а дня я спорила с ее семьей и со своей собственной, прежде чем подписать его самой и отдать все наши с Эдкаром сбережения моим тете и дяде – взамен на руку и сердце Зайзи. И хотя документ не имел юридической силы в Рожане, я заплатила монетой и слезами, и родители Зайзи наконец разжали железную хватку на дочери и позволили ей жить по своему усмотрению.
Мы не заговаривали об этом много лет. Я проглотила ком в горле и кивнула.
– Лоза нужна на ферме, – выдавила я. – Так что идти придется пешком. На дорогу уйдет дней шесть.
Тью вспыхнула ярко-розовым.
– Вы не готовы, Л’Айя! Вы и так слишком долго пробыли на улице. Позвольте отвести вас обратно в постель…
– Хватит! – рявкнула Зайзи, и Тью на мгновение блеснула голубым. Затем сестра сказала мне: – Хочу внести полную ясность.
Я наблюдала за ней в ожидании. Она встала. Отряхнула штаны.
– Мне не нравится эта затея. Вообще все твое исследование. На мой взгляд, это дело обречено на провал, и в конце концов ты будешь страдать еще больше.
Внутри разнеслось эхо боли от воображаемого серпа, снова вонзившегося в плоть.
– Значит, будет лучше, если то же самое мне скажет тот божок. Я смогу сдаться с чистой совестью.
Я никогда не сдамся.
Я почувствовала, как у Зайзи в голове мысли вступают в противоборство. Кулаки сжимались и разжимались. На щеках играли желваки. Я терпеливо ждала, пока внутри разгоралась надежда.
– Я не понимаю, что тобой движет, – сказала сестра едва слышно. – Но ты помогла мне, когда не понимала, что движет мной. Поэтому я рассказала о божке. – Она уперла руки в бока. – И поэтому я пойду с тобой. При одном условии.
Я с трудом подавила улыбку, готовую расплыться на губах.
– Проси о чем угодно!
– Ты должна рассказать остальным. Я не намерена с ними разбираться, особенно с Катой.
Я улыбнулась так широко, что заболели щеки, и осознала, что уже давно так не улыбалась.
Никого не обрадовала весть о нашем с Зайзи внезапном путешествии. Как и обещала, я приняла на себя всю тяжесть недовольств и возмущений, однако нисколько им не поддалась. Ката, Эне- ра и тетя это ожидали, тем не менее сочли своим долгом хотя бы попытаться меня отговорить. Сопровождение Тью нисколько не ослабило их опасений.
Мы отвели день на сборы, и все это время божок жужжала у меня над ухом, умоляя не идти.
– Это небезопасно! И вы еще не полностью оправились!
– Я уже два месяца работаю на ферме, Тью. Хожу, поднимаю тяжести и убираю в сарае. – Я сунула в сумку исподнее.
Тью приземлилась на застежку сумки, словно пытаясь силой удержать ее открытой, однако ткань едва прогнулась под ее весом.
– Сатто будет недоволен!
Наклонившись так, чтобы мое лицо было на одном уровне с ней, я сказала:
– Тогда почему бы тебе не отправиться к нему и не рассказать?
По-птичьи пискнув, она облетела два круга по комнате, прежде чем приземлиться мне на плечо.
– Я не отчитываюсь непосредственно Ему, Л’Айя! Я могу рассказать только одному из Его помощников.
Я засунула в сумку юбку.
– Вперед!
Она вспыхнула лавандовым цветом, тонкое, как бумага, тельце поникло.
– Вам больше не нужны мои услуги?
Я остановилась и посмотрела на нее.
– Нет, не нужны.
По половинке ее нимба пробежал голубой оттенок.
– Но мне нужна твоя поддержка, – добавила я, и божок просияла. – Хоть мы и не сходимся во мнениях, ты стала мне добрым другом. – Я помолчала, вздохнула. – Возможно, мне в самом деле не помешает помощь. Ты мне поможешь?
Она замерцала, размышляя. Сайон отправил ее заботиться обо мне, так как не мог сам – одно ее присутствие напоминало мне об этом. Напоминало о звуке его голоса, прикосновениях, о его любви. Я провела пальцем по золотому кольцу. Мне не хотелось прощаться с Тью. И наверняка с ней будет легче найти божка.
– Вы – моя повелительница, – прощебетала она, на том и порешили.
Наутро мы с Зайзи вышли на юг, с Тью, уютно устроившейся у меня в волосах подобно цветку. Я бы предпочла, чтобы нас сопровождал хотя бы один мужчина, охраняя от опасностей, увы, никого с нами не было, кроме того, который заливал нас светом сверху, согревая мои темные волосы и кожу и освещая путь. Интересно, размышляла я, куда обращен его лик? Знал ли он о нашем путешествии и что о нем думал? Насколько мне было известно, Тью меня не сдала, и я не знала, радоваться по этому поводу или грустить. Если бы Сайон разозлился, то, возможно, спустился бы на Землю хотя бы для того, чтобы меня отчитать. По крайней мере, мы бы встретились вновь.
Впрочем, желание весьма эгоистичное. Я подумала о Сайкене, При и Каланакай – о трех солдатах, воевавших на его войне. Они и другие, подобные им, могли погибнуть, и все ради того, чтобы я увиделась с любимым? С тем, к которому не в состоянии даже прикоснуться?
Да и вообще, может, Сайон и не придет вовсе, понимая, насколько бесполезны наши усилия. Он – самое могущественное существо во Вселенной – по крайней мере, той ее части, о которой я знала, – и если уж ему не по силам…
Я старалась об этом не думать. Старалась не терять надежду.
Порой я с ним разговаривала: когда Зайзи сворачивала с тропинки в поисках трав или еще не проснулась поутру, когда Тью залетала вперед, чтобы разведать дорогу. Он не отвечал, тем не менее я продолжала к нему обращаться.
– Я бывала в Фердаунах дважды, – шептала я как-то заре. – В детстве и в юношестве. Дедушка охотился там каждую осень. Они с деревенскими мужчинами ездили туда на фургоне. Полагаю, ты никогда не видел этот лес с Земли. Он густой и пышный, с соснами.
Мне хотелось по возвращении нарисовать его с заснеженными деревьями. Из художествен- ных принадлежностей я взяла с собой лишь альбом и несколько карандашей, но их требовалось беречь на случай, если понадобится сделать заметки.
– Мне тебя не хватает, – прошептала я на четвертый день путешествия, убирая посуду после завтрака, когда Зайзи тушила огонь. Я дотронулась до грудной клетки сквозь одежду, прослеживая бугорки неровной плоти. – Ты еще думаешь обо мне, Сайон, или я напрасно стараюсь?
Внезапно его лучи стали теплее. Я сочла это игрой воображения, пока Зайзи не вытерла лоб и не заметила:
– Чертовски жарко для середины осени.
Я улыбнулась и продолжила цепляться за надежду.
Позже Зайзи указала вперед, на редкую рощицу, окаймленную светлым камнем. Она располагалась немного в стороне от нашего пути, тем не менее из любопытства мы повернули. Даже добравшись до места, я не узнала тип сооружения. Среди деревьев высились разложенные в небольшой круг камни – взятые, судя по всему, из раздробленных валунов и сложенные вместе без раствора. Конструкция казалась свежей.
Тью зашипела – такого звука я никогда раньше от нее не слышала.
– В чем дело?
Она вспыхнула темно-фиолетовым цветом.
– Их возвели в честь узурпаторши!
Зайзи застыла на другом конце рощи, касаясь резьбы на дереве.
– Это святилище Луны.
Я поджала губы. Зайзи упоминала, что во время тьмы даже в Гоутире люди поменяли веру. Их не следовало судить слишком строго: когда весь мир разваливается на части, вполне разумно обратиться к богу – или же полубогине, – который может прислушаться к молитвам.
Но Солнце вернулся, и…
– Они свежие, – добавила Зайзи, подходя ко мне, и указала на следы ног на почве.
Я тяжело сглотнула.
– Лучше вернуться на тропу до захода Солнца. – Построившие святилище, может, и были народом мирным, но я не горела желанием это проверять, особенно не с кольцом Солнца на пальце и его слугой на плече.
Мы больше не упоминали находку, а с наступлением ночи задержались у костра, вглядываясь в тени и прислушиваясь к лесу. К счастью, нас никто не потревожил.
Если не считать это небольшое отклонение от пути, мы целенаправленно шли вперед. Зайзи только раз пожаловалась, когда натерла пятку, однако Тью быстро ее залечила. И наконец, спустя шесть дней пути, мы прибыли в Фердауны.
Сосны и мохнатые ели составляли большую часть леса. Многие начали сбрасывать иголки и шишки самых разных размеров и цветов. Пушистые древние ветви скрывали Солнце, к моему глубокому неудовлетворению. Однако у меня была цель, поэтому я шла без возражений. Тью мельтешила впереди, словно колибри: то ли принюхивалась, как гончая, то ли просто интересовалась лесом, ведь до того как ее приставили ко мне, она почти не бывала на Матушке-Земле, и многое ей в новинку.
Почти два часа спустя она вернулась и сообщила:
– Там есть волшебство. – Она указала на восток.
Мы взяли с собой ленты, нити и раскрашенные камни, чтобы отмечать путь. В лесу было несколько тропинок. Первые два дня мы следовали указаниям Тью, а потом сошли с тропы, осматривая высокие стволы и принюхиваясь. Мы оставляли тут и там подношения и молились у выкорчеванных деревьев.
На четвертый день поисков я начала звать его, или ее, или это – кем бы ни был этот божок. Наши запасы продовольствия истощались, и я боялась, как бы не пришлось от голода вернуться домой с пустыми руками. Мы никогда не расходились – это было бы глупо, – но неустанно рыскали по окрестностям от восхода до заката, порой приходилось уже впотьмах собирать хворост для костра.
На седьмой день, последний, на который хватало запасов пищи, я заслышала в ближайших кустах шорох. Зайзи как раз закончила петь очередной псалом, надеясь таким образом привлечь божка. Я уже дважды купилась на шум, оба раза это оказались олени, однако теперь из кустов появилось существо, которое весьма отличалось от земных животных.
Оно передвигалось на четырех ногах, вытянутых и с заостренными пальцами. Из тяжелой бронированной спины торчали неровные шипы, походящие на неземное стекло. У него был короткий толстый хвост и сияющие рубиновые глаза. Оно доставало мне только до середины бедра и совсем не походило ни на При, ни на Сайкена или Каланакай, тем не менее можно было не сомневаться: это божок.
Сердце замерло в груди.