверное, уже тогда я карты полюбил. Сила в них…
— Я и паять могу, — говорю. — Образование имеется. Давайте, помогу чего надо…
— Значит так, — снисходит Ваван до объяснений. — Ответ будем принимать не по среднеинтегральному равновесному положению стрелки-коромысла весов, а по флуктуации натяжения скручивания нити. У нас как раз и тензодатчики есть, и усилители. И головных телефонов парочка…
— Ты с ума сошёл! — шипит Юлька. — Если ты о наушниках от папиного "панасоника"…
Можно, конечно, и дальше рассказывать, как они до ночи кричали друг на друга. Как перестраивали, перепаивали, переделывали…
Только остались мы с Михой в ту ночь в сарае. И сказать по правде, что там у меня в ушах нашумело — не разобрал. Выходил ночью до ветру несколько раз — это да. Было, конечно. Так что же вы хотите? На то и пиво. Но наушники к соответствующим отверстиям на голове прикладывать не забывал. А как там у Михи дело было… что я — конвой брату своему?
Наутро, ещё четырёх не было, тронул меня за плечо Миха. И я, представьте, сразу проснулся.