– Должно быть, знали, что это единственный брод, – заключил сэр Гилберт, вглядываясь во французские знамена, некоторые из которых были ему знакомы. – Годемар дю Фе. Бургундский рыцарь. Должно быть, оборону вдоль берега организует он.
– Возлюбленный Христос, только не спрашивайте Томаса, сколько их там, а то он нам скажет, – попросил Джон Уэстон, глядя на кишащую инфантерию и латников.
– Худшего мы еще не видели, ребята, – сказал Блэкстоун, не отводя взгляда от вала, где пять сотен арбалетчиков спешили занять позиции повыше, дающие им дополнительную дальность обстрела.
– Я только-только хотел сказать, как рад, что при них нет окаянных арбалетчиков, – отозвался Уилл Лонгдон.
– Думаешь, у них взор не уступает нашему? – полюбопытствовал Джон Уэстон.
– Узнаешь, когда болт снесет тебе башку, – ответил сэр Гилберт.
– Эй! Французские ублюдки! – крикнул Уэстон, заходя на мелководье, после чего развязал тесемки штанов и помочился в реку. – Это видите?
Рассмеявшись, люди заорали оскорбления в адрес французов и их наемников.
– Помоги нам Бог, Уэстон, мы же должны там идти. Твои ссаки могут броню проесть, – докинул ему сэр Гилберт.
– Тут холодновато, сэр Гилберт, я просто подогрел водицу для вас.
За их напускной бравадой сквозил страх; здоровое пренебрежение к врагу может подстегнуть солдата в адской атаке. Брат Блэкстоуна бочком подобрался к нему и потянул за рукав, промычав негромкий звук и зажестикулировав. Ему хотелось быть рядом с Томасом. Блэкстоун увидел написанное у него на лице тоскующее стремление. Пытался простить, пытался не думать о том, что отрок убил девушку, которую якобы любил. Прощение не приходило. Но оставался долг. Блэкстоун кивнул. Отрок не выказал ни малейшего признака радости, но глаза его на миг наполнились слезами, и он занял место на шаг позади Томаса.
Граф Нортгемптон предстал перед ротой.
– Французы считают нас грубыми, невежественными головорезами! И они правы!
Воины криком выразили одобрение. Граф поднял меч.
– Их рыцари наедут на нашу пехоту, чтобы убить нас. Вы, лучники, заставите их истекать кровью, а потом мы будем их резать, пока эта проклятая река не покраснеет. Убивайте их и продолжайте убивать, пока они не взмолятся о пощаде, и тогда убивайте их еще малость! За дело!
Над широким водным простором волной взмыли воинственные крики, будто готовая грянуть летняя гроза.
Обвязав рукоятку меча и запястье кожаной петлей, сэр Гилберт улыбнулся.
– Мой змеиный узел. Я не упущу свой окаянный меч из-за того, что извивающиеся французы обольют меня кровью. Удачи тебе, Томас.
– И вам тоже, сэр Гилберт.
Через три часа после рассвета, восемь часов спустя с полуночи, в день Святого Варфоломея сэр Реджинальд Кобэм с графом Нортгемптоном и сэром Гилбертом Киллбером построили колонну из сотни латников. Перед ними сотня лучников Элфреда развернулась длинным строем в десяток шеренг по десять человек в шеренгу по всей ширине брода.
И, подняв луки над головой, чтобы сохранить тетиву сухой, они побрели в воду.
8
Приливное течение старалось сбить их с ног; на самом мелком месте люди брели по колено в воде, для остальных глубина была по пояс. Они ругались и ворчали, но держали строй, как могли. В трех сотнях ярдов от берега их накрыли первые арбалетные болты. Блэкстоун и остальные лучники еще не могли нацелить свои луки в глубокой воде, и, беззащитные, должны были погибнуть первыми. Дополнительная высота вала обеспечивала генуэзским стрелкам дополнительную дальность, первый залп выкосил человек двадцать-тридцать. Их тела повалились на соседей, сбивая с ног, они забултыхались, и их вместе с трупами вынесло на стремнину. Одни кричали, другие изрыгали проклятия.
– Не останавливаться! Не останавливаться! – крикнул кто-то.
Место павших заняли другие, заполняя пробелы в рядах – подстегиваемые не столько отвагой, сколько стремлением побыстрее выбраться на сушу. Здесь они как на ладони и совершенно беспомощны, здесь их ждет только смерть.
Обитые железом болты зажужжали в воздухе, Блэкстоун инстинктивно пригнулся и услышал, как они врезаются в деревянные щиты латников позади с нестройным стуком, как пара десятков пьяных дятлов.
– Быстрей, Христа ради, быстрей, – понукал себя Томас. «Милый Боже, не дай мне умереть… не дай мне умереть… не здесь… не так».
Сосед Блэкстоуна вдруг опрокинулся навзничь с болтом, врезавшимся ему в лоб с тошнотворным хрустом. Слишком много лучников гибло. Роджер Окли вырвался вперед.
– Пошли, ребята, пошли!
Своим рывком он увлек за собой человек тридцать с малым, заставив мышцы их ног преодолевать сопротивление воды. Хватая воздух ртом, лучники устремились вперед, подгоняемые изнурением и страхом. Падало все больше людей. Всплески их тел следовали так же стремительно, как ужасающий, безжалостный жужжащий вихрь, проносившийся мимо уцелевших. «Слишком много потерь! Нам ни за что не добраться! Любезная Матерь Божья, прости меня». Рассудок Блэкстоуна изводил его перспективой погибнуть в реке. Он просит о несбыточном.
Но они все продвигались.
Обернувшись, Роджер Окли поглядел на своих воинов.
– Они будут призывать своих матерей. Еще две сотни ярдов, ребята, и все! Ходу, парни, ходу! – его неустанное подбадривание было светочем маяка, за которым следовали бултыхающиеся лучники. – Вы мои лучники! Мы первыми сразим ублюдков и…
Двойное попадание пробило шлем Окли, сокрушая его лицо и челюсть, а второй болт разодрал ему горло. Забулькала кровь, и его извивающееся тело унесло течением. Ряд лучников дрогнул.
– Не останавливайтесь, ради Христа, или мы покойники! – донесся сзади звучный голос. Это был сэр Гилберт со своими латниками. Если лучники подведут, атака обречена.
Блэкстоун видел предсмертные корчи Окли, закружившегося в суводях. Одна рука пару секунд слабо пыталась уцепиться за воздух, но расколотый череп и разорванное горло поведали всем, что он уже мертв. Томас споткнулся, но прежде чем он ушел в воду, рука брата вздернула его на ноги. Они даже не переглянулись, не отводя взглядов от фигур на фоне неба, взводящих свои арбалеты, пока французские латники дожидались у воды, чтобы добить выживших.
И вдруг они вышли на мелководье.
– Рассыпаться! – крикнул Элфред, и люди нарушили строй, чтобы развернуться широкой цепью, уменьшив мишень для арбалетчиков. В ста пятидесяти ярдах от берега Элфред нацелил свой лук, и все как один последовали его примеру, обрушив на арбалетчиков первую тучу стрел, словно кару Господню. Менее чем за минуту лучники продвинулись еще на тридцать ярдов, дав еще шесть залпов, пока генуэзцы не попадали замертво на передний склон вала или не отступили за пределы зоны обстрела лучников.
Поискав взглядом Роджера Окли, Элфред увидел только Блэкстоуна, неустанно пускающего стрелы вместе с шеренгой оставшихся в живых. Уилл Лонгдон и Джон Уэстон были слева от Элфреда.
– Томас! Возьми двадцать человек! На фланг! Фланг! Слышишь меня? – крикнул он, сворачивая влево вместе с остальными, чтобы открыть проход для латников сэра Гилберта, теснившихся позади. Блэкстоун побрел направо.
– За мной! Занять позиции! – гаркнул он. – Латников! Бейте латников!
Нортгемптон, Кобэм и сэр Гилберт уже с плеском брели через открытую брешь, когда лучники дали новый залп. Теперь град стрел забарабанил по пластинчатым доспехам и кольчугам. Когда английские рыцари добрели до суши, им пришлось переступать через трупы французов. Над водой раскатился лязг стали и грохот щитов. А лучники стреляли, пока не израсходовали весь боевой припас. Но Эдуард и его маршалы знали, что если стрелки не смогут продолжать обстрел, то английские латники не смогут сражаться и взбираться по склону против такого множества – и он приказал пажам и клирикам с охапками связанных пучками стрел снабжать наступление. Ножи быстро резали связки пучков, и лучники неустанно стреляли, пока на место латников, бившихся на суше, продвигались все новые и новые. Где падали пятеро, вставали десять новых. Это была отчаянная и решительная атака, чтобы захватить берег, обороняемый крупными силами, пока армия короля Филиппа не налетела с тыла, чтобы перебить их посреди реки.
Блэкстоун и лучники усеяли поле телами и выбрались с мелководья, чтобы не позволить противнику контратаковать хлюпкий плацдарм с флангов. Кобэм колол и рубил, в своей высокой стойке кося людей перед собой и сбоку, и с его неуклонным продвижением вперед и мастерством мог тягаться только Нортгемптон, окровавленный с головы до ног, да сэр Гилберт. Втроем они убивали всех перед собой, не зная устали. Но и доблесть французов умалять не стоило; они бились за каждый дюйм пропитанного кровью песка под ногами.
Блэкстоун, находившийся в восьмидесяти ярдах от сэра Гилберта, увидел, как французские латники навалились на его сеньора, вставшего покрепче и отбившего первых четверых, но долго ему так не выстоять, и его задавят одним лишь числом. Полдюжины его собственных людей вокруг него были убиты или ранены. Мощь французской атаки нарастала.
Подбежать к осажденному рыцарю быстрее Блэкстоун не мог. Стрела была уже наложена, тетива натянута. Он заколебался, пересматривая линию полета мысленным взором – из перестраховки, ибо стоит чуть ошибиться, стрела убьет сэра Гилберта. На сэра Гилберта нападали двое, обрушивая мощные, ошеломительные удары булавы и алебарды. Удары неустанно обрушивались один за другим; сэр Гилберт припал на одно колено, подняв щит. Французский рыцарь поднял меч в двуручном замахе, чтобы обрушить его на противника. Томас уже ухватился за следующую стрелу, когда первая прошила броню рыцаря. Колени его подломились, и он упал навзничь. Блэкстоун увидел, что сэр Гилберт, еще оглушенный ударами, пытается встать.
Взревев, Ричард устремился вперед, мимо Томаса.
Две стрелы вылетели одна за другой. Выхватив все, что оставалось в колчане, Блэкстоун вонзил шесть снарядов в землю у своих ног. Одна за другой эти стрелы приземлились в двух ярдах перед сэром Гилбертом, силившимся подняться на ноги. Двух убийственно точных ярдах с мастерством человека, воспитанного мастером-лучником и выученного использовать каждый фибр и мысль, чтобы посылать древки в ярд длиной в точности туда, куда направил их полет лучник. Смертоносные иглы уложили четверых и тяжело ранили еще двоих.