чала головой.
– С чего им в тяжкие времена вспоминать о нас? Мы должны позаботиться о себе сами. – Она слегка ущипнула меня за руку. – Мы беспокоились о вас.
– На нас напали разбойники.
– Разбойники! – Она замедлила шаг и оглядела меня. – Я так понимаю, ты показала им, где раки зимуют?
Я улыбнулась.
– Вроде того. – Я вытолкнула из головы образ мертвеца в сарае. Сайон от него избавился. Я не спрашивала как.
Зайзи вздохнула.
– И у нас промышляют всякие подлецы. Не дома, а в деревне. Вряд ли чужаки. Вероятно, некоторые жадные мужики решили воспользоваться темнотой… – Она вдруг остановилась. – А это кто такой?
Я повернулась и подняла лампу повыше. От полей с вязанкой дров на плече к дому шел Сайон. Он взглянул в нашу сторону.
– Это… – Я старалась не обращать внимания на бабочек в животе, – мужчина, которого я нашла у реки.
Выдернув свою руку из моей, Зайзи посмотрела на меня и вскинула брови.
– Мужчина, которого ты нашла у реки? И который колет для тебя дрова? – Она вновь взглянула в сторону Сайона и шагнула вперед. – И похоже, недурен собой. Во всяком случае, насколько я могу судить.
Я лишь пихнула ее локтем.
– Телорианец? – предположила сестра.
– Вроде того, – ответила я, заработав еще один недоуменный взгляд. – Объясню за завтраком.
Объясню по мере возможности. Мне казалось неправильным раскрывать невероятные тайны Сайона даже такому заслуживающему доверия человеку, как Зайзи.
Зайзи вела себя так, словно прожила на ферме всю жизнь. Поскольку путь до Гоутира был неблизкий, к тому же затрудненный безостановочной тьмой, она намеревалась задержаться у нас на пару недель. Энера обняла ее, как давно потерянное дитя; Ката отнеслась к ней холодно, что неудивительно: когда Зайзи конфликтовала с родителями из-за замужества, Ката приняла сторону моих тети и дяди. Впрочем, прошло уже достаточно времени, чтобы эти разногласия канули в Лету. К тому же я заметила во взгляде бабушки облегчение, когда она отворачивалась.
Сайон не присоединился к нам за завтраком, что вполне ожидаемо. Я позволила маме объяснить, как он у нас очутился, чтобы мне не пришлось врать, скрывая ту небольшую правду, которая была мне известна. Затем сестра поведала новости семьи и Гоутира, и мы вновь порассуждали о войне на небесах: когда она закончится, что мы будем делать, если продолжится, как она повлияла на сражения Рожана с Белатом на севере – продолжают ли солдаты убивать друг друга во тьме, или же боги наконец вселили в их сердца достаточно ужаса, чтобы они опустили свои клинки? Обо всем этом мы услышим очень нескоро, мы слишком далеко от линии фронта и от крупных городов.
Однако предстояло переделать множество дел, так что пришлось вскоре закончить приятную беседу. Я быстро позавтракала и надела свитер, чтобы выгулять Лозу и сходить к реке за водой, пока Зайзи взялась заваривать сборы своих трав. Ко второму заходу к реке Луна поднялась достаточно высоко, поэтому я погасила лампу, экономя масло. Дорожка была освещена хорошо, но ростки отбрасывали тень, поэтому я старалась вести Лозу посередине.
Мы собрали тот немногий урожай, какой получилось. Увы, нельзя согреть весь огород теплом камина, поэтому мама лишь пересадила несколько растений в горшки и поставила поближе к очагу в надежде, что они прорастут. Поскольку на небо поднялась Луна, Сайон занялся делами по дому: залатал дыру в крыше и выгреб золу из очага.
Когда я вошла с последним ведром воды, Зайзи месила тесто для хлеба и внимательно наблюдала за нашим таинственным гостем. Я принялась наблюдать за тем, как она смотрит на него. Сайон собрал золу в мешок, поднял его и, коротко кивнув сестре, вышел. Когда он проходил мимо меня, я заметила одну из его робких улыбок, и вновь руки зачесались от желания их нарисовать.
Меня и раньше вдохновляли лица – членов семьи, друзей, незнакомцев на улице, людей на богослужении, – но один или два наброска всегда утоляли творческий голод, и я переключалась на что-то новое. С Сайоном же… чем больше я его рисовала, тем сильнее рос голод, будто зияющая пропасть внутри. Будто я питалась одним сеном, неспособным меня накормить.
Я прикусила губу до боли, пока не взяла себя в руки. Однако пальцы продолжали слегка дрожать, словно я обожглась. Словно приняла наркотическое вещество, и кровь жаждала добавки. Глупо, как же глупо…
– Никогда не видела таких телорианцев, – голос Зайзи прорвался сквозь плотную завесу мыслей; внимание сестры было обращено к тесту. – Уж от такого женщина может ждать крепкого потомства.
У меня потеплели щеки, поскольку сестра скорее намекала на меня, чем на себя: Зайзи никогда не интересовалась ни мужчинами, ни женщинами. Я стиснула челюсть. Да, у такого крепкого мужчины, как Сайон, вряд ли будут хилые дети. Тем не менее эта мысль меня раздражала, вызывая ощущение, будто вместо костей у меня были изъеденные термитами деревяшки. Мне не нравилось чувство слабости, которое порождали эти терзавшие меня эмоции.
Зайзи замерла.
– Прости, я не то имела в виду.
Я не сразу ее поняла, затем спешно покачала головой.
– Да я и не подумала.
Когда-то мне хотелось стать матерью. Отчаянно хотелось. Но сперва обстоятельства не позволяли, а потом я так и не нашла другого подходящего мужчину, с чем в общем-то смирилась. Правда смирилась. Тем не менее предпочитала не рисовать детей.
После обеда я вышла собрать яйца. Мы потеряли трех куриц во время нападения воров. Из-за дверей в маленькую пристройку, где я хранила свои работы, пробивался слабый свет. Охваченная любопытством, я заглянула внутрь: Зайзи изучала рисунки, которые я там припрятала, сохнущий холст и стоящий в углу незаконченный бюст.
Почти все они изображали Сайона.
Сестра нисколько не смутилась того, что ее застукали. Я никогда не скрывала свои работы, да и теперь не заперла дверь в мастерскую. Глаза Зайзи медленно встретились с моими.
– Твое творчество меняется.
Я тоже заметила, и мама согласилась. Я потерла озябшие руки.
– К лучшему, надеюсь.
– К лучшему, – кивнула она, подходя к незаконченной картине с Сайоном. Поднесла к ней лампу. – Но меняется не только твое творчество, Ай. Ты тоже.
Я усмехнулась.
– Ты не пробыла здесь и дня…
– И уже заметила. Я хорошо тебя знаю. Ты меняешься. – Она наклонила голову в сторону картины. – И думаю, мне понятно, почему.
Я прикусила губу и оглянулась так, будто сзади мог стоять местный судья, готовый огласить приговор. Я вошла в сарай и закрыла за собой дверь.
– Я… – Закончить не получилось.
– Не рискну говорить, что ты его любишь, – ухмыльнулась Зайзи, отчего показались клыки. – Хотелось бы еще пожить. Но ты определенно… – Она повернулась, и свет лампы окутал бюст, – им заинтригована. – Протянув руку, она коснулась еще мягкой серой глины. – Надо бы это закончить.
– Я не знала, как выглядят его глаза, – прошептала я. Вздохнула. – Нет времени заканчивать.
– Ты выкраиваешь время. – Сестра указала на другие работы. Это она еще не видела гору набросков Сайона в альбоме. Ее взгляд смягчился. – Ты никогда не тратишь время на ерунду. Так что наверняка это важно.
Обхватив себя руками, я неохотно наклонила голову в знак согласия.
– В нем есть глубина, которой я никогда ни в ком не видела. Словно я могу упасть в него и не коснуться дна.
Зайзи молча изучала другой портрет.
– Он говорит, что знает меня по Элджерону, – продолжила я. – Он отметил мой прогресс. В нем есть что-то знакомое. Но я никак не могу его вспомнить. Я никогда бы не забыла такое лицо. Такого мужчину.
– Возможно, Эдкар…
Я отмахнулась от имени, которое не произносилось вслух уже много лет. Мне не нравилось говорить о смерти Эдкара.
– Нет, после. В соборе.
– В новом?
Я кивнула. Зайзи прикусила губу.
– Будь осторожна, Айя.
– Я всегда осторожна.
– Будь осторожна, – тем не менее повторила сестра.
Она сжала мое плечо, затем шагнула в бесконечную ночь, забрав с собой лампу. Я задержалась в пристройке – настолько, что бабушка наверняка меня отругает, если увидит, – разглядывая свое творчество. Пролистала старые работы, некоторые еще со времен жизни в столице, достала несколько и сравнила с новыми. Затем спрятала мысли подальше, точно так же, как и картины, и вышла, не забыв запереть дверь на задвижку.
Луна вновь скрылась за облаками, поэтому я подняла лампу повыше и направилась к курятнику. Яиц было немного, куры стали плохо нестись, то ли из-за тьмы, то ли из-за волнений с ворами. Я нашла несколько овальных камней и подсунула в гнезда, чтобы их вдохновить. Наконец проверила животных в сарае, хотя к ним утром заглядывала Энера.
После я направилась к дому, но заметила Сайона на тропинке к реке между полями. Он надел одну из потрепанных шляп моего деда, надвинув почти на глаза, словно маскировался. Но его взгляд был устремлен в небо, где из-за облаков виднелась полоска серебристого света огромной Луны.
Я подошла к нему и остановилась рядом.
– Она прекрасна. Но я скучаю по Солнцу.
Ответом мне был лишь низкое горловое «хм».
Я наблюдала вместе с ним за небом, пока облака не сдвинулись и не закрыли свет. Несмотря на то, что воздух был свежим, от Сайона исходил жар. Мой рукав задел его локоть.
– Чем ты занимался до того, как стал солдатом?
Он взглянул на меня, глаза вспыхнули, словно освещенные изнутри.
– Почему ты спрашиваешь?
Я усмехнулась, и от меня не ускользнуло то, как его взгляд опустился на мои губы. Однако я старалась об этом не задумываться.
– Потому что хочу знать. Зачем еще спрашивать?
Все та же едва заметная улыбка тронула его губы. Интересно, они мягкие или огрубевшие от работы, путешествий и Солнца? Я не знала, что предпочла бы.
– Чем ты занималась до того, как стала художницей? – спросил он в ответ.
Я подняла корзинку с тремя яйцами.
– Хозяйством, чем же еще?
Он кивнул. Повернулся обратно к небу.