А потом вернулась к своим бумагам. А я к рыбалке, дровам и костру.
В молчании мы обедали. Она даже не похвалила мои лепёшки!
Потом мы ужинали. Она помогла мне вымыть посуду, и в густых сумерках мы разошлись по своим палаткам на ночь.
Она пришла, едва я тепло устроился в спальнике.
— Выйди на минутку, — попросила Рамзия.
Эту просьбу нельзя было назвать обычной.
— Зачем? — спросил я.
— Хочу тебе что-то показать.
— А до завтра это "что-то" подождать не может?
— Ладно, — уступила она. — Тогда вернёмся к палаткам. Кто их устанавливал?
Я застонал. Что-то такое она говорила в первый день нашего знакомства. Какой-то набор слов… нет, не вспомнить.
— Это тоже может подождать, — пообещал я, — дались тебе эти палатки!
— Твои палатки расставлены, как звёзды в поясе Ориона.
— Очень интересно! — я надеялся, что в моём голосе будет достаточно яду, чтоб она от меня отвязалась. — Именно "в поясе"? Не в шляпе, не в карманах?
С минуту Рамзия молчала, и я уже начал надеяться, что она уйдёт. Напрасно… в том смысле, что напрасно надеялся.
— Тогда по-другому, твои палатки расставлены в точности, как стоят пирамиды Хеопса, Хефрена и Микерина.
— Но это только три, — заметил я. — А палаток — четыре.
— Четвёртая, в которой я живу, обозначает место эмиссионной туманности "эм сорок два". Углы и соотношения расстояний между палатками совпадают с положением пирамид плато Гизы и объектов пояса Ориона. Неслабо, правда?
— Замечательно! — на всякий случай согласился я. — Теперь можно спать?
Тут-то она и взорвалась:
— Выйди из этой чёртовой палатки! — закричала Рамзия. — Если немедленно не выйдешь, я отброшу её к чёртовой матери! Выходи!
В её голосе было столько растерянности и злости, что я не рискнул спорить. В конце концов, "если женщина просит"…
Я мигом опустил "молнию" на спальнике и проскочил наружу. Прохладно, но терпимо, если, конечно, вынужденный променад не затянется.
Она вышла за мной и приказала:
— Смотри на звёзды!
— Звёзды?
— Подними голову!
Ну, я и поднял. И посмотрел. И обалдел.
Так вот почему в ранние, почти ночные часы, я так хорошо видел призрака: по всему небу протянулось светящееся кольцо. Миллионы ярких, нет — огненных! — точек широким обручем неспешно проплывали у меня над головой. Многие мерцали, меняли цвета и оттенки. Некоторые равномерно вспыхивали, будто маяки на сложном фарватере. Они затмевали настоящие звёзды. Свет Кольца по яркости спорил с Луной, краешек которой висел над перевалом. Захватывающее зрелище!
— Не Сатурн, конечно, — сказала Рамзия. — Но и радиус Земли поменьше…
Я молчал. Я был потрясён.
— Это спутники, Коля. Это орбитальная жизнь человека. Каждая звёздочка — отдельный мир, со своей экологией, традициями, законами. На Земле народу тоже хватает, но благодаря Кольцу уже не так тесно, как было сто или двести лет назад. Мы завоюем пространство, Коля. С тобой, или без тебя. Но с тобой это будет завтра и с удобствами. А без тебя — через тысячу лет и ценой многих и многих жертв. Почему бы тебе не помочь нам? Попроси Его! Ты спасёшь тысячи… нет, миллионы жизней. Ты будешь героем! Всё человечество будет ходить у тебя в должниках.
А я всё глазел на это чудо. Когда? Как? Почему я этого не видел раньше?
— Николай! — строго окликнула Рамзия, и мне пришлось опустить голову. — Оттуда многое видно. И твои палатки тоже. Я шла не к озеру. Я шла к тебе. Но меня перехватили хламиды. Они ведь не только суры… они и тебя охраняют.
— Меня? — удивился я. — Зачем?
— Потому что ты в контакте с Источником. Это очевидно. Я не могу знать, как ты это делаешь, или почему он выбрал именно тебя. Может, это ты какой-то особенный, и твои гены и вправду имеют какое-то значение, а может, получилось случайно. Но я не отступлюсь. Я многое видела в плену, а за эти дни ты показал ещё больше. Теперь я уверена, что Источник существует! И я точно знаю, что его можно просить, а он может услышать. Попроси Его, Коля. За нас всех, попроси!
Мне показалось, что она была готова разреветься… что и говорить: все люди разные, и у каждого — своя фишка в голове.
— Но как его просить? — спросил я. — У меня же нет раковины.
— Тебе не нужна раковина, Коля. Согни ладонь чашечкой и приложи к уху — та же раковина. Он услышит тебя. Попроси. Только для всех. Он даст…
Я послушно собрал ладонь лодочкой и приложил к уху. Точно! Шумит. Как море за дюнами, поросшими высохшим камышом.
За спиной будто выросли крылья. Знак!
Не напрасно призрак хлопал себя по ушам! Ему нужна была лишь раковина возле моего уха. Или ладонь ложечкой. Сумерки ночи прорезали контуры бескрайнего болота, из которого когда-то выползли наши далёкие предки.
— Что ты видишь? — шёпотом спросила Рамзия.
Её дыхание обожгло щеку. Рамзия тесно прижалась ко мне, и я вдруг почувствовал, ощутил, что на ней только Ленкина ночнушка: с широким декольте и разрезами по бокам до самого пояса.
Теперь мы были там вдвоём. И болото до горизонта уже не казалось мрачным и враждебным. Напротив. Это была ванна с горячей глиной, которая только ждала, чтобы в неё вдохнули жизнь. Солнце ласково грело, испарения кружили голову. А ещё была Ленка, с незнакомой улыбкой и чужим, насмешливым прищуром. Запах кожи, волос… непривычный, но не чужой. Я целовал её. Я дышал ею. Я любил её уже за то, что она была моего племени, а значит, частью меня изначально. Мы все из одной колыбели. А она охотно отзывалась на ласку: прижималась и потягивалась, продлевая бесконечное движение ладони от талии к бедру…
IV
Я всегда просыпаюсь в одно и то же время.
У меня нет будильника. У меня нет часов.
Просто я точно знаю, что там, внизу, в котловине, скапливается тёплый воздух, катящийся вниз с перевала. Вода озера охлаждает нижний слой воздуха, и от этого он становится более плотным и тяжёлым. Так образуется слой инверсии. Как только температура воздуха понизится до точки росы, и водяной пар достигнет насыщения — начинается формирование тумана. Наступает особое время. Моё.
В эти минуты я должен быть там, на утёсе.
Время встречи с призраком.
Я осторожно высвобождаю руку из-под волос Рамзии, но она просыпается:
— Джамбудвипа, — говорит она. — Мы были там. Фантастика!
— Да, милая, — соглашаюсь я. — Наверное, это можно назвать и так.
Мне нужно спешить. Теперь я знаю, что мне следует делать.
— Это другое название Гондваны, — уточняет Рамзия, надевая Ленкину рубашку. — Мы были неосторожны. Для безопасного секса у меня не самые подходящие дни…
Мне некогда. Одеваюсь и выхожу из палатки.
Рамзия следует за мной.
— Попроси его, — напоминает она.
Её слова ртутью впечатываются в мягкую почву. Утренний воздух даже не пытается удержать тяжесть её голоса, роняет его в гной, мешает с песком.
— Не хочешь о звёздах, попроси панацею, — говорит Рамзия. Она ловит мою руку и держит, не отпускает, не даёт уйти. — Попроси лекарство от всех болезней. Спроси о вечной молодости или о манне небесной. Нас — тридцать миллиардов. Мы ссоримся. Мы ненавидим друг друга. Нас нужно лечить и кормить. Мы очень хотим жить…
— Хотите жить — не убивайте! — мне неловко за свою попытку объяснить очевидное. — Причём тут Он?
— Спроси его, чего он ждёт, — Рамзия задыхалась от волнения. — Почему он один? Почему пустуют другие места их приземления? Это он их охраняет? Сторожит? Для кого? Для кого он несёт своё вечное дежурство?
Мне удаётся высвободиться, и я быстро иду, — нет, бегу — утоптанной тропинкой к обрыву. Светает. Как стремительно приходит свет! Неужели опоздал? Нет. Вот он. Ждёт. Волнуется.
Сегодня его голос особенно громок. Он оглушает меня грохотом падающей воды, осыпает бисером влаги, благодарит за короткие минуты истинного общения. Я ничего не скрываю. Я чист и открыт. Я прозрачен. Я твёрдо знаю, чего хочу, и поэтому ничуть не удивляюсь, когда солнце прыгает к зениту, а на зелёной глади озера появляются перевёрнутые лодки. Рядом с лодками суетятся люди в оранжевых жилетах, и я счастлив оттого, что "жилетов" пять.
Моё облегчение неимоверно: будто сбросил с плеч целую планету.
Звонкий девичий голос несётся к тёплому небу: "Эге-гей!"
Обрывок страховочной сети свадебной белизной украшает серую громаду камня. Сеть новенькая, будто её оборвало лишь вчера. Нет, не вчера, — сегодня. Только что. Минуту назад.
"Эге-гей! — присоединяются к Василине остальные. — Кела! Круто!"
Они молоды, бодры и веселы. Перед ними вся жизнь.
Я улыбаюсь в ответ и смело шагаю вперёд.
Они отчаянно машут руками.
Что-то кричат, кто-то бросился обратно в озеро. Я лечу вниз, туда, к ним, к счастью и свету.
К своим друзьям, для которых мне удалось отыскать нужные слова…
V
— Добрый день, тётя Катя. Здравствуйте. Случилось большое несчастье. Ваш сын Коля разбился в падении с водопада. Тела его так и не нашли. Мы принесли вам его вещи…
Баллада об убежище
В своём улье Натикрис считалась самым перспективным жнецом, но многие наставники были недовольны её склонностью к масштабу и комбинациям. Казалось бы, чего проще: "плод созрел, пора в корзину"! Но ей всегда этого казалось мало — не всё равно, сколько адаевы упадёт с одного удара по ветке. А конкуренция собственных результатов обещала сладкое безумие: когда внутренний взор пересекает себя несколько раз и замыкается на своём источнике…
Сейчас в её власти была вполне созревшая жертва, с трепетом прислушивающаяся к шелесту приближающегося механического монстра. Неподалёку, в потёмках каменного лабиринта, прятался охотник, готовый принять участие в жатве.
Пастух бездушного уродца сидел много дальше, занятый поглощением пищи и размышлениями о приятном. Сейчас он был спокоен и счастлив, но пройдёт немного времени, и его адаева станет ключевой фигурой в завязи грядущей комбинации. Именно пастух поможет Натикрис собрать неслыханный урожай. Её улей пойдёт в рост, и все, от несмышлёнышей до наставников, на долгое время забудут о дурацких ограничениях Сеятеля.