— Хлорка? — удивился он.
— Ну да... — Она притушила голос. — Сосед, знаете ли... Он крайне неаккуратен. Повсюду. В туалете особенно. Я там посыпаю немного. А что делать, что же делать? Да вы заходите, не стесняйтесь.
Она толкнула дверь в комнату, и в коридор обрушился столб света.
Да, здесь слишком много света на метр квадратный, отметил Б. О. про себя. Люстра с пятью изогнутыми рожками, забрызганная мелкими каплями хрустальных висюлек, торшер в углу, настольная лампа на серванте. Фарфоровый ночник в форме домика под красной черепичной крышей — пасторален и миниатюрен. И в целом все, что было тут, так миниатюрно, аккуратно, зализано так... И характерен запах — он всегда сопровождает жизнь стариков. Землей пахнет, но не той, что в горшке с геранью, а какой-то другой, кладбищенской землей. Над кроватью с облупившимися никелированными спинками — настенный коврик, по нему скачет серый волк в черном лесу и несет на спине русоволосую девушку.
Тем более странно для этого жилища полыхание цветов: сочно-голубое кроватное покрывало, занавески на окнах ярко-зеленые, пестрая скатерть на круглом столе — тут радуга упала и рассыпалась.
Старуха поглаживала скатерть, точно собирая в ладонь не существующие хлебные крошки.
— Вы что-то говорили? Вы из ЖЭКа? — Она пожевала воздух полупустым ртом. — Я не расслышала.
Мы из похоронного бюро, — представилась Бася, разглядывая вышитого крестом волка на стене, который затравленно косил на нее желтым глазом. — Мы пришли отвезти проживающего здесь господина Филонова на ближайшее кладбище. Кем он тебе, кстати, приходится? Сыном? Внуком?
— Сын мой и так на кладбище, — сказала старуха и беззвучно, совершенно не изменившись в лице, заплакала. — А внуков Бог не послал.
— Похоже, ты перестаралась, — тихо сказал Басе Б. О.
— Ничего! — ледяным тоном отозвалась она, пропуская реплику Б. О. мимо ушей. — Тогда соседа твоего свезем. Сейчас упакуем в деревянный макинтош и повезем. Где он?
— Гуляет где-то... — Старуха медленно опустила свои отвратительные черепашьи веки. — Уже, наверно, пьяный совсем.
— Слушай, Тортилла, — угрожающе прошипела Бася. — Ты у меня дождешься. Я тебе последние мозги сейчас вышибу.
— Брек! — решительно скомандовал Б. О. и поднял руки с видом рефери, разнимающего вошедших в клинч бойцов. — Очаровательно! — бросил он в сторону Баси. — Скажи, пожалуйста, а столь изысканно изъясняться тоже учат в институте культуры?
Она фыркнула, сложила руки на груди и отошла к окну. Б. О. подсел к столу:
— А где в самом деле может быть ваш сосед?
— А я знаю? Видно, на сбор ушел.
— На сбор? Ага, на торжественный сбор пионерского отряда, скорее всего. С костром и пением хоровых песен, — прокомментировала Бася, не оборачиваясь.
— Дорогая, заткнись, а? — поморщился Б. О. и опять вежливо обратился к хозяйке дома: — Какой сбор?
— Так по помойкам ходит. Бутылки пивные собирает. В магазине меняет их на вино... Сейчас очень много людей ходит по помойкам, кто что ищет — кто бутылки вот, кто еду или старые вещи. Сосед говорит, с этим промыслом стало трудно, уж больно многие этим кормятся.
— М-да, — отозвался Б. О. Он вспомнил, что почти у каждой помойки, которая последнее время попадалась на глаза, он непременно видел людей, разгребавших длинными палками мусор, причем по виду далеко не бродяг. — А он не говорил вам... Паспорт он не терял в последнее время?
— Терял, как же... Да пропил он его. Обменял у какого-то парня возле магазина. Давно уже, с полгода назад.
Б. О., хлопнув ладонями по коленям, поднялся:
— Бась, пошли. Нам тут нечего делать.
Она не шелохнулась.
— Бася, — позвал он еще раз. — На выход.
Она продолжала в каменной позе стоять у окна. Б. О. подошел, тронул ее за плечо, заглянул в лицо — она плакала.
— Ты что?
— Господи, да что ж это со мной происходит... Накатывает. Дичь какая-то... Как сейчас с этой старухой несчастной...
— Ничего, — он погладил ее по волосам, поцеловал в макушку. — Это нормально. Это даже неплохо. Такие порывы тебе только на пользу, они укрепляют душевное равновесие и оттачивают инстинкт.
— Какой еще инстинкт? — глухо спросила она.
— Без которого в степном краю не выжить.
Он проводил Басю до двери, вернулся, достал бумажник, вынул несколько сотенных купюр и подсунул их под одиноко стоявшую в центре стола сиреневую розетку для варенья, в которой лежала давно окаменевшая баранка.
Старуха никак не отреагировала на его жест.
Господи, подумал он, она же наверняка почти слепая.
У гаражей-"ракушек", припадая на ослабевшие задние лапы, неторопливо прогуливался старый Икар. Низко опустив к земле острую морду, он равнодушно обнюхивал клочок земли, не закованной в асфальт, — именно тот, на который они обычно ставили машину. Хозяина поблизости видно не было, скорее всего, он просто выпустил старика колли из подъезда, а сам ушел домой, прекрасно зная, что собака его слишком умна и опытна, чтобы на закате своих дней далеко уходить от дома.
Б. О. поставил машину прямо напротив подъезда. Они вернулись сюда забрать вещи, чтобы перебраться на старую, мамину квартиру. Б. О. по дороге от Филонова сказал, что ему не нравится это место, на старой квартире будет поспокойней. Бася равнодушно согласилась: переезд так переезд.
Побросав в большую дорожную сумку одежду и массу каких-то женских причиндалов в коробочках, баночках и пакетиках, она направилась в гостиную, где застала Б. О. за разглядыванием висевшего в простенке между окнами акварельного портрета.
— Это Митя рисовал, — пояснила она.
— Я догадался.
Портрет был исполнен в своеобразной эскизной манере: четко прописано только лицо, а все остальное — волосы, плечи, грудь, согнутая в локте рука —медленно таяло, впитываясь в фон, в муаровой ткани которого, если присмотреться, можно было различить зыбкие контуры крыльца.
— Это на даче?.. Что-то похожее я видел в компьютере. Еще тогда, когда просматривал каталоги на всякий случай.
— Я же тебе говорила, он очень много рисовал. — Бася присела на пуфик у зеркала, подперла щеку кулаком. — Это стало у него чем-то вроде рефлекса.
— Что именно?
— Он всегда держал под руками блокнот и, когда впадал в задумчивость, что-то набрасывал, почти бессознательно... Это многим людям свойственно — мне, например. Я часто ловлю себя на том, что за работой — когда сценарии читаю или пишу что-то — вечно рисую на полях. Рука сама выводит — просто по привычке. Так же и он. И даже у себя на работе, насколько я Знаю, он иногда делал эскизы: чей-то занятный жест, поворот лица, взгляд... В отличие от моих рожиц, это были нормальные портретные наброски. Многие он потом сканировал, как-то обрабатывал в компьютере. Ты же видел.
— Да. Там целая картинная галерея. Пошли, посмотрим еще разок.
Она последовала за Б. О. в кабинет. Он уже сидел перед монитором. Открыл перечень файлов, прогнал их сверху вниз.
— Что это за "вася"? — спросил он, вглядываясь в панель каталога. — Этих "васей" тут штук двадцать.
— Это я. Он часто меня рисовал.
— Понятно, — кивнул Б. О. и загрузил первый попавшийся файл sereg. На мониторе возник портрет узколицего человека с темными глубокими глазами — собственно, это был портрет глаз, остальные черты лица растворялись в зеленоватом фоне.
— Это Серегин. Его однокурсник. Они вместе начинали свое дело. Потом разбежались в разные стороны.
Б. О. ткнул курсором в очередной файл. На этот раз под стрелку курсора попало имя "gelf".
Миниатюрное женское лицо.
— Это же Сонька Гельфанд! Моя коллега. Маленькая такая женщина, на ребенка похожа. Да ты ее, кажется, видел у нас в мастерской.
— Было такое дело, — сказал Б. О., закрывая файл. — У твоего мужа был точный глаз. — Он запрокинул голову и какое-то время, не мигая, смотрел в потолок. — Так выходит, он именовал файлы по фамилиям персонажей?
Они молча посмотрели друг на друга.
— Вот именно, — кивнул Б. О. — Ну-ка, где тут у нас заветная буковка "F"? Вот он, зараза.
Курсорная стрелка упиралась в имя "filon".
— Покажи-ка этого парня, — попросила Бася.
Б. О. загрузил файл, на мониторе появилось лицо белокурого человека лет тридцати пяти, красивое, но в этом лице неуловимо, с изнанки, что ли, читалось что-то порочное... Да, вот в этих с излишней тщательностью прорисованных бровях, пушистых ресницах, в линии изогнутого мимолетным капризом рта. Иллюстрация была выполнена в типичной для автора манере — лицо как бы выплывало Из мягких пастельных тонов фона, в котором преобладал нежно-голубой цвет. На заднем плане смутно угадывался некий барьер, над которым, повиснув в воздухе, парили бутылки.
— Сцена в баре в голубых тонах, — заметил Б. О.
Бася, нахмурившись и сосредоточенно покусывая губу, о чем-то размышляла.
— Знаешь, — в конце концов произнесла она, — я помню, как-то раз Митька пришел домой в жутком настроении, просто свирепый.... Чертыхался, плевался... — Она умолкла и присмотрелась к лицу на мониторе. — Да! Конечно! Тут же ринулся в ванну, долго плескался, потом дернул с ходу пару рюмок. И рассказал, что было у него какое-то чисто деловое свидание, то ли в ресторане, то ли в баре, а оказалось, что это бар для педиков...
— Ну, если господин Филонов педик, то это его трудности. — Широко раскинув руки, Б. О. потянулся. — Впрочем, теперь, похоже, и наши тоже.
Он встал, прошел к рабочему столу, уселся в кресло, подвинул к себе круглое настольное зеркальце в серебряной оправе и на малахитовой подставке, округлил губы, картинно приподнял бровь, кокетливо повел плечом и, заметно возвысив тембр голоса, обратился к своему отражению:
— Хо-хо?
Полюбовавшись собой — в ходе этого любования Б. О. делал слащавые ужимки, — испустил глубокий вздох, отрицательно мотнул головой и хрипло проговорил:
— Нет. Не годится. Маловато будет, однако... Бася, у тебя как обстоят дела с искусством макияжа?