Томас даже не думал об Эдуарде Вудстоке, Готфриде д’Аркуре, Уорике, Нортгемптоне, флагах, знаменах или славе. Он умирал. На смену сумеркам пришла ночь. Линхард понял, что с лучником покончено. Не стоит терять на него время. Блэкстоун смутно видел, как рыцарь сделал широкий шаг, чтобы обойти его, но все-таки вскинул здоровую руку в последнем непокорном жесте.
Возопив, рыцарь рухнул. Кулак Блэкстоуна сжимал конец сломанного копья, и двенадцать дюймов кованого бритвенно-острого металла вошли рыцарю промеж ног. Хлынула кровь, и руки его инстинктивно метнулись к паху. Вереща в клаустрофобической тесноте своего бацинета, он рухнул на колени. Томас же как-то исхитрился подняться на ноги, схватив меч врага за рукоять и ткнув клинок в землю на манер костыля. Держась за мошонку одной рукой, другой рыцарь поднял забрало, всхлипывая воздух, чтобы унять боль. Держа меч, как кинжал, Блэкстоун вонзил его в открытое забрало, ощутив, как меч заскрежетал по кости, и выдернул его. Сильная рука камнетеса сжала меч, как тиски. Надо отыскать Ричарда. Если понадобится, меч прикончит еще сотню французов. Брат где-то там. В кромешной тьме. Один-одинешенек. Но Блэкстоун не мог сделать ни шага. Из долины поднимался туман, окутывая мертвых своих саваном.
Томас сполз на землю, наконец-то отдавшись ее прохладным объятьям.
Пятнадцать раз обрушивали французы атаки на ряды англичан. И все они захлебнулись, кроме одной, когда враг добрался до принца Уэльского. Ярость и гордыня французских рыцарей, их ревнивое нежелание уступить великую славу кому-нибудь другому понукало их вонзать шпоры в бока коней, устремляясь на дисциплинированную английскую армию, так и не сдавшую своих позиций. Французы сражались за себя, англичане – за своего короля.
Ко времени, когда Филипп прибыл на поле брани со своим последним корпусом, было уже очевидно, что величайшее войско христианского мира потерпело поражение. Картина кровавой резни перед ним потрясала воображение. Трупы пяти тысяч генуэзцев, тысяч лошадей и более полутора тысяч рыцарей были разбросаны перед рядами англичан. Еще тысячи пехотинцев усеивали склон холма. Бомбарды до сих пор громыхали, и дым от них смешивался с поднимающимся туманом. Воздух оглашало ржание лошадей, людские вопли боли, а трубы и барабаны отказывали умирающим в последнем уповании минутки тишины. Сущее воплощение ада. Не внимая мольбам знати, понуждаемый честью король пришпорил коня, посылая его вперед. Его союзник, незрячий король-воитель Иоанн Богемский, вознамерившись ударить по врагу, ехал обок. Поводья его коня пропустили через свои Анри ле Мойн и Генрих фон Клингенберг – верные рыцари, ведавшие, что сложат головы, даже не приблизившись к передовой шеренге англичан.
Свита Филиппа укрывала своего властителя щитами, но Элфред и тысячи других английских лучников жаждали его смерти. В этот день, ставший легендой, коня под ним убили. Он оседлал другого. Лицо его рассек бронебойный наконечник, и жизнь короля уберегли лишь качество его пластинчатой брони, сумерки и поднимающийся туман.
Развернувшись, французская кавалерия снова устремилась в атаку, но ее отразили. Тщетные потуги. Трубы Эдуарда пропели, созывая его рыцарей и латников, и из задних рядов привели боевых коней. И когда англичане выехали в поле, тысячи французских пехотинцев пустились наутек что есть духу. Франции не будет проку, коли ее король сложит голову в уже проигранном сражении, наперебой твердили его советники. И он неохотно повернул прочь, покинув сотни французских рыцарей, еще сражавшихся небольшими группками, сплоченными узами родства или соратничества в былых кампаниях.
Солнце село, и туман из долины заволок сие поле слез. Английские лучники безжалостно изрешетили священный боевой стяг Франции.
Орифламма валялась, истерзанная в клочья.
Король Эдуард в полных боевых доспехах и шлеме ехал вдоль линии войска принца, восхваляя их всех и призывая возблагодарить Господа за избавление. Просил не гордиться и не хвастать сей великой викторией, повелев англичанам оставаться на позициях на случай контратаки. Элфред подсчитал цену, уплаченную его лучниками. Уцелели только он, Уилл Лонгдон и Мэтью Хамптон вкупе с двадцатью другими стрелками, стоявшими среди валлийцев. Сэр Гилберт лежал где-то на поле сечи. Ричард Блэкстоун погиб; о Томасе они знали лишь, что прежде чем рухнуть, он истово бился на глазах у всех. Все сошлись в том, что цена ужасающая. Люди разожгли костры по всему склону и занялись восстановлением сил и своими ранами. Король приказал, чтобы мельницу набили валежником и подожгли, обратив ее в маяк для всех англичан.
Ее могучие крылья обратились в пылающее распятие.
Огни костров и факелов осветили принца и дворян. Сняв бацинет, король облобызал принца Эдуарда и подошел к кругу света от факела, осветившему тело Блэкстоуна на земле в окружении группы рыцарей. Преклонив рядом с ним колени, священник нашептывал слова последнего причастия.
– Когда призвали священника, мы испугались, что для нашего сына, – поведал король, взирая на окровавленное тело в свете факела.
– Кабы не сей юноша, могло быть и такое. Он сражался за меня, когда я упал. Фитц-Саймон прикрыл меня в годину величайшей опасности, отвращенной сим отроком. Никакому писцу ввек не описать его доблести, каковую мы лицезрели, – отозвался принц.
Король перевел взгляд на маршалов армии – Уорика и д’Аркура. Те кивнули. Никто из собравшихся и не догадывался, что Блэкстоун сражался только за собственного брата.
– Ему не протянуть и часу, сир, – присовокупил Нортгемптон. – Бог мой, не могу не признать, что мы были на грани. Он прорубил целую просеку, выиграв для нас время.
– Он напомнил мне меня самого в пору молодости, – негромко промолвил старый рыцарь Реджинальд Кобэм. Кровавое свидетельство его собственной доблести густо измарало его сюрко и доспехи.
Король положил ладонь на плечо друга.
– Кабы все бились хоть вполовину так же отчаянно, как ты, Кобэм, мы были бы воистину благословлены.
Блэкстоун не слышал ничего, кроме смутного шепота молитвы над ухом. Боль прошивала каждый нерв. Сгустки крови с разбитого лица забили горло и нос. Дыхание с дребезжанием вырывалось из его груди, а он силился узреть Христиану. Она здесь, ее темный плащ у самого его лица, но ее черты застилает тень. И она подносит к его устам распятие, веля поцеловать крест Христов.
– Сир, – проговорил Нортгемптон, увидев, как священник изумленно отпрянул, когда Блэкстоун приподнялся навстречу распятию в руках клирика.
– Он умрет на собственных условиях, – заметил Уорик, восхитившись, что у юноши еще столько сил.
Томас слышал слова «исповедь», «грехи» и «прощение». Его правый глаз сфокусировался на далеком светоче – истово пылающем распятии. Господь выказывает свой гнев, проклиная его за то, что подвел Ричарда.
– Прости меня, – пробормотал он.
Священник начертал перстом на лбу Блэкстоуна знак креста, а затем попытался разжать ладонь, до сих пор сжимающую меч убитого рыцаря. Но кулак Блэкстоуна не поддавался, продолжая прижимать оружие к груди.
– Благословите сего отрока, сир. Взгляните на него, он не отпускает меча, – нежно произнес Кобэм, узнав воина с первого взгляда.
Король продолжал смотреть.
– Мы приносим нашу благодарность, причащаемся и молимся за душу сего человека. Ведомо ли его имя? – тихонько осведомился он.
– Его зовут Томас Блэкстоун, – ответил д’Аркур. – Он лучник, сир. Один из стрелков сэра Гилберта Киллбера.
– Мы были с ним у Бланштака, где он также выказал доблесть и отвагу, защищая домочадца рода Готфрида, – подхватил принц.
Сэр Готфрид кивнул в знак подтверждения.
Блэкстоун услыхал свое имя. Уставился на размытые цвета сюрко, маячивших в полусвете. Неужто ангелы-воители? Они ему нужны, чтобы отнести к Ричарду. Блэкстоун воззвал к каждому фибру своего тела восстать и встретить ангелов.
– Иисусе благий, – негромко проронил Нортгемптон без богохульства, узрев, как истерзанное тело Блэкстоуна поднимается с земли. Д’Аркур ступил вперед, чтобы помочь ему, но король чуть приподнял ладонь, остановив его.
– Нет, – шепнул король. – Оставьте его. Таково его желание. Он не склоняется перед смертью.
Блэкстоун поднялся на колени, опираясь на меч, воткнутый в землю. На большее его не стало. Размытые ангелы ждали. Один, с пылающим факелом за спиной, отражая блестящими доспехами священный свет, стоял ближе. Господь ниспослал за ним архангела. Жгучие слезы застлали его взор.
– Владыка… – прошептал Томас, – возьми меня к нему…
Король и дворяне на миг впали в недоумение. Потом король обернулся к сыну.
– Он зовет тебя. Окажи ему честь, Эдуард. Сие твое право. И его.
Отныне закаленный в бою шестнадцатилетний принц Уэльский разумел свой монарший долг. Он подошел к Блэкстоуну, до сих пор стоявшему на коленях, навалившись грудью на меч, помогавший удерживать равновесие, готовое покинуть его в любой миг и позволить низринуться во тьму. Принц возложил длани на голову Томаса.
– Ты держался с честью и отвагой, и мы благодарны. Ты верный слуга своего сеньора. Прими сей обет, возложенный на твою жизнь, и благослови тебя Бог, сэр Томас Блэкстоун.
Принц отступил назад, и король знаком велел свите опустить Блэкстоуна на землю. Когда те бережно укладывали его в грязь Креси, король обернулся к д’Аркуру.
– Сей юный рыцарь не умрет, если таковое в нашей власти. Наш хирург и лекарь позаботятся о нем. Готфрид, мы повелеваем тебе принять ответственность за его благополучие до поры, когда станет ясно, что все усилия тщетны.
– С радостью принимаю сию привилегию, сир, – откликнулся д’Аркур.
– Добро, – возгласил король, – нам нужны отважные англичане во Франции.
Пылающая ветряная мельница отбрасывала на поле брани длинные тени. Священник в клобуке ходил среди мертвых и умирающих. Казалось, он приносит последнее утешение, подходя к каждому павшему дворянину. Усталые солдаты не придавали этому значения. Они не видели ни мешка у него на поясе, ни повязки на руке на месте недостающего пальца.