– Трон бога не наследуется… – он выста- вил большой палец, – его можно только завое- вать.
Значит, его власть – не неизбежность?
Он выставил указательный палец.
– Время нельзя изменить. – Средний палец. – Смерть нельзя обратить. Безымянный палец. – Нельзя заставить смертных исполнить волю бога, можно только убедить.
Вечные законы. Интересно, сколько еще существует менее значительных законов и сколько из них несправедливы или устарели? Они такие же запутанные, как законы человеческие? Меняются ли они когда-либо?
Я вновь поцеловала его в висок, затем в лицо, задержавшись, чтобы его жар согрел мои губы. Когда он повернулся ко мне, я поцеловала его в губы, а когда отстранилась, он смотрел на меня так, словно я была мозаикой, которую он только что собрал, но кусочки сложились не в ту картину, которую он ожидал увидеть.
– Ай… – пробормотал он.
– Ты прав. – Я не улыбалась уже два дня, и было приятно наконец это сделать. – Это сбивает с толку. Непонятно, меня ты зовешь или тебе просто больно.
Наградой мне стала легкая улыбка, однако я хотела увидеть ее во всей красе – такую, какая расплылась на его губах, когда он впервые проснулся. Словно я была единственным созданием во всей Вселенной, на которое он хотел смотреть.
Даже Эдкар так на меня не смотрел.
Я наклонилась к нему, призывая, позволяя приблизиться. Его губы были не такими пылкими, как тогда, в пристройке: он еще не восстановился после пережитого испытания. И все же они разожгли огонь у меня в груди и развеяли дурные мысли в голове.
Отстранившись, он прижался лбом к моему.
– Мне нельзя здесь оставаться.
Будь счастье вазой, моя треснула бы от горлышка до дна.
Горячая ладонь скользнула вверх по моей руке и ключице. Возможно, он почувствовал трещину и пытался его закрыть.
– Мои гонцы предупредили меня, что положение дел поменялось. Моя армия собирается наступать и одержит победу. Едва крепость Луны падет, Мои силы вернутся. Она это знает. Это нападе- ние было отчаянной попыткой изобразить превосходство.
Интересно, подумала я, сколько еще бож- ков приходило к нему с отчетами, когда я не видела?
– Луна не может победить. Это противоречит самому устройству Вселенной. – Его пальцы скользнули обратно вниз по моей руке. – И все же она не оставляет напрасных попыток. Она всегда была существом эгоистичным. Тем не менее нужно положить этому конец. – Он отстранился и поймал мой взгляд. – Смертные умирают во тьме. Если бы только Матушка-Земля проснулась и встала на Мою сторону… Но Она слишком долго спала.
Я проглотила ком в горле.
– Значит, нужно выжать все возможное из оставшегося времени. – Я прижала ладонь к его груди в районе сердца. – Останься у нас всего неделя, и я буду твоей эту неделю. Если один день, то я буду твоей один день. Один час – я буду твоей на один час.
Опять вернулся тот самый взгляд. Словно я была единственной, на кого он в принципе мог смотреть. Однако теперь его глаза были подернуты такой глубокой тоской, что у меня в душе похолодело. Такую тоску способно вынести только существо, прожившее тысячелетия. Существо, которому причиняли боль и которого предавали, вновь и вновь, существо с вечно кровоточащими ранами.
И мне отчаянно хотелось их залечить.
Я вспомнила его рассказ о звездной матери, Серес. Тогда я не понимала, какая сила может быть настолько мощной, чтобы отвратить женщину от этого мужчины, от этого бога. Но теперь поняла: эта сила – любовь. Ибо я полюбила Сайона. Невозможно было больше отрицать растущее давление в груди, напряженные узлы в животе, жажду, которая привязывала меня к нему, как толстая кожаная заплатка. Никто никогда не вызывал во мне таких чувств. Такой надежды и печали. Такой тяги и желания. Даже талантливый поэт не смог бы описать ураган у меня внутри.
Я поцеловала его, высвобождая часть горяче- го пыла. Забралась к нему на колени. Позволила рукам дождем упасть ему на плечи.
– Если минутку, – прошептала, – то я буду твоей минутку.
Его губы задержались на моих. Ладони схватили меня за локти.
– Я причиню тебе боль, – пробормотал он.
– Не сейчас, – заверила его я. – Не причинишь, раз небо не нуждается в новой звезде. – Без полной божественной силы, без необходимости в звезде на небе, он был немногим больше, чем просто мужчиной. Меня не ждала участь звездных матерей. Он мог полностью принадлежать мне, а я – полностью принадлежать ему.
Свеча погасла, но нам не требовался свет. Его кожа от моих прикосновений слабо светилась, и мне казалась, будто и моя сияет. Пальцы и губы Сайона писали линии сладчайшего пламени на моей плоти, и я рисовала на нем обещания, отпечатывала его на своих костях, сердце, душе. С ним я познала истинную страсть, слишком яркую, слишком красочную, чтобы передать даже лучшими красками. Мы ковали ее вновь и вновь, пока тела не обессилели, затем я погрузилась в блаженный сон, положив голову на сгиб его локтя, потрясенная необыкновенным ощущением целостности, ибо и не осознавала в тот момент, что была чем-то гораздо меньшим.
После той ночи в мысли ворвались опасные грезы.
Грезы, которые я не позволяла себе с подростковых лет. Грезы о домике на холме или квартирке в городе, оформленной по моим желаниям: с гирляндами по праздникам и портретами на стенах. О любимом мужчине, сидящем у окна и что-то мастерящим. О детях со смуглой, как у меня, кожей, которые бегают по дому, повторяют буквы или учатся держать карандаш.
А опасные они потому, что несбыточные. Нельзя устроить смертную жизнь и смертную семью с богом. И уж точно не с тем, которому нужно находиться на небе и от чьего существования зависит все человечество.
Вот только я постоянно забывала о сущности Сайона.
В течение дня, занимаясь делами, я могла… конечно, не совсем забыть, но спрятать на задворках сознания правду и свои страхи о будущем. Сосредоточиться на работе. Притвориться, что вечная ночь не дышит мне в затылок. Я работала усердно, поскольку чем больше я старалась, тем больше времени оставалось на него, а, как он мне напомнил, это время утекало с каждой секундой.
Впрочем, я была счастлива.
Мама и даже бабушка отмечали мое хорошее расположение духа, порой с благоговением, порой с покачиванием головы. Зайзи тоже, но ее улыбки никогда не касались глаз: она осознавала мимолетность происходящего с нами. Тем не менее я улыбалась, и они улыбались, и даже Сайон улыбался. Как и прежде, он жил фермерской жизнью, словно родился для нее. Он избегал лунного света, а его божки создали иллюзию, будто он ушел – об этом он мне рассказал однажды ночью, прежде чем я затащила его на сеновал и занялась с ним любовью так, словно это был наш последний раз.
Последним он не был, но близким к нему.
Мама знала, что между нами происходит. Не могла не знать. Тем не менее она не упрекала меня за связь вне брака, учитывая сущность Сайона и то, что сама она никогда не была замужем. Мама просто позволяла мне наслаждаться жизнью. Они с Зайзи и Катой позволили нам быть счастливыми, и я любила Сайона всем сердцем, теми фибрами своего естества, о существовании которых даже не догадывалась, и эти опасные грезы мелькали в сознании, порождая надежду и затачивая ее, словно нож. Ночью, когда я лежала рядом с ним и рассказывала все то, что прятала от остальных, эта надежда меня пугала: я понимала, как глубоко, в конце концов, она меня ранит.
Я попросила Сайона об одной минуте, он же предоставил мне неделю.
Позже я задумывалась, знал ли он, что та ночь будет нашей последней. И потому так страстно занимался со мной любовью, потому шептал стихи мне в волосы, боготворил меня так, будто богом была я, а не он. Впрочем, знай Сайон о грядущем, он бы не прижимался ко мне так крепко, пока я спала.
Именно тогда, пока я плыла по глубинам дремы, меня охватила жгучая, раскаленная боль и разорвала на части.
Я резко проснулась, словно меня кто-то встряхнул, однако во дворе я была одна, окруженная обрезками плитки и сухим раствором.
Пока я дремала, небо заволокли тучи. К счастью, я успела укрыться в почти законченном соборе до того, как хлынул дождь.
Глава 10
На меня обрушилась действительность. Я лежала лицом к полу – видимо, упала с кровати. Посредине туловища пульсировала жгучая конвульсия, образуя кислотное кольцо. Я с трудом хватала ртом воздух. Дыхание причиняло боль. Попытка не дышать – тоже. Агония поглотила все мысли, не оставляя места ни для чего иного. Никогда еще мое тело не терза- ла такая страшная пытка. Даже смерть была терпимее.
Я сморгнула с глаз пот и слезы. Почувствовала запах дыма. Пожар! Стиснув зубы, подняла голову и увидела, как стену рядом лижут языки пламени, поглощают кровать, вздымаются к потолку…
Под действием потрясения боль на мгновение притупилась. То был вовсе не огонь, а бог – яркий и пылающий. Его кожа была пламенем, волосы развевались от жара. Глаза сверкали, как бриллианты.
Он взмахнул руками, и пожиравший комнату огонь резко потух, оставив после себя пепел и дым. Его величие потускнело, словно он пытался подавить его ради меня, тем не менее не мог скрыть полностью.
Тогда-то я и узнала Сайона, и агония вспыхнула снова.
Его силы вернулись.
– Ай! – Дверь с грохотом открылась, и по комнате разнесся голос Зайзи. Увидев меня, сестра рухнула рядом на колени, загораживая обзор, и попыталась прикоснуться ко мне, но остановилась. – О боги, о боги, – жалобно забормотала она. – Энера! Воды!
Вода поможет мне не более, чем травы. Тело покрывали глубокие ожоги – тянулись от спины по боку и ныряли под грудь – туда, где лежала рука Сайона в тот миг, когда к нему вернулась божественность.
Меня накрыла новая волна агонии, и я зашипела сквозь зубы. В глазах потемнело. «Прошу, – взмолилась я, обращаясь к своему организму. – Пожалуйста, подожди. Мне нужно подумать».
Свет вокруг стал ярче: приблизился Сайон. Его ноги не касались пола. Вероятно, если он коснется, пол вспыхнет точно так же, как стены и кровать.