— Свобода веры, миледи. Я верю в призраков, и в то, что они следуют за вами, и в то, что хранят вас. Они не дадут вам умереть, притом не без причины.
Да уж, свобода веры...
— Хорошо, призраки так призраки. Не думай, что я не уважаю вашу причудливую мифологию, но только не вздумай сказать этого при журналистах, хорошо?
— Я не настолько глуп, миледи. Это был частный разговор. И, даже отбросив тему призраков, надо признать: вы делаете самое разумное, что в такой ситуации в принципе можно сделать. Мы множество раз просчитывали ситуацию, но похоже на то, что это действительно самый оптимальный выход. У него есть своя цена... Но вы сами всегда учите меня, что у любого решения есть цена.
Да, она это знала. Но что это меняло?
— Возможно мы делаем то, что должно быть сделано. Почти наверняка. Но это ничего не упрощает… Я хотела бы остаться там, Тана. Сегодня больше, чем когда-либо. И, возможно, я там осталась — во многих из смыслов… Но хватит лирики. Давай вернёмся к нашим ветеранам. Ситуация, если раскрутить её в жерновах политики, пахнет очень плохо. Этот костёр надо потушить, пока не разгорелся... Вот что, срочно отправь туда леди Джин и лорда Бэлго. Передай, что я разрешаю использовать любые уместные методы.
— Любые?
— Совершенно верно.
— Слушаюсь, миледи.
— Это тоже — на мой полный контроль… Что ещё?
Судя по немного сочувствующему взгляду Таны, самое гнилое он приберёг напоследок.
— Массовые студенческие акции протеста на Брайдине. И я мог бы сказать вам, кто их возглавляет, но вы, я думаю, сами догадываетесь.
Студенческое сообщество… Ну тут ничего неожиданного, на самом деле — во все времена именно с университетов начиналась политика. По большому и малому счёту.
Но вот предложение угадать имя — это уже плохо… Потому что в контексте многочисленных активистов Брайдины был только один, чьё имя она могла бы угадать с первого раза.
— Скажи мне, что это не Джейди Беслеф, — попросила она устало.
— Я и рад бы, но, думаю, вы сами уже всё поняли.
Ей довольно сильно захотелось побиться обо что-нибудь головой.
— Я не понимаю. Меня заверили, что этого деятеля чуть ли не под конвоем упаковали в корабль и отправили в одно из дальних семейных поместий, охраняемых, как иные тюрьмы…
— Очевидно, нам с вами следует признать, что правило “сыновья идут по стопам отцов” в данном случае вполне себе верно. Сколько там раз её покойное величество ссылала принца Агенора в такого рода “дальние поместья”? И сколько раз он чудесным образом вновь оказывался на свободе?
Леди Авалон только покачала головой.
— Не будь он ублюдком Агенора, заткнуть его было бы в разы проще… Не говоря уж о том, что и затыкать не пришлось бы. Очередной юноша с горящими глазами, мечтающий деятельно изменить мир — это совсем не то же самое, что незаконнорожденный сын фактическеого главы страны, открыто выступающий против своего отца… Ладно. Боюсь, с этим должна разобраться я лично. Пришло время поговорить с Агенором о том, на какие жертвы он готов в данном случае пойти — потому что это зашло слишком далеко.
Тана сочувственно зашипел, но тут же опомнился и перешёл на человеческую речь.
— Это может быть сложный разговор.
— О да, так оно и будет, тут без вариантов. Не знаю, кем на самом деле была матушка этого Джейди, погибшая на Гваде-1, но можно не сомневаться: для Агенора она значила больше, чем все законные супруги с их многочисленными отпрысками. Судя по тому, как много он прощает мальчишке… Ещё один пример того, что в нашем деле чувства всё усложняют.
Тана склонил голову набок. Учитывая гибкость его суставов, голова наклонилась градусов на девяносто, отчего парень тут же даже отдалённо перестал смахивать на человека, а начал — на охотящуюся ящерицу.
Впрочем, судя по выражению его глаз, он и собирался некоторым образом поохотиться — как минимум, за информацией так точно.
— Миледи, — протянул он, — говоря о чувствах и усложнении… Я не уверен, насколько уместно задавать этот вопрос, но невозможно плотно работать с этим делом, не понимая ключевых моментов. Мне очевидно, что вы с ари Танатосом знаете друг друга; вас связывает как минимум пять видов любви. К тому же, вы делите многих призраков на двоих.
— Тана, во имя космоса, только не начинай опять про дурацких призраков…
— Значит, я ошибаюсь? Если да, то я никогда больше не заговорю об этом. Но, если нет, то это важно, моя леди. Может случиться, что критически важно — для планирования и оценки ситуации. Незнание может ослепить меня. Причём как раз в тот момент, когда это будет жизненно важно.
Сколько бы она ни сердилась, но стоило признать, что правда в словах Таны присутствовала. Леди Авалон сама ненавидела играть вслепую. И, несмотря на совершенно дурацкую привычку вворачивать, к месту или нет, призраков и прочие мифологические штуки, Тана был гением. И одним из немногих, кому она доверяла.
— Что же, — вздохнула она, — Я расскажу вам одну историю, Тана. Она вам понравится, потому что это мрачная сказочка, в которой предостаточно призраков. И главная героиня нынче пополнила их ряды… Итак, сказочка начинается однажды, в тридесятом царстве… То есть, около девяти лет назад, когда всем нам казалось, что дурацкие разборки вокруг крохотной планетки скоро утихнут, эта идиотская война кончится быстро и точно никогда не затронет Гваду... Тогда Лиана Брифф, кибер-гонщица и избежавшая наказания “незабудка”, познакомилась в игре “Последнего шанса” с неким парнем. Он был странноват, местами вёл себя необычно — но летал, как бог… А вирт-гении часто не от мира сего, так? Он летал под ником “бог смерти”, и её забавлял этот нарочитый пафос. Она во многом была наивной дурочкой, та Ли… Может, к лучшему, что она уже мертва. Но вернёмся к нашей сказочке…
И она рассказала всё.
Тана выслушал молча, не перебивая. А после прошипел что-то на своём, ящеричьем.
— С переводом, пожалуйста, — попросила она.
— С этим могут быть некоторые сложности, — ответил Тана спокойно. — В вашем языке нет таких слов. У вашего вида давно пропала необходимость произносить вслух именно это имя любви. Даже у моего народа оно встречалось редко, а уж у вашего…
— Мы всерьёз собрались обсуждать здесь любовь, Тана? Это даже не смешно.
— Нет, вы правы: не смешно. Во всей этой ситуации нет ничего смешного. Но есть такое выражение — не замечать в комнате слона. Вам не кажется, что молчать в данном случае о связавших вас с ари Танатосом чувствах — это не замечать слона? Потому что, нравится ли вам это признавать или нет, но они могут влиять на общую картину. Уже влияют.
Ей нечего было на это ответить.
— Хорошо, давайте говорить о любви. О том, что я должна сделать во благо Гвады, и о том, как можно это использовать. Я так поняла, у вас есть дополнительно какие-то идеи на этот счёт?
Возможно, её голос дрогнул. Быть может, она даже возненавидела бы себя за это, если бы не устала настолько сильно.
Тана долго молчал, разглядывая её своими огромными лучистыми глазами. И, когда она уже собралась съязвить по этому поводу, всё же снизошёл до ответа.
— Однажды Сэм сказал мне одну интересную вещь…
— Только не говорите мне, что собираетесь цитировать своего психоаналитика.
— Собираюсь, потому что он — очень умный человек. Так вот, он сказал, что, спасая мир, нужно начинать с себя. Эта истина, к сожалению, едва ли подходит для меня, потому что у меня нет мира, который мне стоило бы спасать. Мой мир кончился в огне, под лучами терраформации. Но у вас, возможно, шанс ещё есть. Вам есть, что спасать, и вы делаете всё для этого. И любовь может стать тут хорошим подспорьем.
— Ну-ну. Осталось только надеть какую-нибудь цветастую шапочку и заорать "Любовь спасёт мир".
— Не уверен, что этот скепсис уместен, миледи. В своё время люди в цветастных шапочках не раз меняли мир, не так ли? И не были они так уж неправы. То, что у вас принято называть любовью, строит цивилизации. Не хуже, чем войны, политика и интриги. Не столь явно, не столь прямолинейно — и мы, конечно, не будем здесь вспоминать Елену Троянскую или Мессалину, потому что это про секс и жажду обладания. Такие вещи часто вмешиваются в историю, но редко в лучшую сторону… Но есть ещё иное, то, что всегда будет лежать в фундаменте, стоять в тени, поддерживать цивилизации на грани падения. Вы забыли подлинные имена этого, неназываемого — но оно есть, там, вне контекста, на самой черте, вроде бы маленькое и неважное. Но именно оно в конечном итоге спасает вас от окончательного уничтожения.
— Если вы спросите меня, то дипломатия, космические щиты, роботы и оружие спасают нас от окончательного уничтожения, — ответила она сухо. — Любовь я ни разу не встречала в этом списке. И не могу не отметить, что вашим соотечественникам все эти “имена любви” не слишком помогли. А вот были бы у них хорошие противоорбитные…
Она прикусила язык. И почти что возненавидела себя — но жестокие, несправедливые слова уже сорвались с губ.
Тана, впрочем, не выглядел обиженным.
— Всё так, — сказал он спокойно. — Мой народ уделял слишком много значения словам, которые во имя силы стоило бы забыть… Возможно. А может, и нет. Жажда силы сама по себе хороша, но рано или поздно она пожрёт сама себя, как Уроборос. Ваш народ постоянно наращивает силу, миледи, алкает её, как единственный ответ на все вопросы — потому что они забыли все другие ответы. Но это не может продолжаться бесконечно. И с каждой войной, с каждым скачком технологии вы подходите к пределу, за которым уже ничего не будет. Знаете, однажды Сэм спросил у меня, не мечтал ли я когда-либо отомстить человечеству за то, что оно сделало. Но ответ — нет. Я действительо верю, что человечество очень убедительно мстит самое себе. Вы можете смотреть на меня, миледи, как на глупого фанатичного язычника, лысую ящерицу, ряженную в человеческий костюм, тупиковую ветвь изначально обречённой расы…
У неё во рту пересохло.
— Тана, я никогда…