Безумие, если честно.
Впрочем, очень возможно, что с такими, как Эласто, поиск виновного — это действительно единственный способ. Но играть в эту игру прямо сейчас… впрочем, Танатос уже сам испортил всё, что мог. Так что теперь он может только довериться Амано и сделать всё, чтобы его план удался.
— Да будет так, — сказал Эласто, — я буду ждать твоего отчёта, и сам привлеку своих лучших людей для этого дела: что бы ни произошло здесь, это явно таит в себе нечто большее. Нужно проанализировать этот бой, раз за разом, и не допустить повторения. Возможно, нам даже придётся избавиться от проекта “Танатос”. Знаю, что это твоя любимая кукла, но мы не можем позволить себе бога, который совершает такие ошибки. Ты просто выберешь себе другого.
— Если не будет других вариантов, — поморщился Амано. — Но сами знаете, ТТХ этого бога подходят мне лучше всего. Да и после ситуации с Гелиосом разумно ли отказываться от такой дорогой разработки из-за одной ошибки?
Эласто махнул рукой, и от его ярости на стенах появились вмятины.
— Если бы не идиотизм твоего отца, у нас сейчас могло бы быть множество богов! А на выходе мы имеем…
— Я сделаю всё, чтобы искупить его вину, дядя, — в глазах Амано сияла фанатичная одержимость, от вида которой Танатосу почему-то стало почти больно. — Я сделаю всё, чтобы очистить свою генетическую историю от того отвратительного и мерзкого, что пятнает её.
Самое забавное, что он не лгал. Ни единым словом. Танатос ощущал это, и Эласто улавливал отголоски этих ощущений.
Ответ племянника явно пришёлся ему по вкусу.
— Ты ту ни при чём, дорогой мальчик. К счастью, моей сестре хватило ума ещё на первых стадиях позаботиться, чтобы испорченные гены не проявились в тебе.
Танатос смотрел своими-чужими глазами в те, напротив, знакомо-незнакомые. Ему никогда раньше не случалось присутствовать при разговорах по душам дяди с племянником — по крайней мере, настолько полно, вживую. И это было если честно, практически страшно.
Он решил, что, если выживет, сделает всё, чтобы узнать про Амано ещё больше. Даже если это знание будет явно не из самых приятных.
— Я ценю ваше доверие, дядя. Оно — опора всем моим чаяниям.
Эласто усмехнулся.
— Право, Амано, я продолжаю считать, что ты сделал неверный выбор. Ты мог бы быть замечательным политиком. Это, если уж на то пошло, в твоей крови.
— Я считаю, что здесь могу быть полезнее, дядя. Уничтожить всех, кто встанет на пути лучшего будущего — это мой способ исправить ошибки, совершённые дядей Кэмано и моим отцом.
— Твой выбор, — протянул Эласто. — Твоё решение... В котором, впрочем, у меня никогда не было необходимости сомневаться: в конечном итоге, именно флагман Танатос первым прорвал знаменитое "Кольцо Гвады". Он оставался самым результативным… по крайней мере, до этого дня. Мы с тобой должны понять, что случилось сегодня.
— Наши желания совпадают — я сделаю всё, чтобы исправить то, что произошло. Я отдам за это жизнь, если надо. Каковы будут ваши распоряжения, дядя?
— Куклу, как только я её оставлю — на отладку. Пусть его выпротрошат, если надо, но мы должны точно знать, что именно там произошло.
— Да, дядя. Я сразу же упакую бога для транспортировки.
— Позаботься об этом. Хотя, думаю, мы не слишком рискнём, если поручим ему ещё одну, последнюю работу.
— А именно?
— Мы не можем демонстрировать Гваде свою слабость, Амано. Мы не можем позволить им думать, что их победа чего-то стоила. Мы должны направить все свои ресурсы на то, чтобы перехватить как можно больше гвадских пилотов, а также продемонстрировать, что лок-генерал жив и сила всё ещё в наших руках. Я лично разрешаю использовать для этого любые средства, кроме уничтожителей планет: нам понадобятся здесь базы. Но базу можно основать и на опустошённой планете, верно? Я, конечно, хотел сохранить этот аграрный квадрат нетронутым, потому что тут ценная инфраструктура, а население состоит из относительно полезных аграрных инженеров. Было бы жаль терять потенциальные ресурсы. Но ты видишь, эти гвадские животные сами провоцируют нас на активные действия; в такой ситуации выбора у нас просто нет.
— Им с самого начала стоило просто сдаться разумному порядку Альдо, — сказал Амано презрительно, — так всё стало бы во много раз проще.
— Именно. И, если они этого не сделали, мы не в ответе за те потери, которые они несут. Подчеркни это в разговоре с личным составом — но это уже после того, как работа будет сделана. А пока что просто позаботься о том, чтобы эти планеты достались нам в очищенном от паразитов их виде.
— Слушаюсь.
— Хорошо. И да, уже известно, с какой планеты произведена атака на флагман?
— Да, это искусственная планета-сад М-254-а.
— Планета-сад? Что это вообще должно значить?
— Полагаю, там выращивают яблоки для магазинов натуральной кухни, дядя.
— Идиотизм. Как можно тратить на такую ерунду планету? Кого волнует натуральная еда, когда есть синтезаторы? Всё же, эти гвадцы — буйнопомешанные паразиты… Поручи зачистку этой, прости ген, яблочной плантации Танатосу. Это будет его последнее задание перед отладкой. Пусть выполнит его максимально демонстративно, чтобы все знали: лок-генерал жив. И ужасен, как никогда.
— Слушаюсь, дядя.
*
Эласто ушёл быстро.
В своей обычной манере, конечно. То есть, убил несколько техников в припадке ярости, обменялся ещё парой слов с Амано и генералом Дро, поверг всех в невыразимый ужас своими обычными манипулятивными приёмами, наслаждаясь тем, как у окружающих страх сменяется надеждой и наоборот… Это выглядит интересно и, возможно, пугающе, если смотреть в первый раз. Во второй и третий тоже, пожалуй, можно впечатлиться. Но Танатос наблюдал эту игру так часто, что в какой-то момент она перестала его трогать, превратившись в печальное представление одного актёра, одновременно жалкого и ужасного.
Если подумать, странное, но повсеместно встречающееся сочетание.
Сорвав злость, отдав пару-тройку условно выполнимых приказов и распространив вокруг себя достаточно, по его меркам, страха, Эласто ушёл.
Это было предсказуемо, собственно говоря. Чем старше он становился, чем дальше заходила его игра в Цезаря новой эпохи, чем ветвистее развивалась паранойя вперемешку с душевной нестабильностью — тем меньше времени он мог провести, управляя аватаром.
Сам факт: он ушёл быстро, оставив Танатоса и Амано наедине, с грузом слов, ошибок и приказов, лежащим на плечах. Тишина, висевшая в каюте, казалась тяжёлой, вязкой и очень густой. Танатосу было почти что страшно смотреть Амано в глаза.
Взвешенные планы, продуманные до самого основания, только что обрушились в пыль. Восстанию предстояло поднять голову ровно через месяц, и к этому было готово всё, но теперь… Из-за глупости Танатоса, из-за его совершенно идиотской ошибки все запущенные процессы должны остановиться — и хорошо ещё, если только остановиться.
— У нас есть работа, Танатос, — холодный голос Амано нарушил тишину. — Мы обязаны минимизировать ущерб от этой катастрофы.
Верно. Они обязаны.
И катастрофа эта намного ужасней, чем разбитое крыло флагмана.
Танатос никогда не считал себя трусом, но заставить себя взглянуть в глаза Амано оказалось одним из самых сложных решений в его жизни.
Он знал, что увидит там. Он представлял, что должен испытывать Амано сейчас. И уже горевал, предвидя потерю существа, которое мог назвать, пусть и со скидкой на их специфику, но всё же — другом. Не слишком ли много потерь для одного дня? Ли, и их планета, и музыка, и книги, и Амано, и будущее, и чувство внутренней свободы, разбившееся, как тухлое яйцо, и оставившее после себя болезненную пустоту.
Но ему следовало это предвидеть. Играя в самую опасную на свете игру, являясь живым оружием в руках психопата, оказавшись на чужой войне без возможности вырваться, будучи монстром и убийцей для одних и просто инструментом для вторых… При таком раскладе нельзя привязываться ни к кому, нельзя любить никого. Или, если уж хватило глупости привязаться, нужно приготовиться к сокрушительным, сбивающим с ног потерям.
Хватит бояться. Поздно бояться. Всё уже разрушено.
Он медленно поднял взгляд на Амано и замер.
Нет, на первый взгляд казалось, что в глазах напротив нет ничего, кроме приличествующего подлинному диро хладнокровия. Но Танатос знал Амано действительно хорошо. И там, в глубине его глаз, читал обжигающее, болезненное сочувствие.
Возможно, потеряно далеко не всё.
Возможно, хотя бы дружба у него ещё есть.
— Я выполню работу наилучшим образом, ари Амано.
Они снова обменялись взглядами, понимающими и узнаваемыми, отражёнными друг в друге. Каждый из них мог понять, через что сейчас проходит другой, тогда как весь остальной мир вполне закономерно видел совершенно другую картину.
А после Танатос отвернулся.
“Приготовить команды зачистки!” — приказал он. И его флагман, несмотря на все повреждения, работал идеально: Танатос почувствовал, как запускаются соответственные программы, как активизируются робототехники, как открываются шлюзы, выпуская тучи мух-беспилотников, как подскакивают пилоты по сигналу “боевой тревоги”, готовясь занять места в разрушителях.
Эти пилоты не являлись, в отличие от “Альфа Танатос”, ценными профессионалами, подготовленными для космических сражений асами, сработанной и сильной командой самых-самых лучших. Нет, “чистильщики” были вполне неплохими пилотами — и это значит, что им далеко до отличных. В сражении один на один, при условии равноценности техники, пилоты из того же “Гнева” вынесли бы чистильщиков в два счёта — не говоря уже, например, о “Альфа Вихре” из ЗС или разбитом в своё время Родасом гвадском “Крыле Валькирии”.
Но чистильщики изначально предназначались для другого. Они приходили потом, когда основная битва уже отгремела, когда асы закончили свою работу, и корабли защитников разлетелись в космический мусор. Машины зачистки сконструированы довольно неповоротливыми, не слишком маневренными, мало пригодными для сверхскоростного боя; они, впрочем, и не должны были сражаться.